Глава III

Глава III

Объявление о том, что в городе появился «Самый сильный человек в мире», привлекло внимание военного коменданта той местности, и он пришел однажды утром — на восьмой день моей работы, если точно помню. — желая узнать, почему такой выдающийся атлет, явно годный к службе, не находится в австрийской армии. Поскольку антрепренёр Шмидт не мог предоставить удовлетворительное объяснение — сам он, надо сказать, был освобождён от службы — за мной послали, чтобы я предстал перед комендантом. Конечно, я тоже не мог дать объяснений, и немного времени ушло на то, чтобы выяснить, что я — беглый пленный. Итак, я снова отправлялся в заключение, ужасаясь всяческих последствий.

Но ничего такого не произошло. По правде говоря, австро-венгры были, в общем, добры к пленным. Могу за это поручиться, не только на основании своего опыта, но и по тому, что пережили другие. Нив какой другой стране — нет, даже в Англии, я уверен, — не давали таких послаблений, какие получали русские пленные в Австрии. Даже к бежавшим пленникам после того, как они попадались снова, было терпимое отношение, — как ко мне, так и к другим.

На этот раз, однако, разобравшись с моей историей, включавшей три побега, со мной обошлись намного жёстче, чем раньше, что, согласитесь, совершенно объяснимо. Если бы мои побеги сопровождались применением насилия, меня бы наказали ещё суровее, ведь степень наказания зависела от тяжести преступления. Если бы я тяжело поранил кого-нибудь из охраны, меня бы ужасно высекли. А если бы случилось так, что какого-то охранника убили, меня бы по совокупности расстреляли после поимки.

Меня доставили в военный трибунал и объявили приговор: одиночное заключение в крепости до окончания войны. Согласно этому, меня поместили в каземат, закованного в кандалы и в наручниках. Камера, куда меня швырнули, была холодной и сырой, ниже уровня земли, свет и воздух в неё проникали через маленькое, прочно зарешеченное отверстие в стене высоко над моей головой, которое, похоже, выходило на ров с водой. Надо рвом не менее чем на 18 футов возвышалась стена, которая окружала крепость, делая побег если не невозможным, то, по крайней мере, очень трудным предприятием.

Но, несмотря на такое несчастливое положение, я не отчаивался. Шанс когда-нибудь да наступит, говорил я себе, и поддерживай свой дух насколько мог. Ибо знал, что впадать в хандру — это хуже всего на свете. Если представится возможность, а я буду в подавленном состоянии, могу не решиться воспользоваться ею.

В то время, когда я набирайся душевных сил, происходили и другие события. Из-за того, что я был тесно закован и днём, и ночью — охранники снимали мои кандалы только дважды в день на время еды, — моя психика стала сдавать. Это значительно огорчало меня, гак как я всегда гордился своей силой и выносливостью. И, глубоко поразмыслив, решил, что единственный путь остановить ухудшение своего физического состояния заключался в тонировке мускулов иным способом по сравнению с тем, что я делал, имея полную свободу действий. Вследствие моей беды, именно так возникла идея о системе упражнений, которая сейчас, в этой стране, становится такой широко известной. Именно в заключении разработаны те принципы, которые дают столь удивительные результаты.

У меня имелось достаточно времени, чтобы осуществить свои идеи: мне больше нечего было делать. Я быстро понял, что этот вид физической стимуляции можно выполнять долгими часами. Вместо растраты энергии она, напротив, только накапливалась. Это было большой удачей для меня во многих отношениях, если вспомнить, в каком я находился положении. Ведь я не получал много еды, должен сказать, а то, что мне давали, было не особенно питательным. И так я продолжал заниматься около трёх месяцев, постепенно возвращая себе прежнюю форму и значительно укрепляя свои истощённые силы и энергию.

Примерно в это время случилось ещё нечто, чему было суждено обернуться более важным, чем казалось на первый взгляд. Показная покорность и смирение со своей участью несколько изменили условия моего содержания. Кандалы с ног сняли, и мне позволялось ежедневно выходить на прогулку по территории крепости под присмотром часового, при этом руки у меня были тесно связаны сзади.

Однажды, когда я так ходил, к охраннику подбежала собака, которая явно хорошо знала этого человека, а после него она повернулась ко мне, очевидно желая подружиться. Польщенный такой возможностью, я сказал собаке несколько ласковых слов и понял, что это очень умное животное, я чувствовал, что могу быстро обучить её нескольким несложным штукам. Получив разрешение охранника, как только мог, я провел с собакой предварительные занятия, на которые животное реагировало так, что просто удивляло меня, хотя я осведомлён о быстрой научаемости собак. Мой охранник сообщил, что пёс принадлежит коменданту крепости.

