1960 год

1960 год

1 января. Новый год встречали дома, нарушив артельный закон Заполярья: болела Лена. Но вскоре после полуночи, в гости к Гагариным пришли друзья. Оберегая сон Аленки, сели за стол, добрым словом помянули год ушедший, пожелали друг другу счастья на новый, наступивший. Георгий Шонин шепнул: «Забыл тебе, Юра, сказать: у меня все в порядке, зачислен».

— Вот видишь, я тебе говорил! — воскликнул Юрий. — Я верил, что ты будешь допущен.

Гагарин говорил правду: он искренне радовался успеху друга и гордился, что «лунатик» Шонин перешел на «новую технику».

2 января. Участвовал в лыжном кроссе. Десять километров прошел с отличным результатом.

— В рекордсмены готовишься? — спросил командир соседней авиационной эскадрильи.

— Как учили, товарищ майор: бегать так бегать.

С этого дня Юрий возобновил регулярные занятия лыжами. И не напрасно. Спорт займет в будущей системе подготовки космонавтов весьма значительное место.

3 января. Адъютант эскадрильи просил подумать об очередном отпуске, нужно составлять график отпусков.

Какой график? Ведь он далеко не всегда учитывается. В отпуск надо ходить поэскадрильно! Эта идея будет позже поддержана, решением командующего внедрена, но Гагарин уже будет жить по другому графику.

4 января. После полетов в гости пришел Шонин. «Прибежал погреться у семейного очага. Не прогоните?» — жалобно попросил он.

— Не прогоним. — Валя гостеприимно показала на стол. — На Украине говорят: сидайтэ!

— А у нас в Одессе… — Шонин с торопливой поспешностью перешел на причерноморский жаргон.

— Знаем, как у вас в Одессе.

— Чтобы знать — надо побывать. Летом увезу вас в Одессу, отогрею на золотых пляжах Аркадии. Я к тебе по делу, — признался Георгий. — Хочу позаниматься, жаль время попусту тратить, но не знаю, с чего начать?

Юрий задумался. А разве он знает, с чего начать?

— Я сейчас читаю Эйнштейна, должен тебе сказать… — Юрий Алексеевич засмеялся, — да что тебе говорить, ты и так знаешь… Гениален старик.

— Читал, знаю, — Шонин, как говорят, был в теме. — Очень мне понравилась оценка научных достижений Альберта Эйнштейна, которую высказал Бернард Шоу.

— Нас в мире мало, — повторил Гагарин слова великого английского писателя, — а вас еще меньше. Вас только восемь: Пифагор, Птоломей, Аристотель, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн.

5 января. Начались теоретические собеседования в вечернем университете марксизма-ленинизма. Пригодились тщательно написанные конспекты работ Маркса, Энгельса, Ленина. Большое внимание обращалось на военный аспект теории, на проблемы защиты социалистического Отечества. Тогда, готовясь к очередному занятию, Юрий Алексеевич еще не знал, что ему на нем присутствовать уже не придется.

9 января. Началась пурга. Программа воскресного дня из-за метели и сильного ветра была нарушена.

Лене уже девять месяцев, ома ходит, кое-что выговаривает и, как казалось папе, прекрасно его понимает. Юрий читал ей сказки. К удовольствию родителей, она молчала, была занята, на языке родителей, — увлечена, не плакала.

10 января. Пришли некоторые уточнения отдельных положений в НПП. Начальник штаба распорядился проработать их со всеми летчиками и инженерами авиационных эскадрилий. Конечно, жизнь не стоит на месте, стремительно изменяется авиационная техника, изменяются и организационные формы и структуры. Наставление по производству полетов документ стабильный, свод мудрых советов практиков, но ведь клан практиков все время пополняется.

11 января. Полеты прекращены из-за метеоусловий: вихревая поземка, тяжелые облака низко нависли над аэродромом. Даже мастера и те не решались летать, хотя смельчаки были. В ожидании погоды вспоминали разные случаи. Неожиданную словоохотливость проявил Юрий Гагарин. Он был неистощим на прибаутки.

— Ну, ты выдаешь, Гагарин, — сказал кто-то из летчиков.

— Ну, а как же, готовился. Лучшая самоподготовка — в Заполярье, — шутливо парировал Юрий.

Истинная веселость его объяснялась другим: сегодня Алене исполнилось десять месяцев.

14 января. Пришло распоряжение из штаба авиации флота: командировать старшего лейтенанта Юрия Алексеевича Гагарина в Москву. Зачем и на сколько дней не сообщалось. Размышлений было много. Юрия поздравляли, ему завидовали, сожалели.

Предполагая, что отсутствовать придется долго, Юрий сделал дома запас дров, продуктов. Валя молча собрала мужа в дорогу.

20 января. Началось многонедельное «заточение» в военном госпитале. Медики, психологи, баллистики, авиаторы настойчиво искали формулу: человек — космос.

«Для полета в космос, — писал Юрий Алексеевич Гагарин, — искали горячие сердца, быстрый ум, крепкие нервы, несгибаемую волю, стойкость духа, бодрость, жизнерадостность».

Обеспечить безопасность полета человека стало основным требованием к созданию космического корабля. Ученые искали, экспериментировали, пробовали. Известный советский военачальник Герой Советского Союза Николай Петрович Каманин, возглавивший подготовку космонавтов, писал: «Космонавт — это человек, деятельность которого в процессе полета протекает в необычных условиях, оказывающих на его организм сильные нагрузки, нередко близкие к предельно переносимым».

22 января. Первые процедуры, проверки, анализы. Они проводились по особой, экспериментальной схеме, не имевшей ранее аналогов. Обобщенный опыт отбора и тренировки космонавтов очень скоро станет ценнейшим научным материалом.

