ВМЕСТО ЭПИЛОГА
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Вот и поговорили мы о «космолетах» — о кораблях и станциях, тех, что летали, летают и будут летать в космосе.
Космонавтика — не просто научно-техническая область, это явление, причем сугубо современное, не имеющее аналогов в прошлом. Явление, в котором тесно переплелись задачи и достижения многих наук, самых различных отраслей техники и сфер человеческой деятельности. В нем, как в зеркале, отразились и история общества, и развитие человеческого мировоззрения, и сам человек с его знаниями и умением, устремлениями и мечтами.
Вот почему мы в нашем разговоре порой затрагивали вопросы, казалось бы, не имевшие непосредственного отношения к созданию и применению космических кораблей.
Вот почему мы не смогли осветить или даже коснуться многого из того, что охватывается этим емким понятием «космонавтика».
Сделали то, что нам было по силам…
Писать вдвоем задуманную книгу нам было непросто. Может быть, в силу несходства характеров (каждый хотел увидеть в ней свое). А может быть, в силу совпадения взглядов на многие аспекты космонавтики — не так уж часто возникали между нами споры.
Очень трудно еще оказалось подвести итог и написать последние фразы.
И мы решили, что заключение напишет каждый из нас свое, независимое. Итак…
К. Феоктистов. Когда я пришел в космонавтику, все в ней мне казалось значительно проще. Не в том смысле, что было просто работать (работать было намного сложнее, чем сейчас, — другое время, другие условия, другие требования), а в том, что впереди все казалось куда более отчетливым, вполне достижимым. Не было космического корабля, и мы его делали. Потом делали другой, третий. А в перспективе была Луна, орбитальные станции, полет на Марс. Не было у меня тогда никаких сомнений, что на Марс человек полетит по крайней мере в самом начале таких, казалось, фантастически далеких 80-х годов. По Луне, виделось, к тому, то есть нынешнему, времени будут ходить и ездить если не толпами, то достаточно интенсивно. Многое представлялось реальным через 15–20 лет из того, что по разным причинам пока не осуществилось.
Почему? Ответить на этот вопрос косвенным образом должна была бы наша книга. Дело в том, что все оказалось значительно сложнее. Несмотря на огромный рост с тех пор технических возможностей, серьезное продвижение науки и большой опыт космических полетов. Сложнее и в техническом отношении, и с точки зрения динамики возможностей и потребностей общества.
Так, может быть, и теперь мы зря так часто думаем и говорим о будущем космонавтики? Пройдет лет 20, и, быть может, все наши нынешние представления не оправдаются? Думается, все же не зря. Во-первых, заглядывая вперед, мы научились сдержанности, реализму. Во-вторых — задаваться периодически вопросами будущего — не своего собственного, личного, а общего или хотя бы той области, в которой мы работаем, — совершенно необходимо для трезвой оценки сегодняшних дел и тех целей, к которым идем.
Говорят, сегодня в космонавтике уже не так интересно. Почти все, что можно было сделать «впервые», вроде бы уже сделано. Самое удивительное либо уже далеко позади, либо далеко впереди. Какое же это заблуждение! Задачи — и сегодняшние, и завтрашние, необычайно интересные, по-прежнему стоят перед создателями космической техники. Интересные своей новизной и своей сложностью. Сложностью иногда до головоломности…
Есть идея построить на орбитах огромные радиотелескопы… Вполне реальная вещь… С ними наверняка будут открыть; совершенно новые, неведомые нам пока явления во вселенной… Быть может, они помогут найти следы деятельности других разумных существ в космосе или засекут сигналы других цивилизаций. Как хотелось бы, чтобы мы не оказались в этом мире одни… Но как эти телескопы там, на орбите, собрать, ведь нужна высочайшая точность?.. Вопросы, вопросы… Ведь полетам в космос лишь 20 лет. И по существу, только все начинается…
Сегодня мне так же, как и всегда, интересно ездить к себе на работу. Так же хочется думать, искать, считать, спорить с коллегами. Так же радостно мне видеть результаты нашей работы там, на орбите. И так же важно слышать в эфире доклады космонавтов о том, что что-то, сделанное нами, работает хорошо, а что-то не так, как хотелось бы. Значит, надо учить это что-то работать хорошо…
И. Бубнов. Очень мне хотелось, чтобы в этой книге было бы не только о космических кораблях, но чтобы был в ней еще живой человек. Чтобы представился читателю во всей конкретности герой книги, мой соавтор К. П. Феоктистов.
Нашему знакомству более семи лет. И еще много лет до того мне доводилось встречаться с Феоктистовым на разных совещаниях, заседаниях, симпозиумах.
Первое, что бросается в глаза при общении с ним, — неожиданное сочетание крайней сдержанности с мягкостью. Сдержан он не в смысле отсутствия проявления темперамента, а от какой-то постоянной внутренней сосредоточенности.
Говорит ли, слушает ли он — идет в нем, кажется, непрерывная умственная работа. Будто бы мозг его настроен на какую-то внутреннюю волну, хотя при этом от разговора не отключается он ни на миг. Но неполной загрузки мозг его не терпит, поэтому в зависимости от сложности вопроса и привычности требуемых от него суждений мысль его то вплотную сближается с предметом разговора, то слегка отдаляется от него. При этом слушает он внимательно, глядя на собеседника чуть исподлобья (насколько позволяют очки), прямо в глаза.
К собеседнику он не приспосабливается и в задушевность, в «своего» не играет. Речь его негромка, не сверкает особым разнообразием интонаций и форм, но точна по смыслу. Мысль собеседника ловит сразу, и ни в какого рода повторах и вариациях он не нуждается. На юмор реагирует мгновенно, но коротко.
