У Серго на приеме
У Серго на приеме
Брак явно пошел на убыль. Но у нас на заводе было не одно только производство ферросплавов. Собственно, в то время это был не завод, а комбинат. Он так и назывался — Челябинский электрометаллургический комбинат. В него входило три крупных электротермических производства — производство ферросплавов, абразивных материалов и электродов. (Затем абразивные материалы стали изготовлять на самостоятельном заводе.)
Производство электродов для нас также было совершенно новым делом. В наследство от старой России мы получили небольшой заводик под Москвой в Кудинове, на котором изготовлялись мелкие угольные и графитовые изделия, преимущественно угли для прожекторных ламп. Электроды нужны были для электросталеплавильных печей, для печей по производству ферросплавов, для электролизных ванн и многих других. Все электроды, и угольные и графитовые, мы покупали за границей. Графитовые преимущественно в Америке у фирмы Ачесон, а угольные, главным образом в Германии у фирмы «Сименс».
Фирмы вовсю использовали нашу зависимость и, смотря но обстоятельствам, то поднимали цены на электроды, то вынуждали нас принимать продукцию низкого качества.
Вспоминается один случай. Это было в 1932 году. На наших границах с Маньчжурией возникла опасная ситуация — дело шло к войне с Маньчжоу-Го. И вот в это время фирма «Сименс» отказалась принять наши заказы на электроды для ферросплавных печей.
— Мы загружены заказами и, к сожалению, в настоящее время лишены возможности принять новые заказы. Если хотите, можете взять то, что забраковал наш приемщик, — таков был их наглый ответ на наше предложение.
А из Москвы шли телеграммы о том, что на заводе в Челябинске запас электродов всего на месяц. В это время я находился в Италии, и мне было предложено немедленно выехать в Германию, осмотреть каждый из забракованных электродов и, если их хоть как-нибудь можно использовать, принять и отправить в Советский Союз. Я выполнил это поручение. Отобрал несколько десятков электродов и, несмотря на то, что в мои обязанности входила только техническая экспертиза, все же не преминул спросить директора завода;
— Ну, а по какой же цене вы их нам уступите? Ведь на них, покупателей вам не найти.
— Почему не найти? Вот вы ведь из Италии за ними приехали. Если бы это была плохая продукция, профессора ее бы не осматривали. (Позже я узнал, что Сименс взял с нас за эти электроды полную цену.)
Все это было известно и мне, и другим работникам электродного производства. Мы прилагали все силы и знания, чтобы быстрее наладить производство электродов, особенно графитовых, необходимых для электроплавильных ночей, производящих высококачественные стали.
А производство не ладилось. Трудностей здесь было не меньше, чем на ферросплавном заводе. Много брака. Технология еще не сложилась.
Как-то после того, как большая партия электродов была полностью забракована, нас — директора Власова и меня — вызвали в Москву. Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе хотел сам переговорить с нами о производстве электродов.
Поздно вечером мы вошли к нему в кабинет. Он медленно поднялся из кресла, вышел к нам навстречу, поздоровался и, опять опускаясь в кресло, пригласил садиться. Мы сели. Серго положил перед собой лист бумаги и взял карандаш.
— Скажите, товарищ Власов, а что входит в состав электродов?
— Кокс входит, — ответил Власов.
— Обычный кокс? — спросил Серго, записывая что-то на лежащем перед ним листе.
— Да, обычный кокс, но чистый в отношении содержания золы. Этот, кокс размельчается на частицы определенной крупности.
— Еще что?
— Антрацит.
— Какой антрацит?
— Обычный антрацит, но мы отбираем сорта также наиболее чистые по содержанию золы. Обжигаем его, удаляем все летучие примеси и также измельчаем.
Серго опять что-то записал.
— Ну, а еще что?
— Смола.
— Какая смола?
Теперь я видел, что Серго столбиком записывал компоненты, входящие в состав электродной массы.
— Каменноугольная смола. Мы ее нагреваем и удаляем из смолы влагу и нафталин.
— А еще что? — продолжал спрашивать Орджоникидзе, держа в руках карандаш.
Власов немного задумался, а затем, пожав плечами, произнес:
— Это все. Больше ничего не входит.
Серго отодвинул листок со своими записями и положил на него карандаш. Поднялся из-за стола и сказал:
— Нет, Власов, неверно.
«Что же еще, — подумал я, — директор назвал все».
— Неверно, Власов, — повторил Серго. — Еще организация входит! А у вас на заводе этот компонент отсутствует. Поэтому и брак получается. К коксу, антрациту и смоле обязательно следует организацию добавить — без этого хороших электродов никогда не получите, — и Серго стал нам рассказывать о всех неполадках на заводе.
Нам было стыдно. Мы-то думали, что сообщаем Серго новости, рассказывая о том, что входит в состав электродной массы.
