Ю. Зайцев СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ТАЙНА
Ю. Зайцев
СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ТАЙНА
Герой Советского Союза
Иван Михайлович Назаров
Осень сорок второго года. Желтое пламя заполыхало по листьям вязов, охватило шиповник, березки и осины. Иван Назаров, возвращаясь из Кувандыка, где закончил курсы трактористов, завернул к своему любимому местечку в долине. Посидел на камне возле родничка, напился холодной воды и зашагал в деревню.
В Бискуже тогда не было мужчин: все ушли на фронт. Не было и комбайнов. Иван прицепил к трактору три жатки-лобогрейки и с утра до ночи косил пшеницу. Снопы вязали женщины.
Последние гектары убирали по снегу. Всю зиму молотили снопы. Иван обморозился, по вечерам мать смазывала ему лицо барсучьим салом, а утром он шел на ток и задавал снопы в барабан молотилки.
Когда обмолотили последний прикладок, Ивану пришла повестка из военкомата. Провожала его в армию вся Бискужа.
После окончания школы младших командиров Иван Назаров с маршевой ротой прибыл в смоленские леса. Здесь наша армия держала оборону. Часть, в которую он попал, вскоре начала усиленно готовиться к наступлению.
В те дни Иван получил письмо от матери. Федосья Яковлевна писала корявыми буквами:
«Сынок! Тяжелая весть пришла в наш дом. Товарищи пишут за отца, он в госпитале лежит контуженный».
Ночью, в метель, полк атаковал противника с фланга. Иван бежал между деревьями и вдруг ему обожгло правую ногу. Упал. Сгоряча вскочил, но опять упал.
Подобрали его вечером. Операцию делали срочно, потому что началась гангрена. Закончив работу, врач снял перчатки и сказал:
— Сто пятьдесят дней будешь лежать…
Полудрема тылового госпиталя. Домой написал, что ранен легко, спрашивал про отца.
А старший Назаров, Михаил Филиппович, уже несколько месяцев лежал на госпитальной койке. Открывая глаза, видел на потолке лампочку, только лампочку — голова не поворачивалась. Когда ноги стали держать исхудавшее тело, врач оформил увольнение его из армии.
От дорожных тягот открылись раны. Опять надолго слег Михаил Филиппович. В тяжкие минуты отводил душу в письмах к сыну. Пристраивал тетрадку и писал:
«Я пластом лежу. Изуродовали гады… Ты должен выжить и воевать».
Врач, который делал операцию Ивану, ошибся. Не учел, видимо, что парень, закаленный уральскими буранами и жарой, крепче дуба. Не через сто пятьдесят дней, а намного раньше пошел Иван своими ногами. Уже в мае сорок четвертого года он закончил военное училище и прибыл в дивизию, которая шла освобождать Литву.
Самый младший Назаров — Колька — стал почтальоном. Он приносил газеты, садился на койку отца и читал:
«Западнее и северо-западнее Шауляя наши войска ведут упорные бои с крупными силами пехоты и танков противника…»
На этом направлении громил врага и пулеметный взвод младшего лейтенанта Ивана Назарова. Бои были тяжелые. Наши войска перешли в наступление, вклинились в вражескую оборону, прорвались к Балтийскому морю. Фашистские дивизии хотели ликвидировать этот прорыв.
Михаил Филиппович не спал по ночам. Лежал с открытыми глазами и видел сына Ивана, его взвод. Вот он перебирается на другую позицию. Идут солдаты, чавкают в мочажине сапоги, давят на плечи разобранные пулеметы, но ребята идут. Впереди них — парень, которому только двадцать второй год. В письмах Михаил Филиппович писал:
«Держись, сынок! Мне тоже довелось по болотам ползать. Но ты выдюжишь. Бей, сынок, беспромашно. Пощады в бою не давай, иначе самому не жить. Я, верно, без ног останусь…»
В болотистых низинах Литвы находили Ивана письма из дома. Читал и понимал: надо мстить врагу. Зорче смотрели глаза, не вздрагивала рука, посылая пулеметную очередь во врага.
Бой 18 августа сорок четвертого года был для Назарова последним. Его взвод зарылся в землю. Впереди — наша стрелковая рота, справа и слева — болото. Немецкие танки полезут на роту, на взвод, другого пути у них нет.
Утренний туман бесшумно оседал на стволы пулеметов. Послышался далекий гул, а вскоре показался первый танк, за ним второй, третий… Ударила наша батарея. Сразу загорелось пять танков, остальные попятились назад.