Ходят слухи о его упрямстве. Действительно, возникшее в нем суждение сдвинуть тут же с места, сразу никакими доводами практически невозможно. Однако неуступчивость его не из желания непременно остаться правым, а потому, что все ваши контраргументы — сколько их ни выдвигай — он уже учел.
Потому и сам убеждает с решимостью, не предполагающей существования в природе сколько-нибудь веских возражений. Очень популярны у него фразы: «Несерьезно!», «Смешно!», «Нет проблемы!» Может вдруг вскочить с кресла: «Все! Тут не о чем разговаривать!» (или: «Не надо меня агитировать!»). Сам, впрочем, убежден, что с ним спорить можно и что вообще-то он терпим. Спорить, конечно, можно, но позиции, аргументацию при этом надо иметь очень прочные.
Очевидно в нем стремление, выражаясь деловым языком, в любой ситуации получить максимальный результат исходя из реальных условий при минимальной затрате физических и эмоциональных средств и времени.
Отсюда, наверное, и обязательность его едва ли не абсолютная — свойство, по моим грустным наблюдениям, чуть ли уже не изжитое.
Показалось мне еще, что он не очень-то любит проявить восторг или радостное удивление перед чем-нибудь, а тем более кем-нибудь. Так же, как и увлечься человеком или похвалить кого-нибудь. Хорошо сделал, значит, нормально, говорить не о чем. Вот если плохо, тогда… Что тогда, точно не знаю, но думаю, похоже на то, как поступал в таких случаях Сергей Павлович Королев. (Как-то я поинтересовался у Феоктистова на этот счет: мол, нелегко подчиненным с вами? В ответ он только пожал плечами.)
Общаться с ним — редкое удовольствие. Фантазия у него беспредельная, новые идеи возникают гроздьями, буквально выталкивают одна другую. Причем в широчайшем диапазоне проблем — от ремонта дверного замка до… устройства всеобщего мира без оружия, Поскольку все его идеи, за исключением, очевидно, тех, что относятся непосредственно к его профессиональной деятельности, достаточно «безумны» (это, правда, не всегда означает, что верны), он легко увлекается ими и так же легко как будто с ними расстается. И вот к «тем», профессиональным идеям он привязан стойко и надолго. Это о нем, наверное, сказал поэт:
Ищет он в совершенстве конструкций
Продолжение детского сна…
Удивительным представляется сочетание внешнего облика этого человека с его яркой, предельно содержательной и неистовой жизнью. К тому же вот уже почти два десятка лет протекающей в ореоле широкой известности, под пристальными взглядами знакомых и незнакомых людей.
Интересы его разнообразны, и способности к постижению нового замечательны. Борис Викторович Раушенбах, большой знаток древнерусской литературы и живописи, когда-то впервые показал ему Троице-Сергиевскую лавру. А через некоторое время случайно встретил его в Загорске, дававшего вполне компетентные разъяснения своим спутникам. Любит и хорошо чувствует он театр, особенно всяческие студийные, «маленькие» спектакли в маленьких залах.
Наверное, и он мог бы сказать: «Во всем мне хочется дойти до самой сути…»
Выросли у него два сына. Один уже закончил МГУ и работает, другой учится на третьем курсе физфака. А по квартире смешно бегает дочка Наташка, которой недавно исполнилось три года…
Красивый он человек безусловно…
Это ему Сергей Павлович Королев доверил руководство проектной разработкой небывалой до того машины. Машины, которой суждено было стать Первым в мире Пилотируемым Космическим Кораблем.
В истории нашей цивилизации это техническое творение встало в один ряд с выдающимися машинами: воздушным шаром, пароходом, паровозом, автомобилем, самолетом, жидкостной ракетой, ядерным реактором, первой электронной вычислительной машиной…
Конечно, появлению корабля предшествовали усилия многих ученых инженеров разных времен и стран. Так что общие принципы корабля изобретать было не надо. (Так, кстати, было и с первым пароходом, и с первым самолетом.)
Создавался Корабль огромным коллективом специалистов, многими коллективами. Но это вполне естественно при его сложности и предвосхищенной значимости. Но первые контуры Корабля рождались в группе, которую возглавил Константин Петрович Феоктистов.
Потом были другие корабли, появилась Станция — тоже первая в мире. И в каждой из этих машин, как и в самой первой, а значит, во всей пилотируемой космонавтике, была приметная доля его фантазии и интеллекта, его знаний и инженерного дара, его характера.
Главный конструктор ракетно-космической техники академик Сергей Павлович Королев.
Космический корабль «Восток».
В кабине «Востока».
Схема космического корабля «Восток».
Один из вариантов компоновки космического корабля «Восход-2».
Вес корабля 6370 кг. Вес спускаемого аппарата 3050 кг.
Юрий Гагарин и Константин Феоктистов на аэродроме.
Инженер Константин Феоктистов. 60-е годы.
Подготовка к полету на невесомость в самолете-лаборатории.
Чтобы летать вокруг Земли, надо крутиться на земле.
Игра в шахматы — тоже тренировка.
Тренировка на катапульте.
«Восход» на Земле. Первые минуты после посадки.
Юрий Гагарин и члены будущего экипажа «Восхода»: Владимир Комаров и Константин Феоктистов.
Проводы на космодроме. Выступает С. П. Королев.
Встреча в Москве.
Юрий Гагарин и экипаж «Восхода» на встрече с создателями космической техники.
Сергей Охапкин, Михаил Тихонравов (заместители Главного конструктора) и Константин Феоктистов.
Готовится к старту очередной «Союз».
Олег Макаров, Валентин Лебедев, Константин Феоктистов, Владимир Аксенов, Виталий Севастьянов, Алексей Елисеев, Валерий Кубасов у орбитальной станции «Салют».
Дома, в рабочем кабинете.
Летчики-космонавты на Красной площади.