Это знакомство явилось долгожданной переменой в смертельной скуке моей жизни, и каждую возможность, которая у меня была во время прогулок, я использовал для дрессировки этого пса до тех пор, когда он, наконец, не смог уверенно исполнять некоторые трюки, заслуживающие большой похвалы. Однажды, занимаясь дрессировкой под присмотром охранника, я попался на глаза коменданту, который шёл через площадь по каким-то своим делам. Он быстро подошёл к нам. Вместо того, чтобы отчитать охранника или наказать меня, как мог бы поступить кто-то другой, тот показал большой интерес и удовольствие от того, что я смог сделать с его любимцем. Более того, он разрешил мне продолжить, убедившись, что раньше я был, кроме всего прочего, цирковым дрессировщиком.

Я указал ему на то, что, будучи связанным, не смогу выучить пса ничему новому, так как для нормальной работы с животными человеку нужны свободные руки. Освободить меня полностью комендант не соглашался. Но пошёл на компромисс, разрешив держать руки в наручниках спереди и на длинной цепи, что дало рукам почти полную свободу.

В тот день, вернувшись в свою камеру, я присел на край моей грубой кровати и задумался. Если мне будет позволено больше пользоваться руками, то появляются чёткие перспективы вырваться из моего узилища. Решётку я мог расшатать украдкой, если бы только нашёл подходящий инструмент, и я буду во все глаза присматривать что-нибудь, чтобы припасти и сохранить. У меня достаточно времени для того, чтобы всё обдумать и действовать по обстановке.

На другой день, когда меня снова повели на прогулку, мне приказали следовать за охранником к коменданту. Когда мы явились, мне было велено показать, на что способна собака. Комендант с большим удовольствием смотрел на смешные выходки животного, гордясь своим псом: ведь тут же присутствовали некоторые офицеры. И, в качестве награды за мое терпение, у меня спросили, есть ли пожелания, которые можно исполнить, не наручная условий и срока моего заключения. Единственное, о чём я мог думать в тот благоприятный для меня момент, это получать побольше и получше еды. Выслушав эту просьбу, комендант пообещал подумать, что можно сделать в этом направлении. И он сдержал слово. С того дня меня стали кормить три раза в день и вкуснее, чем раньше.

Я продолжал дрессировать пса, когда меня выводили на прогулку. С полного согласия коменданта крепости наблюдение за моими передвижениями стало не таким строгим, как раньше. Мне теперь разрешалось переходить за ограждения, которые ранее обозначали пределы моих прогулок, и я использовал каждую благоприятную возможность для поиска всего, что можно будет использовать для побега. Наконец однажды я высмотрел кусок железного прута, который, я был уверен, послужит моей цели. Под видом игры с собакой я подобрал его, не привлекая внимания, и спрятал под одеждой. А перед этим припас кусок закалённой проволоки, которая, как я думал, могла пригодиться для открытия наручников, она в ожидании подходящего случая лежала запрятанной в матрасе моей кровати.

Той ночью в камере я приступил к подготовке побега. Гам было три прута, перекрывавших окно, и я просчитал, что если смогу расшатать кладку сверху и снизу одного из крайних прутов и вытащить его, то с его же помощью выверну остальные. Этого окажется достаточно, чтобы выползти наружу. Цепь, соединявшая наручники, я знал, не будет мешать мне в работе, и когда настанет подходящий момент, смогу разломать ее на кусочки, просто перекрутив пальцами, как я делаю на сцене, многие из вас могли это видеть. Браслеты на запястьях я надеялся разомкнуть куском проволоки. Я видел раньше, как это делается, и знал, что это не будет особенно трудным делом.

Чтобы начать подготовку, потребовалось заточить мой железный прут, и я сделал это, обтачивая его о каменный пол в углу камеры, где никто никогда не заметит следов. На всё ушло время, больше недели, но наконец я решил, что прут достаточно остёр, чтобы им можно было воспользоваться. После того как точил его каждую ночь, должен сказать, я прятал его в матрасе вместе с куском проволоки. Матрас за время, что я пребывал в этой камере, никогда не меняли и даже не проверяли. Как только я начал ковырять вокруг камня, в который был погружён оконный прут, понял, что моя задача окажется намного проще, чем я предвидел. Как было сказано ранее, каземат из-за рва с водой был сырым. И сама крепость была старой. Следовательно, ржавчина и время вызвали эрозию и металла, и кладки: первый разъедала ржавчина, вторая крошилась под действием заострённого инструмента.

Около двух недель я работал еженощно, сметая каменные крошки в ров, и. наконец, нижняя часть прута была свободна. Слегка потянув его, убедился, что смогу вырвать его, как только захочу попытаться выбраться. Это, однако, пришлось отложить до тех пор, пока не смогу найти веревку, которая доставала бы от верха стены до земли. Я смог добыть несколько кусков за последние дни. Связанные вместе, они были запрятаны в матрас. По пока их длины было недостаточно.