За первой атакой последовала вторая. Теперь танков было куда больше. Стоял сплошной грохот. Погибла почти вся наша передовая рота. Замерло с десяток танков, остальные шли напролом. Снаряд разорвался совсем рядом с Назаровым. Замолчало сразу два пулемета. Иван метнулся в соседний окоп — там никого. Во втором окопе лежал сержант. Иван окликнул его и не узнал своего голоса. В этот миг младший лейтенант совсем близко увидел хищно вытянувшийся в броске танк. Он устремился на бруствер окопа и широкой гусеницей накрыл труп сержанта.
— Что же ты мертвых… сволочь…
Рука Назарова сжала связку гранат. Танк повернул на него. Ивану стало невыносимо жарко. Пересохло во рту. Больше всего на свете хотелось пить. Он облизнул сухим языком пересохшие губы.
С наблюдательного пункта полка видели человека, поднявшегося навстречу железному «тигру». Вот уже несколько метров разделяет их. Человек бросил связку гранат. Раздался взрыв. Танк дернулся, осел и задымился.
На следующий день там, где Назаров единоборствовал с танком, боевые друзья поставили деревянную пирамидку со звездой наверху, дали прощальный салют. Так недалеко от литовского городка Жагаре вырос еще один могильный холмик. Вечером заместитель командира полка по политической части послал письмо в далекую Бискужу. А в Москву пошло ходатайство о посмертном присвоении младшему лейтенанту Ивану Назарову звания Героя Советского Союза.
Колька Назаров за время работы почтальоном привез бискужинцам немало похоронных. А на этот раз было только одно письмо. Прочитал адрес: «Назаровой Ф. Я.». Разорвал конверт. «Ваш сын… в бою под Жагаре…» Колька заплакал, сунул газеты в сумку и поехал домой.
Федосья Яковлевна, прочитав письмо, бессильно опустилась на ступеньки крыльца, закрыла лицо руками и жалобно запричитала. Михаил Филиппович снопом упал на койку.
…Кончилась война. Возвращались в Бискужу солдаты. В дом Назаровых Колька привез Указ Президиума Верховного Совета СССР о посмертном присвоении Ивану звания Героя Советского Союза. Указ Колька вставил в рамку и повесил на стене рядом с фотографией брата.
Дивизия возвращалась на Родину местами литовских боев. На три дня остановились в районе Жагаре. На могиле Назарова росла трава. Под траурные звуки оркестра товарищи перенесли останки героя на зеленое кладбище маленького городка. Жители поставили на ней гранитный обелиск, на котором были высечены слова:
«Герой Советского Союза младший лейтенант Иван Назаров».
Семнадцать весен к обелиску приходили люди… Они приносили цветы, чтили память погибшего. Старый парк в Жагаре назвали именем Назарова. Очевидцы боя рассказывали о поединке человека с танком. Об уральском богатыре сложили легенду. А он остался в живых, наш герой-земляк. Вот как все было.
Взрывной волной Ивана Назарова отбросило в сторону и обожгло. Боль вошла в каждый нерв, и офицер потерял сознание. Очнулся, открыл глаза — над головою гусеница танка.
— Рус…
Один немец подхватил его за ноги, другой — за голову. Пленного бросили в кузов грузовика. Вновь очнулся уже в лесу.
— Лейтенант…
Иван вздрогнул. Увидел офицера в немецкой форме. Тот подавал фляжку и говорил:
— Выпей, полегчает.
Иван плюнул, отвернулся и тут же получил удар по голове.
Третий раз он очнулся в лагере для пленных. Левая нога была перебита, правая — прострелена. Кто-то тронул Назарова за плечо. Когда повернул голову, то услышал:
— Вам надо сделать операцию…
Человек, который сказал это, оказался врачом из пленных. У него был единственный «хирургический» инструмент — ножичек. Назаров согласился на операцию, надеялся на человека, на свой молодой организм.
И он выжил, стал ходить человек № 58344. В три часа гнали на работу: рыли ямы и хоронили своих по шестьдесят-семьдесят человек в день. Советская Армия наступала, и поэтому пятнадцать тысяч пленных из лагеря «Цвай-Б» угнали в глубь Германии. Но переполненные лагери не принимали «пополнение». От пятнадцати тысяч уцелело только триста двадцать человек.
Победа застала Ивана Назарова в имении зажиточного бауэра под Шверином. Проснулся он утром, было тихо-тихо. Подошел к двери сарая, заглянул в щель. Возле хозяйского дома стоял черный автомобиль. Выбежал хозяин с белой собачкой на руках, сел, и машина рванулась вперед. Тут на ограду взлетел петух, захлопал крыльями и рванул во все горло:
— Кукареку-у!
Улыбнулся Иван.
…На пункте отправления впервые за долгое время ели щи. Жадно вдыхали запах настоящего хлеба.
