ВМЕСТО ЭПИЛОГА

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Прошло два года. Осенью семьдесят девятого суд переезжал в новое помещение, где, как мечтал Александр Максимович, каждому адвокату выделили по кабинету!

Сбылось, казалось бы, неосуществимое, и председатель президиума областной коллегии адвокатов Иван Николаевич Батаков на радостях объявил:

— С вас теперь спрос двойной — делайте консультацию показательной, — и пообещал: — Деньги на новую мебель дадим!

И захватили, закружили Камаева хозяйственные хлопоты по переезду, приобретению новой обстановки, устройству адвокатских «апартаментов», и в самое напряженное время прервались — Александр Максимович заболел гриппом. Пришлось забраться в постель, валяться же просто так он не привык и потому, едва стало легче, — книги под руку и стопку бумаги. Сначала небольшой план составил — что в первую очередь провернуть по выздоровлении, потом стал набрасывать что-то вроде дневниковых записей, которые вел более или менее регулярно.

Грипп, оказывается, штука серьезная, посмеивался над собой Александр Максимович. В молодости, бывало, выпью стакан теплой водки, на ночь заберусь на печь под шубу — и к утру все как рукой снимет. Теперь не получается: и печки нет, и стар стал. Рая тоже слегла, принимает всякие таблетки и меня старается ими напичкать. Сопротивляюсь, пью только чай с медом. Так «дружно» и лечимся.

Днем читал «Вора» Леонова. Увлек самобытный язык, простые житейские сравнения. «В этой губернии солнце пораньше прочих встает, а вся судьба ее не слаще волчьей ягоды». Хорошо сказано! В одной фразе — целая картина! «Человечьим голосом распевала на ветру калитка». Или: «Дергач в ближнем поле принялся усердно перепиливать тишину». Тоже лучше не напишешь. Я в той «губернии» не жил, но все понятно: и волчья ягода знакома, и пение калитки и дергача слышал.

Для нас, незрячих, я бы понимание явлений жизни, довольно условно конечно, разделил на три формы: простую (все, что под рукой, окружает нас непосредственно), более сложную (когда предметы находятся на расстоянии и воспринимаются на слух либо на осязание) и наиболее сложную (когда понятие формируется с помощью описания и абстрактных размышлений). Собственно, таким же образом приходится осваивать все усложняющиеся понятия и зрячим, так что тут между нами нет большой разницы.

Скоро «Вору» конец, и ни одного наивного или оскорбительного выражения о слепых, а они встречаются почти в каждом произведении. Мы на глазах, постоянно выбиваемся из все ускоряющегося людского потока, нарушаем привычный ритм. Как удержаться и не воздать нам должного, не привести удачное сравнение. Думаю, что происходит это потому, что писатели не знают психологии слепых, не верят в их духовный потенциал. Он же с каждым годом раскрывается все больше и больше, и я верю, что слепые напишут книги, которые с удовольствием станут читать зрячие. Пока, однако, такого писателя назвать не могу. Николай Островский и Эдуард Асадов не в счет — они писали на основе впечатлений, полученных до недуга. А ведь были писатели слепые с детства. Были! Помню, читал что-то о французе Морисе де ла Сюзеранне, о Гольмане, которого по приказу Александра I вернули из Иркутска и отправили на австрийскую границу, испугавшись, что он «не так» опишет путешествие по России. Надо будет сделать запрос в центральную библиотеку, нет ли у них книг слепых писателей.

На другой день Александр Максимович снова «накалывал» строчки:

…Чувствую себя лучше. Подхожу на звонки к телефону. Узнал, что загрипповал шофер, и вывозка мебели из Камышлова сорвалась. Досадно! Так хотелось встретить Новый год в нормальных условиях, и на тебе!

Театр начинается с вешалки, а наша консультация — с коридора, где клиенты дожидаются очереди — иногда довольно долго. Настоящей приемной не будет и в новом помещении, значит, надо создать хотя бы минимум удобств в коридоре: поставить там не скамейки, а хорошие стулья, графин с водой, стол, хорошо бы цветы. Подкину эту мысль нашим женщинам, они что-нибудь и получше придумают. Пожалуй, можно и магнитофон использовать. Начитать на пленку небольшие беседы на актуальные темы, установить в коридоре динамик и включать магнитофон, когда собирается много народу.

Вечер. Проспал начало игры с чехами на приз газеты «Известия». Когда включил телевизор, счет был 2: 1 в пользу гостей. Только утешил себя, что времени еще много и наши отыграются, так и случилось. За грубость удален Бубла, Харламов забрасывает шайбу!

Люблю хоккей, а уж матчи с чехами не пропускаю никогда. Играет свою роль и чувство патриотизма, и получаемое наслаждение. Откуда, казалось бы, ему быть? В самом деле, откуда, если отсутствует визуальный источник восприятия?

А давно ли болельщики просиживали вечера не у телевизоров, а у приемников и репродукторов и с тем же вниманием, если не с большим, слушали репортажи Синявского?

Вспоминается еще один матч с чехами. Его судьбу решала одна шайба. Сидеть я уже не мог, ходил из угла в угол и слушал, слушал. Голос у Озерова стал пропадать, он долго молчал — атаковали чехи, — и вдруг комнату заполнил знакомый озеровский «Го-о-о-л!» Я заорал еще громче, из спальни выбежала перепуганная Рая. Узнав, в чем дело, обозвала меня дураком и ушла спать. Я не возражал: пусть я последний дурак, но наши ребята снова стали чемпионами!

Сегодня днем, не на ночь глядя, разговорились с Раей о быстротечности жизни. Обычно стараемся избегать этой щекотливой темы, а тут что-то накатило. Я сказал, что лет двадцать еще проживу. «Когда тебе пятьдесят стукнуло, ты тот же срок назначал», — напомнила Рая. «Ну и что? Установил и укорачивать не собираюсь!» — возразил ей в запальчивости. Посмеялись над моим «запросом», и тут она себя и выдала: «А и правда, хорошо бы, Саша. С правнуками бы понянчились!» Знай наших! На двадцать первый век замахиваемся, поглядеть нам его хочется!

— А что? Если жизнелюбие — талисман долголетия, то доживем.