23 января. В воскресенье процедур, анализов нет. Психологами предусмотрены подобные «окна», способствующие внутреннему расслаблению людей, дающие возможность им осмотреться, обменяться мнениями. Были массовые эксперименты, а были уникальные, в единственном варианте, требовавшие огромного напряжения человеческих сил. В такие дни отдыха летчики облачались в валенки, драповые пальто, серые офицерские шапки и отправлялись гулять. Свирепствовал ветер, снег засыпал расчищенные дорожки, сугробы, подобно барханам в пустыне, перемещались по парку, а авиаторы, привыкшие к аэродромным сквознякам, совершали круги, за которые их не наказывали, как на полетах.

У многих появилась неутомимая жажда к откровенности, объяснению своей жизни, своих поступков. Старший лейтенант Гагарин, не имея на то никаких полномочий, званий, силою пока неведомых обстоятельств, оказался в центре внимания. Он подбадривал, помогал, ходатайствовал, советовал, и эти люди, собранные со всей нашей страны, избравшие своей профессией опасный и изнурительный труд военного летчика, потянулись к нему.

Именно тогда Алексей Леонов, которого Юрий Гагарин попеременно называл Блондин, Кучерявый, Карандаш, Художник, рассказал Юрию о себе.

— Рисовать стал, когда еще не умел писать, не знал азбуки. Так что рабочий стаж мой исчисляется десятилетиями, — шутливо сказал он.

24 января. Процедуры возобновились. Кандидатов в космонавты обследовали новейшими биохимическими, физиологическими и психологическими методами. После обеда, как правило, летчики отдыхали, читали, писали письма — в полном неведении о том, что будет завтра.

Неторопливый, скупой на слова Андриян Николаев, начисто лишенный позы, больше слушал, изредка вставляя точные и весомые замечания. Авиационных анекдотов он не знал, расхожие байки травить не любил, расходовать время попусту считал вредным делом. А между тем рассказать ему было что. Через несколько лет газета Московского округа ПВО «На боевом посту» расскажет о происшествии, случившемся с военным летчиком Андрияном Николаевым.

Героев в этой истории два: самолет с бортовым номером 069 и старший лейтенант Андриян Николаев.

За самолетом в полку укрепилась плохая слава. Однажды молодой техник, укрываясь от грозы, безмятежно лежал под ним на ватном тюфяке. Ударила молния, самолет оказался незаземленным, лейтенанта здорово тряхнуло. С того дня под самолетом от дождя не прятались.

Как-то капитан Кулачка выполнял на 069 перехват цели в сложных метеорологических условиях. После успешного выполнения задания он развернул самолет к аэродрому. Сквозь толщу облаков земля не проглядывалась. Пришлось вести истребитель по приборам. И вдруг навигационные приборы отказали. Горючее было на исходе. Летчик доложил о случившемся на землю, ему разрешили катапультироваться. Он так и сделал, и благополучно опустился на парашюте Каково же было его удивление, когда узнал, что оставленный им самолет спланировал и сел на грунт без серьезных повреждений.

А вскоре на «роковой» самолет сел Андриян Николаев. На второй или третий день Андриян повел самолет в зону для выполнения фигур высшего пилотажа, на высоте шесть тысяч метров выровнял машину и, выполняя горку, стремительно понесся в лазурную высь. И вдруг на приборной доске вспыхнула лампочка: «пожар». Андриян быстро осмотрелся. На переднем стекле бегали рубиновые блики пламени. Но вот самолет тряхнуло. Еще раз, еще… Николаев убрал сектор газа. Толчки прекратились, вслед за этим стали убывать обороты турбины.

— Прошу посадку, — запросил землю Андриян.

— Что случилось? Вы слышите меня? — волновался руководитель полетов.

Маленький истребитель зловеще приближался к земле…

Первым прибежал к самолету командир полка Герой Советского Союза полковник Соколов. Он помог Андрияну вылезти из кабины, по-мужски обнял, похлопал по плечу и сказал:

— Спасибо за службу. Награждаю тебя часами.

Самолет с бортовым номером 069 отбуксировали в ангар. Через два дня, после смены двигателя, он снова стоял на аэродроме. Николаев просил разрешения летать на нем.

— Обуздать решил? Ну, давай, давай… Правда, это не лошадка!

— Обуздаю, — односложно ответил Андриян.

Шли месяцы. На самолете с бортовым номером 069 больше не случалось ЧП. Постепенно стала утихать о нем плохая молва, а потом и совсем забылась.

25 января. Врачи уступили место психологам, будущим руководителям подготовки космонавтов. Беседовали индивидуально, коллективно. Это тоже был научный поиск, деловой эксперимент, врачебный сеанс. Все было ново.

Вечером, когда придирчивая и неугомонная комиссия покинула стены госпиталя, летчики собрались в одной из комнат. Говорили о Циолковском, восхищаясь его гением, Герберте Уэллсе и Алексее Толстом, об Александре Беляеве. Герман Титов читал стихи: Лермонтова, Пушкина, Байрона, Гейне, Есенина, Блока. Они снимали напряжение, глубоко проникали в душу.

27 января. Врачи всполошились: у некоторых летчиков повысилась температура. Грипп?!

Известие о болезни будущих космонавтов вызвало волнение на всех ступенях врачебно-административной лестницы. Процедуры приостановлены, приняты меры к уменьшению плотности сосредоточения. В середине дня встревоженный случившимся пришел уже немолодой, опытный врач. Внимательно осмотрел больных и сказал:

— Тревоге отбой. Опасность ложная. А вам, голубчики, разрешаю увольнение в город. Другие лекарства отменяются.

29 января. Юрий Гагарин написал письмо Валентине, в котором описал придуманные им новости и события. Он не знал, что писать, ибо жил в полном неведении, что будет завтра. Беспокоился о дочери, просил жену беречь себя, быть осмотрительной, не жалеть денег, спрашивал, что прислать. Он полагал, что и у него, будет психологический стресс и ему тоже пропишут увольнение, в котором, гуляя по городу, он обязательно посетит универмаги. В конце письма он делал приписку, обращенную к дочери.

