Вместо эпилога. Карнавал и подлинность: Заратустра, Эвридика, Электра?..

Вместо эпилога. Карнавал и подлинность: Заратустра, Эвридика, Электра?..

Ветренная ночь в шкатулку прячет день.

Темные леса шумят тревожно-сладко.

Бродит чья-то тень

Описанная кратко...

Н.Хамитов

Порой мне кажется, что вся ее жизнь была неким уникальным экспериментом — она словно испытывала на эластичность границу между мужским и женским началом: сколько "мужского" она в состоянии вобрать в себя без ущерба для своей женственности? Или, если угодно, наоборот: сколько "мужского" она должна ассимилировать, переварить в себе, чтобы достичь наконец подлинной женственности? Эта неутолимая тоска по целостности на-пол-овину обреченного существа…

Эта женщина прожила совершенно уникальную по событийной насыщенности жизнь. Она режиссировала свою судьбу отважно и безоглядно, но тень роковой душевной бесприютности следовала за ней по пятам. Своими руками она разводила костры-фейерверки удивительных встреч, но ни у одного из них не могла остаться.

Куда бы она ни шла, она магнетически оказывалась в эпицентре самых важных культурных событий истекающего XIX и восходящего XX века. Мы назвали ее странный дар эффектом волшебного зеркала: ее уникальная способность к пониманию и резонансу довершалась тем, что ее исключительные собеседники-мужчины видели в магическом стекле ее живого восприятия не просто себя, а свою предельную возможность. А их предельная возможность — это тот миф, который они способны были породить на вершине своего усилия.

Похоже на то, что каждая встреча манила Лу возможностью разгадать и запечатлеть ту порождающую формулу, или алгоритм личности, который аккумулирует и выплескивает духовное богатство выдающегося человека только одному ему присущим способом. Словно осторожно ведя пальцем по кольцам на срезе дерева, она раскрывала для себя лабиринт творческих сил этой души. И все же… ни одна личность не исчерпывается своей смыслопорождающей формулой. Помимо кольцевого среза души имеется еще и корневая система. И в тех отношениях, что строила Лу, она сознательно оставляла незадействованной какую-то грань. Иначе пучина "слишком человеческого" могла поглотить ее, растворить в ком-то одном.

А Лу тянуло раскрыть разные "формулы творчества", сравнить их, сопоставить. Как неутомимый золотоискатель, она намывала полную горсть драгоценной крошки и принималась за новый прииск. Быть может, этой исследовательской жажде она пожертвовала своим человеческим счастьем…

Говорили, что она похожа скорее на силу природы, чем на человека. Однако Фрейд, с которым ее связывала двадцатипятилетняя дружба, утверждал, что еще ни у кого не встречал столь высоких этических идеалов, как у Лу.

Даже если согласиться с Ницше относительно "абсолютного зла", то это было бы зло в гётевском смысле этого слова: "то, что без числа творит Добро". Она могла разрушать жизни и судьбы, но само ее присутствие побуждало к жизни. "Рядом с ней люди вырастали, — писал шведский психоаналитик Пол Бьер. — Ее необычайно сильная воля, как правило, одерживала триумф над мужчинами. У нее был дар полностью погружаться в мужчину, которого она любила. Эта чрезвычайная сосредоточенность разжигала в ее партнере некий духовный огонь… Она могла быть поглощена своим партнером интеллектуально, но в этом не было человеческой самоотдачи. Она, безусловно, не была по природе своей ни холодной, ни фригидной, и тем не менее она не могла полностью отдать себя даже в самых страстных объятиях. Возможно, в этом и была по-своему трагедия ее жизни. Она искала пути освобождения от своей же сильной личности, но тщетно. В самом глубоком смысле этих слов Лу была несостоявшейся женщиной".

"Расточительность сердца" — так назвал свой роман о Лу польский писатель Вильгельм Шевчук. Угадал ли он? Мы помним загадочные слова Лу, сказанные перед самой смертью…

Было ли тайной мукой Лу расточительство сердца или, наоборот, его нерастраченность?