Декабрьской ночью сорок пятого года поземка волочила по перрону Кувандыкского вокзала белые космы снега. Мимо Ивана, радостно вскрикнув, пробежала женщина. Ивана никто не встречал. Но он не стал ждать утра. Он здесь не заблудится и с закрытыми глазами. Только вот нога побаливает, но это не важно. Он шел домой. Сильно билось сердце. Свернул в долину, нашел родничок:
— Живой!..
Руками разгреб снег, ковшиком из ладони доставал воду и пил. Вода текла по подбородку, попадала за воротник. Напился, бережно закутал родничок снежной пуховкой и пошагал в деревню.
Он постучал к бабушке, потому что сразу не решился зайти домой. Бабушка не верила своим глазам. Потом они обнялись, и старуха трижды поцеловала его.
— Дома у нас как? — спросил Иван.
— Все живые.
Мать не заплакала, видно, выжгла война все слезы. Она прижалась к сыну, трогала его лицо. Отец позвал:
— Ванятка! Живой! Подойди сюда!
Колька снял со стены рамку с Указом, вытащил стекло, красным карандашом зачеркнул слово «посмертно»…
…Трактора Ивану Назарову не дали, не было лишних тракторов. Председатель колхоза предложил поработать на мельнице.
Два года Назаров работал землеустроителем. Летом хорошо, по степи ходишь, а зимой бумаги надоели. А тут брат Николай — он в то время уже на заводе работал — приехал. Он сказал Ивану:
— Я с директором о тебе толковал. Пошли на завод.
Директор медногорского завода «Уралэлектромотор» спросил, на какую работу Назаров хочет пойти, и тут же распорядился насчет квартиры. Семья Назаровых переехала в Медногорск. Детишек в садик определили.
Иван налаживал моторы, слесарил, изучал станки. На заводском дворе на видном месте висел его портрет.
Заводские коммунисты приняли Ивана Михайловича Назарова в партию. В пятьдесят четвертом году, когда партия обратилась с призывом пойти поднимать сельское хозяйство, Назаров сказал жене:
— Вера, поедем в колхоз.
Поселились они в землянке и сразу же начали строиться. Назаров все делал сам, был и маляром, и столяром, и печником. Днем дом строил, а вечером шел работать на тракторе.
Ночью пашется лучше, чем днем. Вентилятор протягивает холодный воздух через соты радиатора, мотор не перегревается, тянет и тянет.
Целина поддавалась трудно, но отступала под напором могучих лемехов. Оглянется Иван Михайлович, а за трактором пласты переворачиваются, плуг глубоко берет.
Вспахали целину. Назаров прицепил к трактору сеялки. В дни жатвы он на новом гусеничном тракторе таскал комбайн. Держал руки на рычагах и думал: «Отними это поле, не будет счастья у тебя, Иван Назаров. Вон дети обед несут, только головы видно. Сережка уже самостоятельно на трактор залезает».
Прочно осел на целинной земле Иван Михайлович. Затянулись раны. Пятерых детишек родила Вера Еремеевна. Мирным трудом заполнилась жизнь.
Семнадцать буранных зим отыгрались на уральских хребтах. Семнадцать весен схлынуло с полей. И все эти годы жители Жагарского района Литвы приходили на братское кладбище, приносили цветы. Краеведы Жагарской школы-интерната заинтересовались судьбой героя. Они написали письмо на родину Назарова, в котором просили рассказать о его детстве, подробностях жизни. Школьники получили ответ из военкомата:
«Дорогие ребята! Герой Советского Союза Иван Михайлович Назаров жив. Он работает трактористом в колхозе «Красное знамя» Кувандыкского района».
Школьники написали ему письмо и получили ответ. Завязалась переписка. Все газеты сообщили о семнадцатилетней тайне.
В апреле шестьдесят второго года Иван Михайлович побывал в Литве, посетил Вильнюс, Жагаре, поле битвы, где он в сорок четвертом году взорвал фашистский танк. Люди с радостью встречали героя. Местная газета писала:
«Вряд ли когда-нибудь в Жагаре собиралась такая многотысячная толпа. Эта встреча явилась поистине грандиозной демонстрацией дружбы народов».
* * *
Осенью, когда соберут урожай, вспашут зябь, берет Иван Михайлович «тулку» и на весь день уходит в горы. В каждой долине его встречают осины, березы, вязы, в каждом лесочке — куропатки…
Устанет охотник за день. Присядет у родника, снимет кепку, достанет из-за пазухи краюху хлеба, окунет ее в холодную, родниковую воду, посыплет солью…
Родничок вдохновенно журчит, поет свою вековую песню. И слышит Назаров в голосе родника живую силу земли, той земли, на которой и он оставил свой след.
1965 г.