Родителям написал о своем здоровье, о Вале и Леночке. Обратного адреса не указал, зная беспокойный характер мамы, хотел исключить возможность ее приезда. (Она приезжала в Люберцы, когда он учился в ремесленном училище, и с настойчивостью любящей матери расспрашивала преподавателей и мастеров о его поведении и успеваемости). Юрий сообщил, что находится в Москве, выполняет служебное задание, может быть, удастся приехать в Гжатск на денек. Свое слово он сдержал, и как только появилась такая возможность, немедленно отправился в родной Гжатск.

31 января. Воскресенье. По госпитальному парку можно гулять и утром и вечером. Морозный солнечный день, искрящийся снег скрипит под ногами, полный, что называется, штиль. Ходят круг за кругом, вдоль зеленого штакетника, который отделяет их от остального мира. Валерий Быковский, по природе своей молчун, самый лучший слушатель, не торопится перебить собеседника.

Язык у Валерия острый, поэтому его молчание доставляет радость. Реакцию Быковского на происходящее можно проверить по глазам, в них сосредоточена вся страсть его пылкой и энергичной натуры.

Из немногих фраз Гагарин узнает, что Валерий безумно любит спорт: волейбол, баскетбол, хоккей, бильярд, шахматы. И особенно — футбол. В футбол в его полку играют все: летчики, техники, механики. И даже сам командир полка полковник Василий Игнатьевич.

Командир есть командир. Он должен отличаться от рядовых футболистов. Бутсы всем купили черные, а ему, Василию Игнатьевичу, желтые. На стадион полковник приходил, неся бутсы в руке, бережно ставил их на скамейку, а сам отдавался организаторской деятельности.

— Ребятки, — обращался он к своим, указывая на «противника», — поддайте им хорошенько. Пусть знают, какие соколики в нашем полку. Плохо играть будете — сам выйду на поле. Стыдно будет. Где вратарь? (Им, как правило, был Валерий Быковский.) — Иди сюда, Валера.

Вратарь молча слушал наставления командира, успевая внимательно следить за соперниками, разминающимися у противоположных ворот. Неказист собою вратарь. Ключицы буграми выпирают под голубой майкой. Вдоль осиной талии повисли тонкие с бронзовым налетом загара руки. Острый подбородок уперся в грудь. Выслушав полковника, летчик согласно кивал и не спеша, вразвалку направлялся к своим воротам.

Начиналась игра, и менялся неузнаваемо вратарь, готовый в любую минуту подмять под себя мяч. Когда противник атаковал ворота, он, казалось, не стоял, а летал в воротах, грудью закрывал бреши. Но стоило только игре перейти на половину противника, как вратарь становился вялым, угасал. А когда Валерий допускал ошибку, Василий Игнатьевич вскакивал со своего места на трибуне, размахивал руками, бежал к воротам, грозил отстранить вратаря от игры, а заодно и от полетов.

До трибуны доносились еле различимые обрывки слов:

— Не соколики, а желторотики… Обыграть не могут. Такой пропустить. Вот влеплю строгача за плохую физподготовку… Сам выйду играть.

Полковник хватал новые, пахнущие кожей бутсы, расшнуровывал и пытался втиснуть ноги. Одевание продолжалось долго и безуспешно под басовитый рокот ворчания. Игра подходила к концу. Команда «Сокол», ликвидировав прорыв, успешно финишировала. Василий Игнатьевич снимал бутсы, так и не ступив в них на поле.

В середине лета 1959 года игры были приостановлены — наступила горячая страда полетов. Эскадрильи летали посменно каждый день. Отрабатывались групповые и одиночные перехваты, аэродромные маневры. Казалось, все забыли о футболе и кубковые страсти отошли на второй план.

Учения начались неожиданно, ночью, по сигналу боевой тревоги. В зону боевых действий шли вереницы самолетов «противника» на всех высотах. В один из дней звено под командованием капитана Галагана задержалось на стоянке из-за невозвращения с маневров одного экипажа. Галаган упросил командира разрешить вылет в составе звена летчику Быковскому. Через несколько минут истребители, промчавшись по полосе, скрылись в перистых облаках.

Василий Игнатьевич прибыл на командный пункт, чтобы помочь молодому летчику Быковскому. Эфир был полон звуков. Отовсюду шли доклады, запрашивались разрешения, неожиданно врывалась музыка, сменяемая треском и свистом. Командир тревожно припал к стеклу КП: с северо-запада на аэродром надвигалась темно-синяя громада туч. Небо прорезали всплески молний. Ураганный смерч подмял под себя все вокруг: пыль, щепки, ветошь.

— Сиваш, Сиваш, я — Беркут, — взывала земля. — Приказываю всем срочно вернуться на аэродром.

Полковник взял микрофон и, сдерживая волнение, охрипшим голосом проговорил:

— Сиваш, я — Беркут. Всем посадку производить на своем аэродроме.

Динамик на столе ответил:

— Беркут, я — Сиваш, вас понял.

— Сиваш, Сиваш… Валерий, как самочувствие?

Динамик молчал. Командир плотно, до синевы сжал губы. Густые выцветшие брови соединились в одну прямую линию. Полковнику казалось, что прошло по крайней мере минут двадцать после того, как он запросил Быковского. Он успел подумать за это время о растерявшемся в воздухе молодом летчике. Ведь Быковский — не ас. Получив шторм-предупреждение, он, командир, не отменил вылет. Риск? В летном деле рисковать нельзя. А так ли это? Может, риск — это и есть настойчивость, смелость, проникновение в непознанное?

— Беркут, — протрещал вдруг динамик. Полковник вздрогнул… — Я — Сиваш. Самочувствие отличное. Возвращаюсь на аэродром.

Руки командира стали влажными.

— Валера, — проговорил он, нарушая порядок переговоров, — ты должен посадить самолет. Посадку будешь производить первым.

— Вас понял.