Ибо моя задумка оказалась таковой: когда я буду готов, порву цепь, сковывающую мне руки, и открою наручники кусочком проволоки, после чего выдерну прут из окна, затем раздвину оставшиеся два. Сделав это, согну заточку в крюк с острым концом и прикреплю его к веревке, обмотаю её вокруг тела, выпрыгну из окна в ров и переплыву его. Перебравшись на другую сторону, закину крюк на стену, взберусь по веревке и спущусь с обратной стороны стены. Оказавшись на свободе, я не без оснований мог полагаться на свои способности куда-нибудь скрыться до поры, когда будет безопасно пересечь линию фронта.

На следующий день, когда я гулял с собакой, я изловчился добыть новый кусок веревки и незаметно пронёс его в камеру. Этого всё ещё было недостаточно для моей цели, но я решил больше не ждать, так как слышал от охранника, что все сильные пленные из этой крепости будут отправлены па французско-германский фронт рыть окопы, поскольку ожидалось большое наступление союзников. Но я не собираюсь во Францию, сказал я себе, чтобы меня гам разнесла на кусочки артиллерия. Когда они придут за мной, меня не будет. Ибо именно утром нас намеревались построить и отправить железной дорогой к месту назначения. По крайней мере, так сказал охранник. Вы можете подумать, что было глупо начинать моё предприятие до того, как я подготовлюсь должным образом, зная, что произойдёт, случись мне снова попасться. Но в запасе у меня был ещё вариант, как вы скоро увидите.

Итак, когда наступила ночь, я тихо лежал, пока не убедился, что охранники ушли в свои комнаты, расположенные в некотором отдалении, при этом никто не присматривал за узниками после заката, это не считалось необходимым, так надежно они были заперты и отгорожены решетками. Тогда я поднялся и принялся трудиться над цепочкой. Минут пять ушло на то, чтобы разорвать сё. Потом взялся на наручники. Но открыть их проволокой оказалось намного труднее, чем я предполагал: не хватало освещения. Поэтому мне не оставалось иного выбора, кроме как оставить их, но это означало, что мне нужно оторвать две половинки цепи от наручников, иначе они бы мне очень мешали. На это не ушло много времени, и теперь я был готов уделить внимание пруту, который быстро вынул из пазов.

Удалив прут, я вставил его между двумя другими и начал выгибать их. Вскоре я раздвинул их, но мне не удалось сделать таким способом достаточно широкий проход, чтобы пролезть между ними. Так что, отложив прут, я стал изо всех сил вырывать их из кладки. Несмотря на то, что они значительно ослабли, мне поначалу не удавалось это сделать. Но, упорно продолжая работу, я смог, в конце концов, высвободить верхний конец среднего прута, после чего вытащить его получилось сравнительно легко.

Освободив проход, я должен был теперь сделать крюк из заточки, которая так хорошо послужила мне, и я лихорадочно принялся сгибать её в нужную форму. Доделав это, прикрепил к крюку получившуюся верёвку и. не заботясь о наручниках, обмотал её вокруг тела, выполз через окно и осторожно соскользнул в воду. Я поплыл через ров, благополучно перебрался на другую сторону и стал переползать пространство, отделявшее затенённое место возле стены. Что меня увидят, я не особо боялся, так как ночь была черным-черна, и в любом случае подозревал, что наблюдение с башен крепости не было особенно пристальным, так как побега в этом месте никто не ожидал. Тем не менее, желательно было действовать осторожно.

Добравшись до стены, я стал пробираться вдоль неё всё ещё ползком, пока не достиг места, где всего в нескольких шагах от стены стояло дерево. Я. конечно, заранее знал об этом дереве и о том, что оно росло близко к стене. И зная это я нашел в нём выход из положения, в котором оказался из-за недостаточной длины веревки. Про этот способ, вы помните, я намекал ранее.

Взобравшись на дерево и забросив с него веревку, я рассчитывал, что смогу попасть на верхушку стены. Итак, без малейшей задержки вскарабкался на дерево, прополз как можно дальше по одной из веток, тянувшейся в нужном мне направлении, и начал забрасывать веревку на стену. После нескольких неудачных попыток я смог зацепить крюк, натянул веревку, проверяя, насколько крепко она держится, чтобы можно было перескочить по ней с дерева. То ли я неверно оценил зацеп, то ли на мгновение ослабил натяжение, когда соскочил с ветки, но как только налетел на стену, крюк отцепился, и я грузно рухнул на землю.

Минуту или две я лежал ошеломлённый, но, к счастью, ни одна кость не была сломана. Затем, придя в себя, я влез вверх по дереву еще раз, снова пытаясь зацепиться. После нескольких тщетных попыток я добился крепкого, как казалось, захвата и полетел с дерева во второй раз наудачу. Я налетел на стену с глухим стуком, который отдался во всех моих членах, и в этот миг чуть было не выпустил веревку. Но крюк удержался, и, попеременно меняя руки, я карабкался вверх по верёвке, пока, в конце концов, не добрался до верхушки. Там я задержался только для того, чтобы понадёжнее закрепить крюк в нужном мне направлении. Затем, стравив веревку, спустился по другую сторону стены, спрыгнул и вновь стал свободным человеком.