А у него, как нам потом рассказывали, несколько раз побывал Тевосян, и они подробно разбирали всю технологию производства электродов.
Серго нам подсказал, что усилия следует сосредоточить на организации производства.
Замечательный и неутомимый организатор промышленности, он умел выслушивать своих собеседников, ясно представлял себе главные трудности в их работе и кратко излагал суть дела. Вот уж действительно в каждой его фразе «словам было тесно, а мыслям просторно».
Мы вернулись на завод и принялись за организацию электродного производства.
— Ты занимайся ферросплавами, а я буду верхом сидеть на электродном заводе до тех пор, пока там дело не наладится.
В заводоуправлении Власов не показывался несколько дней. А когда я его увидел, то сразу же спросил: «А ты не болен, Марк Александрович?» Глаза у него были красные, он осунулся, руки были в смоле. Пятнышками смолы были украшены также лоб и щеки.
— Ну, дело как будто бы поправляется, — сказал он. — Серго был прав, все зависело от организации и производственной дисциплины. Вчера стали прессовать электроды, и вдруг мне показалось, что в выдавливаемой прессом электродной массе запрессована щепка. Стали ковырять и знаешь, что вытащили? Кувалду вместе с ручкой! Как она туда попала? Случайно, по небрежности кого-то из работающих? Или, может быть, кто-то ее умышленно бросил, пытаясь вывести из строя пресс? Сейчас разбираемся с этим делом и вместе с тем просматриваем всю цепочку движения материалов до пресса. Надо создать на производстве такие условия, чтобы полностью исключить возможность таких случаев.
Завод набирал темпы. — Количество брака снижалось, а производство росло. Совершенствовалась технология. Все учились, приобретали опыт. Рабочие учились у инженеров, а молодые инженеры — у опытных рабочих. На основных производствах, собственно, все были молодые — и инженеры, и рабочие. Одним из «старых» был я — мне шел 36-й год.
Не было ни одного квартала, чтобы завод не выполнял плана. А раз план выполнялся, то, помимо основной зарплаты, шли премии. Настроение у всех было приподнятое. Люди вносили много интересных предложений по дальнейшему совершенствованию технологии производства, конструкции печей, инструментов.
Прошло всего несколько месяцев, нет, не прошло, пролетело, а как многое уже изменилось! Я хорошо помнил первые дни своего пребывания на заводе, хмурые лица рабочих и растерянность инженеров и мастеров. Из-за массового брака план не выполнялся, и заработки были низкими. Как-то я остановился у печи и спросил у бригадира, как его дела? В ответ услышал горькие слова:
— Как дела? Вчера велосипед продал. Денег нет на еду. Велосипедом меня премировали за строительство вот этих самых печей, а теперь его продавать пришлось. Жена хотела было детское одеяло продать, но я не дал. Что я малышу скажу, когда он спросит, где одеяло-то? Не знаю, что дальше и делать. На другой завод подаваться не хочется, привык я тут. Ведь когда я сюда пришел, здесь пустырь был — только полынь росла, а теперь вон сколько печей ревет!
И он с каким-то остервенением стал лопатой забрасывать в печь известь.
Теперь все изменилось. Я видел это по веселым лицам работающих у печей, их задорным шуткам. О достатке свидетельствовали даже звонки… из челябинской милиции.
— Вчера ваши разгулялись. После получки, что ли? Забрать пришлось. В ресторане «Урал» посуду побили. Кто за убытки платить будет? Вы заплатите или в суд дело передавать?
Во мне боролись два чувства — опять, вероятно, Невский разошелся. Один из лучших бригадиров, но, когда выпьет, удержу нет.
Вероятно, опять каяться придет и будет утверждать, что черт попутал, и опять будет зарок давать больше хмельного в рот не брать. Нет, хватит, уволить придется. А работник великолепный. Как его любит бригада! За месяц они почти тройную норму выполнили. Без Невского этого бы не сделали. Завтра вся бригада придет просить за него. А может быть, все же еще раз поговорить с ним?
— Так заплатите, что ли, за убытки-то? Может быть, на этом и порешим?
По голосу начальника отделения милиции я чувствовал, что ему не хочется заводить судебного дела.
— А много посуды побили?
— Всю, что на столах стояла. Наши пробовали было остановить Невского-то, да разве его удержишь. У него не руки, а кувалды, — в голосе начальника слышалось плохо прикрытое восхищение. — Как же быть-то теперь?
— Что же делать, придется платить. Больно уж работники хорошие.
— Да, мы говорили с ними, когда они проспались-то. Каждый из нас, говорят, за троих работал. Можно и согрешить было. Сами жалеют, что так вышло.
— Ну, тогда на этом и порешим.
Несмотря на явные успехи, мы все же не были вполне довольны результатами, хотелось большего. Было желание сразу устранить все недостатки, ликвидировать все узкие места производства. «Не сдерживай», «Не расхолаживай» — это был девиз всего производства.