Полковник включил аэродромный селектор:

— Всем на аэродроме. Убрать от полосы людей и технику. Включить аэродромные огни. Санитарную машину к месту встречи самолетов, пожарной — первая готовность.

Низкие тяжелые тучи все сильнее заволакивали аэродром, когда в высоте послышался гул турбин возвращающихся самолетов.

— Валера, голубчик, — тихо сказал полковник и громко добавил в микрофон: — Не теряйся, спокойно. Иди на дальний привод. Осмотрись. Щитки выпусти… Молодец, дарю тебе свои бутсы. Теперь ты в них играть будешь…

Самолет Быковского, вздымая мириады брызг, стремительно мчался по полосе, вслед за ним на посадку заходили асы…

На финальную кубковую встречу вратарь команды «Сокол» вышел в голубой с серыми подтеками майке и новых желтых бутсах.

1 февраля. Процедуры… Придирчивые эскулапы продолжают выискивать у своих пациентов болезни, пороки бывшие, скрытые, нынешние. «Врачи выявляли, — вспоминал позднее Юрий Алексеевич, — какая у нас память, сообразительность, сколь легко переключается внимание, какова способность к быстрым, точным, собранным движениям».

Разрядкой были вечерние песни. Обычно подпевали Павлу Поповичу, который заводил украинские песни.

Результаты своих выводов врачи хранили как большую тайну, но в накаленном воздухе госпитального мира неизвестно откуда появились слухи об отчислении. Нет дыма без огня: тайные вести вскоре подтвердились. Некоторые летчики возвращались в свои части. Группы стали редеть, число жильцов в комнатах уменьшаться. Короче, начался отлив.

3 февраля. Родился этикет расставания. Провожали в часть очередную «жертву» докторов. Грустно. Госпитальное однообразие породило хандру, апатию, неуверенность, меланхолические мечтания.

«Вначале мы вели разговоры о том, кто где служит, — вспоминал летчик-космонавт СССР Герой Советского Союза Евгений Хрунов, — об общих знакомых, о семьях, но вскоре наступили монотонные госпитальные будни, и если учесть, что все мы были практически здоровы, то можно представить, насколько это было «весело». Дни тянулись медленно, похожие один на другой. В восемь часов мы вставали по сигналу «подъем», занимались зарядкой, бегали в парке госпиталя».

6 февраля. Врачи, исследующие летчиков, объяснили принцип отбора кандидатов в космонавты. В полете космонавт будет находиться в условиях длительной гиподинамики и невесомости, в изоляции от привычных земных условий. Поэтому экипажи космических кораблей, отправляющиеся в космическое пространство, подвергнутся испытанию в замкнутом пространстве на психологическую совместимость. Чтобы выработать методы борьбы с опасными явлениями, которые могут сопровождать полет в космическое пространство, нужно выявить это негативное воздействие на человеческий организм. Разумеется, многого они не знали, шли втемную, работали вслепую.

7 февраля. На очередном сборе кандидатов в космонавты разгорелся жаркий спор об эстетических концепциях современности. «Физики» стройными рядами пошли против «лириков». Говорили о духовных ценностях советского народа, о требованиях, которые, вероятно, будут предъявлены к первому посланцу человечества в космическое пространство. Будущие космонавты, пользуясь известной информацией и газетными и журнальными познаниями, предполагали, что им предстоит подготовить полет в космическое пространство, а сам полет состоится через много лет.

Жизнь оказалась фантастичнее самой смелой фантазии. Сами того не ведая, они уже творили историю, прокладывали дорогу науке, создавали новое направление в индустрии, приближали далекие миры Галактики.

В том споре победили «лирики». Гагарин, безгранично влюбленный в физику и математику, был на стороне «лириков».

8 февраля. Из группы кандидатов уезжали летчики, не пожелавшие больше подвергать себя «непонятным экспериментам». Это были непредусмотренные потери. Собрались в большой палате, молча посмотрели друг другу в глаза. Каждый считал себя правым: и тот, кто оставался, и тот, кто уезжал. У каждого была своя дорога. Комиссия никого не удерживала. Принцип добровольности соблюдался неукоснительно. Но в этот день, да и в последующие в палатах не было обычного оживления, непринужденной обстановки.

9 февраля. Вышел первый номер стенной сатирической газеты «Шприц». Идея выпустить газету — коллективная. Первым редактором был Юрий Гагарин. Вторым — Алексей Леонов. Вот что писал один из врачей о «детище» космонавтов: «Об их оптимизме и задоре свидетельствовала остроумная, наполненная юмористическими рисунками стенгазета «Шприц».

11 февраля. Написал еще одно письмо Вале. «Когда удастся вернуться к вам, не знаю. Очень скучаю, с нетерпением жду встречи. Здесь, в командировке, познакомился со многими интересными летчиками, знаешь, как богата авиация красивыми и сильными людьми. Мы говорим часто: нам нужны положительные герои! Я их встретил предостаточно. Это настоящие литературные герои. При встрече расскажу подробно. Думаю, что со временем о них узнает вся наша страна и будет справедливо ими гордиться.

В командировке представилась возможность о многом подумать. Знаешь, Валя, я не знаю как назвать мое состояние, но, ощутив неимоверную в себе силу, я с непоколебимой уверенностью иду вперед, к своей цели. Верю в себя, свои силы, в возможность осуществить задуманное. Ради тебя, при твоей поддержке, я сумею постоянно расти, двигаться к тем самым жизненным вершинам, которые мы наметили с тобой в Оренбурге.

P.S. Как северяночка? Хорошо ли она говорит? Я накупил ей много книг, как обычно делала моя мама, возвращаясь из города».

12 февраля. Один из врачей, осмотрев группу кандидатов в космонавты, недовольно покрутил головой. — Гагарин, уловив иронический взгляд доктора, спросил:

— Мне тоже пропишете пилюли?

— Пропишу! Делать десять тысяч шагов ежедневно.

Жиреете!

— Не наша в том вина, — оправдывался Гагарин.

— Неужто наша? — наступал доктор.

— Долго обследуете, — резонировал Гагарин. — Слабость свою показываете.

— Это не слабость, а незнание, уважаемый молодой человек. — Доктор раздраженно тряхнул головой. — Мы идем туда, не знаем куда. Вы полетите в среду, если, разумеется, мы вас пропустим, в которой пока никто, кроме редкостных приборов, установленных на спутниках, не был. Приборы нам могут сообщить все, кроме того, как будет чувствовать себя человек.

13 февраля. Врачи придирчиво исследовали каждого кандидата в космонавты.

Летчик-космонавт СССР Павел Попович, вспоминая те годы, рассказывал:

«Проверка наших физиологических данных была бескомпромиссной. Из-за малейшего изъяна отчисляли сразу».

15 февраля. Завершилась основная программа медицинских обследований. Говорить об окончательных результатах, точном отборе групп было еще рано, но основные составы групп все-таки наметились. Отсевы могли быть в барокамере, на центрифуге и других испытаниях.

Наметился крен к сближению медиков и летчиков. Напряжение и недоверие сменялось дружеской уступчивостью. Врачи стали добрее, внимательнее, улыбчивее.

Активные участники проводимых Академией наук СССР экспериментов, они теперь могли сказать, что это были не только медицинские исследования, но и морально-нравственные экзамены.

17 февраля. Началась подготовка к празднику — Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота. Говорили теперь не о скором отъезде в части, а о новой программе занятий, еще более трудной, чем медицинские исследования. Тема космоса, не поддерживаемая в группах кандидатов в космонавты последние дни, снова стала центральной.

Эрудиты блистали знаниями:

— Немецкий ученый Герман Гансвиндт, — говорил Герман Титов, — в работе «О важнейших проблемах человечества», опубликованной в 1899 году, высказал предположения о возможности создания ракетного двигателя на твердом топливе.

— Француз Робер Эсно-Пельтри, — поддержал разговор Владимир Комаров, — повторил в 1913 году идею Циолковского о возможности межпланетных путешествий. Первая гипотеза о космических путешествиях была как гипотеза о межпланетных перелетах, хотя многие ученые считают, что самая трудная задача выйти за пределы Земли…

Юрий Гагарин щеголял знанием «Правдивых историй» греческого писателя Лукиана, где описана история полета на Луну. Любознательный молодой человек по имени Мелипп, желая познать астрономию, отправился в далекое путешествие по маршруту: Земля — Луна — Солнце — Земля. Боги за столь дерзкий поступок покарали его, «Как говорят у нас на Украине: «вперед батьки в пекло не лезь», — завершил Юрий Гагарин пересказ древнего мифа.

18 февраля. Началось индивидуальное собеседование кандидатов в космонавты. Советы врачей больше двигаться выполнялись неукоснительно. Теперь эти советы казались важными и желанными, они составляли часть программы подготовки космонавтов. Были и другие пожелания, изложенные в довольно жесткой форме.

Морозы ослабели, и прогулки приносили большое наслаждение. Говорили без умолку: об инопланетянах, о пришельцах из других Галактик, о загадке Тунгусского метеорита.

— Хотелось бы в тунгусском чуде найти подтверждения инопланетного происхождения, — задумчиво сказал Павел Попович.

— Вот мы и должны это доказать, — с завидной уверенностью произнес Юрий Гагарин.

19 февраля. Руководство госпиталя и будущие руководители подготовки космонавтов поздравили летчиков с Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота. Свободным от экспериментов летчикам разрешили, наконец, выход в город. Врачи советовали театр, кино, музей, хоккей, по запрещали застолье.

Гагарин приехал в Гжатск. Родителям сказал, что находится в командировке, вот выкроил пару дней. Дома — на Севере — пока все без изменений: летаю, служу, Лена скоро плясать станет…

23 февраля. Возвращаясь в госпиталь, Гагарин решил побывать на хоккее, посмотреть игру. Билета не достал. Ходил к администратору, директору, бесполезно: категорический отказ.

25 февраля. Объявили дальнейшую программу медицинской комиссии. Полное ее завершение третьего марта. Седьмого — встреча с Главнокомандующим ВВС.

С этого дня отсевов не было, Сформировался первый отряд советских космонавтов, большинство из них были коммунисты, пятеро комсомольцы. Все «космонавты» летали на современных реактивных самолетах МиГ-15, МиГ-17, а капитан Попович на сверхзвуковом истребителе МиГ-19. Они имели налет от 250 до 900 часов, от пяти до девяти парашютных прыжков.

27 февраля. Кандидаты в космонавты покидали госпиталь.

7 марта. Главнокомандующий Военно-Воздушными Силами Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин принял первый отряд космонавтов. В него вошли: Павел Беляев, Валерий Быковский, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов, Евгений Хрупов, Георгий Шонин и другие.

Главный маршал поздравил военных летчиков с назначением на новые должности. Наставник космонавтов генерал Каманин писал позднее: «Беседа Главкома явилась хорошим напутствием будущим космонавтам».

Послал телеграмму Вале о возвращении из командировки.

9 марта. Вылетел в свой родной гарнизон в Заполярье. В самолете произошел курьезный случай. К Юрию подошел мальчик и попросил что-нибудь подарить на память. Юрий засмеялся и дал симпатичному трехлетнему малышу шоколадку. Тот не унимался.

— Что же мне тебе подарить? — озадаченно рылся в карманах Гагарин.

— Что-нибудь хорошее, — щебетал мальчик. — Я у всех знаменитых дядей прошу вещь.

— У знаменитых?

— Да, у знаменитых. Вы тоже будете знаменитым.

В салоне самолета засмеялись, кто-то, очарованный настойчивостью малыша, направил на него фотоаппарат. Через несколько месяцев, увидев в газете портрет первого космонавта планеты, случайный попутчик отыскал пленку, напечатал фото и послал майору Гагарину.

Вечером Юрий был дома. В тот день ему исполнилось двадцать шесть лет.

10 марта. Доложил командиру полка о новом назначении. Начал готовиться к отъезду в Москву… Распрощался с друзьями.

Сообщил в Гжатск и Оренбург об изменении адреса.

11 марта. Гагарин, зачисленный в отряд космонавтов, вместе с семьей выехал к новому месту службы. В приказе по части говорилось: «Старший лейтенант Гагарин Юрий Алексеевич… откомандировывается в связи с назначением на новую должность…»

14 марта. В Центре подготовки космонавтов, разместившемся в Москве на Ленинградском шоссе, начались занятия. Первые, «вводные» часы провел Николай Петрович Каманин, завершивший свое выступление словами: «Первый полет в космическое пространство может совершить человек, олицетворяющий высшее духовное достижение своего народа, обладающий чувством огромной ответственности, глубоко сознающий свою научную и патриотическую миссию, в совершенстве подготовившийся в объеме программы».

Потом родилась еще одна крылатая фраза: «К полету готовят тысячи — в космос полетит один».

Лекции читали видные ученые, инженеры. По словам Н. П. Каманина, «преподаватели представляли собой лучшие силы высших учебных заведений и научных учреждений».

Каждому космонавту надлежало уяснить научную систему взглядов на строение Вселенной.

Гагарин очень уставал. Занятия! Занятия! Занятия! На Севере он слыл знатоком Циолковского, но здесь, в Центре, быстро понял мизерность собственных знаний.

15 марта. Появилось расписание занятий. Они предусматривали лекции по марксистско-ленинской науке, астрономии, геофизике, космической медицине, посещение заводов, конструкторских бюро, институтов. Значительное время отводилось физической подготовке, парашютному спорту, полетам на реактивных самолетах, вертолетах, тренажам в космическом корабле.

Преподаватели, несмотря на их большие знания, не возвышались над слушателями, не стремились внедрить школьную систему: слушай — отвечай. В космической науке было еще много неясного, непонятного, необычного. Все жили едиными заботами познания мира, постижения тайн Вселенной.

Вечером написал письма. Переведен в Подмосковье, от родного Гжатска невдалеке, при возможности буду наведываться. Новая работа, писал, трудная, но чудесная. Нравится! Рабочий день начинается с утренней зарядки. Потом занятия на открытом воздухе в любую погоду.

16 марта. Виталий Севастьянов, хороший знаток древней мифологии, сказал после очередного занятия:

— Пусть не покажется странным, что человечество, не изучив хорошо своей планеты, устремило взор во Вселенную. Мы еще не можем объяснить, а во многих случаях повторить каменные колосы острова Пасхи, уникальные творения цивилизации древнего Перу, изумительные сооружения народов Индии и кхмерских умельцев. Мы пока не можем объяснить причину появления в Файюмском оазисе каменного монолита со следами, отдаленно напоминающими упоры для пуска ракет.

Да, история сохранила для потомков много тайн. Находка в Файюмском оазисе продолжает волновать исследователей.

На лекции преподаватель напомнил, что все тайны, загадки, непознанные явления человечество хочет познать с помощью космонавтики, науки, которая вбирает в себя самые передовые достижения мировой цивилизации. Слушателям объявили, что они будут изучать карту неба, состояние планет, теорию относительности, древние мифы, современные гипотезы, перспективные концепции.

18 марта. Евгений Анатольевич Карпов, врач, которому, будет поручено возглавить Центр подготовки космонавтов, объявил, что с будущей недели вводится новое расписание — все совершенствуется — три дня теоретические, три дня спортивные. «…Трудности неизбежны, — сказал Карпов, — без них нельзя подготовиться. Возможно, для других поколений космонавтов будет другая, облегченная программа, но вы… должны пройти эту…»

19 марта. Начальство милостиво разрешило часть субботы и воскресенья посвятить устройству быта. Холостяки размещались в гостинице, во владениях доброй и заботливой тети Степаниды, женатые, а они пребывали в значительном меньшинстве, на квартирах.

Будущих космонавтов влекла к себе Москва. Всем хотелось ее посмотреть, побывать в театрах, в музеях, но времени было в обрез. «Потом, — сурово сказал Карпов. —, Все успеем. Это, кстати, входит в программу подготовки».

21 марта. Павел Попович назначен старшиной отряда, Герман Титов избран комсоргом. А через несколько дней, Павла Поповича избрали секретарем первичной партийной организации, а его заместителем — Андрияна Николаева.

Размышляя о задачах партийной работы, Павел Романович вспоминал: «Мы понимали — мало иметь только общую работу. Надо иметь общую цель. А цель нашей работы — благодатная и великая. Чтобы достичь ее, надо быть духовно богатым, честным, самоотверженным человеком».

22 марта. На занятия к космонавтам приехал один из пионеров советского ракетостроения, профессор Михаил Клавдиевич Тихонравов. Космонавты знали, что он работал в ГИРДе, является конструктором первой советской жидкостной ракеты «ГИРД-09», знаком с С. П. Королёвым и В. П. Глушко.

Михаил Клавдиевич открыл курс «Механика космического полета».

С приездом Тихонравова началась серия встреч с выдающимися советскими учеными, создателями космических кораблей. С космонавтами будут заниматься также конструкторы авиационной техники, талантливые инженеры, храбрые летчики-испытатели, ветераны авиации. Наставниками космонавтов станут Герои Советского Союза.

23 марта. Все слушатели вновь подверглись строгому медицинскому осмотру. Медики не оставляли их без внимания, стремились наблюдать подопечных все двадцать четыре часа в сутки. Через несколько лет летчик-космонавт СССР Алексей Леонов, вспоминая, скажет: «…медицинские барьеры… было брать все труднее — врачи становились все придирчивее и придирчивее. И тут уж в нас заговорило профессиональное самолюбие: разве может истинный летчик уронить себя в глазах медиков, которые любой ценой хотят заставить тебя совершить вынужденную посадку? Чтобы удержаться на высоте, нужно было, как говорится, пройти огонь, воду и медные трубы.

И мы их прошли».

24 марта. Начались лекции по новому предмету. Информация, получаемая ежедневно будущими космонавтами, была так велика, что иногда вызывала у них паническое чувство невозможности усвоить ее. Лекционный язык был сложен, малопонятен, перегружен научной терминологией: плазма, пульсары, квазары, черные дыры, белые карлики, реликтовое излучение… Никто из слушателей не жаловался: терпели, привыкали, постигали. Через некоторое время этот «языковый барьер» исчезнет, непривычное станет обыденным. И в необычайно огромном потоке новой информации строго будет отбираться нужное.

25 марта. В расписания занятий снова внесены изменения. Часы, отведенные для изучения астрономии, увеличены. С астрономией как древнейшей наукой летчики были знакомы достаточно хорошо, но сейчас они постигали все более углубленно, фундаментально.

26 марта. В этот день, как и в дальнейшем по субботам, слушателей информировали о новостях, подводили итоги прошедшей недели, критически оценивали достигнутое. Особое внимание уделили плану на апрель, напомнив о жестком графике занятий, о предстоящих прыжках, о перерыве в теоретических занятиях.

Сообщили, что в Доме офицеров Академии имени профессора Н. Е. Жуковского для слушателей будут теперь бронироваться места на концерты, лекции, кинофильмы.

28 марта. Состоялась встреча с заслуженным мастером спорта, известным парашютистом, рекордсменом мира Николаем Константиновичем Никитиным. О нем ходили легенды: волевой, хотя и педант, сильный и красивый человек, бесстрашный экспериментатор, Никитин делал в воздухе чудеса. Он выслушал своих подопечных, установил степень парашютной подготовки каждого. Однако все, что он сказал, выглядело фантастично и казалось им совсем не нужным. Выслушав Никитина, Шонин разочарованно спросил Быковского:

— Валера! Тебе не кажется, что мы с тобой сели не в тот вагон?!.

— Да, Жорик, пора отсюда сматываться, пока нас еще хорошо не запомнили.

Жизнь рассудила иначе. Через несколько дней Быковский боялся пропустить хотя бы одно слово Никитина.

3 апреля. Состоялось партийное собрание отряда космонавтов. Говорили об учебе, об освоении сложной теоретической программы подготовки, о материальной учебной базе, об улучшении досуга.

Юрий Гагарин сказал:

«Больше всего я сейчас ощущаю нехватку знаний, свою слабую начитанность, недостаточную информированность. Нужны знания! Необходимо учиться! И опять читать! Кажется, композитор Танеев говорил: «Ни одно занятие не представляет такой бесполезной траты времени, как чтение без определенной системы».

«Железо ржавеет, не находя себе применения, стоячая вода гниет, — писал гениальный старец Леонардо да Винчи, — а ум человеческий, не находя себе применения, чахнет!» Запомни: чахнет! Нужна работа ума: ежеминутная, каждодневная, всевозрастающая, нужно оттачивать и шлифовать свой ум об умы других, как учил великий француз Монтень».

13 апреля. Слушатели вылетели в Поволжье, под Саратов, на специальные занятия по парашютной подготовке, Никитин составил жесткий распорядок: подъем, зарядка, теоретические занятия, показательные прыжки, самостоятельные пробные прыжки.

— За несколько недель вы должны сделать сорок прыжков, — объявил Никитин, — стать инструкторами парашютной подготовки.

Тогда эта задача показалась непосильной, прямо-таки фантастической. Разве можно за двадцать летных дней сделать сорок прыжков! Но оказалось можно. Педантизм Никитина, его высокая организованность и дисциплинированность, беспримерная храбрость воздушного акробата привели группу к цели.

Вспоминая об этом периоде, Николай Никитин писал: «Гагарин, как и всякий всесторонне развитый человек, со страстью отдавался многим видам спорта и прежде всего тем, которые как раз и делают человека всесторонне развитым».

14 апреля. На аэродроме Никитин приготовил своим подчиненным сюрприз: прыжки мастеров спорта, парашютистов высшей квалификации. Первым прыгал Никитин, затем Максимов, Ищенко и Буханов. Это была программа сложных прыжков, со спуском на воду, строения, лес, позволяющие проявить высшее мастерство. Спортсмены показывали, как надо управлять собственным телом, как нужно выходить из трудного положения — затенения, наглядно показывали наиболее эффективные способы прыжков.

Слушателей мастерство парашютистов потрясло; а некоторых ввергло в уныние. «Спокойно выслушав наши восклицания, — писал летчик-космонавт СССР Евгений Хрунов, — он (Никитин) не пытался нас уговаривать или переубеждать, а сказал, что мы еще будем просить у него дополнительные прыжки». До этого, правда, было еще далеко.

15 апреля. Никитин утром объявил: праздники кончились, началась работа. Времени на раскачку не осталось, теперь прыжки — каждый день, прыжки — в любую погоду. Никитин был новатором, творцом уникальной методики по подготовке мастеров парашютного спорта. Итак: прыжки! Пока ни Никитин, ни его ученики не знали, что у них будет отсев (не захотят рисковать некоторые кандидаты. «Это несерьезно — прыжки! Ради чего!»), кое-кто попадет в госпиталь, а кто-то не сумеет выполнить программу. Но всего этого было бы больше, если бы Никитин отошел от своей методики, нарушил воинскую и спортивную дисциплину.

Погода была неустойчивой, солнечных дней было мало, земля — утром мерзлая как камень, днем — превращалась в грязь. Вот рассказ помощника Никитина Максимова: «Помню утро: нудный тихий дождь, земли не видно… Собрались… под крылом самолета, соображали как быть… Смотрю на умоляющие глаза Леонова и Волынова — им лишь бы прыгать! Отчаянные ребята.

Полетели. Нашли в тучах дырку… А шли в сплошном дожде, аж темно в самолете. Из дырки отыскали ориентиры. Выпрыгнули. И очень стало неприятно: в густом дожде стропы видны, а купола — нет. Кричали друг другу, чтобы разойтись в этом тумане, не запутаться…»

16 апреля. По субботам обязательное подведение итогов за неделю. Никитину нравится эта войсковая инициатива старшего лейтенанта Гагарина, и он охотно ее внедряет в жизнь.

На подведении итогов выступил Гагарин. Многие заметили происшедшие в нем разительные изменения: глубину, вдумчивость, серьезность при неограниченном оптимизме, веселости, доброте. Все предложения Гагарина были горячо поддержаны.

17 апреля. На завтра назначены самостоятельные прыжки. Никитин напомнил пословицу: любишь кататься, люби и саночки возить. Парашюты укладывать каждому самому. Это железное правило десантника не оспаривалось. В этом не только гарантия безопасности, по и элемент трудовой дисциплины.

18 апреля. Гагарин попал в первую пятерку. Первый прыжок в этих условиях. Юрий волновался. Никитин старался не замечать его волнения, Максимов, наоборот, подбадривал: не дрейфь, дескать. Юрий честно признался: волнуюсь!

«Каждый прыжок переживал по-своему, — писал Юрий Алексеевич Гагарин, — всякий раз он доставлял смешанное чувство волнения и радости. Мне нравилось и томление, охватывающее тело перед прыжком, и трепет, порыв и вихрь самого прыжка. Парашютные прыжки шлифуют характер, оттачивают волю».

Пришло письмо из Оренбурга, куда уехала Валя на период командировки мужа, сообщала о разных новостях. Не писала о главном: тяжелой болезни отца. Не сообщила она и о его смерти. «Валя не сообщала мне об этом до тех пор, — писал Юрий Алексеевич, — пока не закончились наши прыжки. Добрый, внимательный друг, она не хотела расстраивать меня…»

19 апреля. Рабочий день начался с тренажа. Прежде чем поднять в воздух слушателей, Никитин повторял уроки прошлого, инструктировал применительно к сегодняшней обстановке, заставлял отрабатывать приземление. Никитин неукоснительно учил прыгать днем и ночью, учил, как управлять телом во время свободного падения, как отделяться от самолета и вертолета, как управлять парашютом на больших и малых высотах, как гасить купол. Это была настоящая школа спортивного мастерства.

22 апреля. Летчики вместе со всей страной торжественно отметили 90-летие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Павел Попович провел беседу о партийной и государственной деятельности В. И. Ленина.

23 апреля. Распоряжением Никитина к незыблемому распорядку дня был добавлен важный и приятный пункт: баня, в которой, по словам Георгия Шонина, «блаженно зализывали свои болячки». Приземляться приходилось на лес, воду, рельсы, падали иногда на руки, бок…

Вечерами, отдышавшись, слушали суровый разбор руководителя, смеялись над своими оплошностями, подтрунивали над товарищами.

24 апреля. Гагарин приехал в Саратов, с интересом прошел по улицам города, который бурно строился, расширялся, рос вверх. Наряднее стала набережная. Побывал в техникуме, зашел в аэроклуб. Все там были заняты своими делами. Юрий был доволен приездом, хотя сожалел, что никого из близких знакомых не встретил, в глубокой задумчивости бродил по городу, любимым улочкам.

Переполненный воспоминаниями, он напишет письмо в Оренбург, пошлет телеграмму в Гжатск, отправит открытку в Заполярье.

1 мая. В праздничные дни будущим космонавтам было разрешено сходить в кино, на концерт, в гости.

Никитин, улыбаясь, сказал:

— Все можно в жизни, даже все нужно, но с головой…

О близящемся завершении командировки Юрий написал Вале и просил ее приехать домой. О большом горе, которое постигло семью Горячевых, он еще не знал.

7 мая. К слушателям пришло сообщение об утверждении Положения о Центре подготовки космонавтов.

«Главное направление в пашей работе, — писал Николай Петрович Каманин, — организация группы космонавтов и создание Центра их подготовки. Не было его, и вот он появился, получив звучное название — Звездный городок.

…Когда начинали, здесь шумел лишь ветер в верхушках берез, елей и сосен. Обычный подмосковный лесной массив, с его опушками, лесными дорогами и даже с участками любителей-садоводов. Вдали от шумных магистралей, от промышленных предприятий и городов… наполненный свежим воздухом, запахами подмосковного леса, солнечный и тихий…»

15 мая. Завершив программу инструкторских прыжков, возвратились в Москву. Прав был Никитин: теперь, ощутив красоту и силу этого воздушного спорта, многие просили дополнительные прыжки. Никитин назвал фамилии тех, кто успешно сдал теоретический зачет и выполнил контрольный прыжок на звание «Инструктор парашютной подготовки». Фамилия Гагарина была в этом списке. В ноябре 1960 года, когда будет завершена общая программа теоретической подготовки, всем космонавтам ударной группы будет присвоено это звание.

В полдень узнали о запуске в космос корабля-спутника весом более четырех с половиной тонн. Этот запуск явился отработкой всех систем, обеспечивающих безопасный полет человека. Теперь следовало ждать каких-то решительных известий. И они действительно последовали.

16 мая. Стало известно, что программа пополнилась новыми предметами: радиотехника, электроника, автоматика и телемеханика.

Рабочий день уплотнялся, выходные дни становились рабочими. Усложнялась система тренировок, отныне плавание, хоккей, городки, волейбол и другие виды спорта становились обязательными. «Некоторые из элементов тех тренировок, — скажет позднее летчик-космонавт СССР Евгений Хрунов, — потом отпали как малоизученные или вовсе ненужные. Но тогда мы не знали, что является главным, а что второстепенным. И потому нас готовили ко всем вероятным и маловероятным неожиданным встречам, ситуациям, готовили к необычному — готовили к космосу».