МЕЧТА СТАНОВИТСЯ ПРОФЕССИЕЙ

МЕЧТА СТАНОВИТСЯ ПРОФЕССИЕЙ

У каждого человека деловая жизнь складывается по-своему. В большинстве случаев ее определяет полученное образование. Но и оно «возникает» по-разному. Одни с детства или юности проявляют какой-то дар или решительную склонность. Другие выбирают профессию в подражание родителям или близким (опираясь, так сказать, на свои гены). Третьи идут в учебное заведение по принципу — где легче конкурс.

Но и полученный диплом для многих не определяет окончательной склонности и занятия «на всю оставшуюся жизнь». Случаев, когда человек решительно меняет сферу деятельности, в жизни известно немало. Вот, например, А. М. Исаев, известный конструктор жидкостных ракетных двигателей, соратник С. П. Королева, был по образованию горным инженером (кстати, по решению отца), работал строителем и проектировщиком промышленных предприятий, потом вдруг — авиаконструктор, а через несколько лет опять «вдруг» (в 34 года) конструктор ЖРД. И это уже насовсем.

— А как вы, Константин Петрович, пришли в проектирование космических кораблей? Как сложился ваш чуть к Королеву? Это было стечение обстоятельств или результат конкретных устремлений?

— Мне было лет девять, когда старший брат Борис притащил домой книжку Я. Перельмана «Межпланетные полеты».

Книга была написана Перельманом еще в 1915 году (в 1935 году вышло ее 10-е, «вновь просмотренное» издание). Это была популярная монография, рассчитанная, однако, на некоторые знания физики и математики — в ней немало схем, формул и расчетов. Многое в ней теперь выглядит весьма наивным, но читается она и сейчас с интересом, подогреваемым к тому же нашим знанием пройденной дистанции.

— И все в той книге оказалось понятным?

— Тогда мне казалось, что почти все. И схема ЖРД, и схема ракеты — все было отчетливым и доступным для головы мальчишки. Прочитал я эту книжку, и в результате на десятом году жизни было принято твердое решение: вырасту большим, займусь созданием космических кораблей.

— Это кажется не просто любопытным — почти неправдоподобным. Ведь до начала практической космонавтики тогда было более двух десятков лет!

— И тем не менее, поверьте, я тогда не сомневался, что буду тем, кем сейчас я и стал. Хорошо помню, что в четвертом классе (в школу я поступил в 33-м году) дружку своему Коле Морозову заявил: «В 1964 году я полечу на Луну!» Тот сначала несколько засомневался, а потом решил уточнить: «Кто же построит этот корабль?» — «Я!»

— Почему ваш прогноз пал именно на 1964 год? Ведь это же совпадение невероятное — именно в том году вы полетели в космос.

— Совпадение, конечно, случайное. Но у меня был железный расчет: школу окончу, пять лет на институт и еще лет пятнадцать на разные исследования, проектирование, постройку корабля и подготовку к полету.

— В каком институте вы собирались учиться? Ведь специалистов по космической технике тогда как будто нигде не готовили.

— Не помню точно в каком. Но вот что меня самого удивляет: ведь тогда, в 30-е годы, все были помешаны на авиации, самолеты летали над головами, в кино, на фотографиях, но у меня особого интереса к ним не было. А ракету тогда ведь и представить было непросто — только и было что рисунки.

— И через всю жизнь вы пронесли верность этой детской идее?

— Увы, нет. Уже в седьмом классе я изменил своей мечте — увлекся идеей передачи электроэнергии без проводов. Казалось несложно — преобразовать энергию в токи высокой частоты и сконцентрировать в направленный луч. Смущало одно: если пролетающий самолет наткнется на этот луч, то сгорит. Записался я в энергетический кружок городского Дворца пионеров. Для начала попробовал сделать там генератор с постоянным магнитом. Но руки у меня оказались неважные — нужный зазор между ротором и статором никак не получался… Энергетиком я не стал, но время, проведенное в кружке, мне хорошо запомнилось. Там был прекрасный руководитель — инженер, умница (жаль, фамилии не помню), и ребята хорошие подобрались. Вместе работали, вместе домой возвращались и много всяких вопросов обсуждали. Главное ощущение от атмосферы наших споров и бесед, которое осталось в памяти, это уверенность в том, что в технике можно все сделать, построить все, что захочется. Теперь у меня такой уверенности уже нет.

— Да, в технике можно сделать многое, но далеко не все. Но вы говорили об «измене». Надолго вы расстались со своей мечтой о космических полетах?

— Нет, пожалуй. Поступив в кружок, я снова вернулся к ней, но тут же решил, что одно другому не помешает — для создания космических кораблей потребуются широкие инженерные знания. Но если честно, где-то ближе к десятому классу в выборе профессии возникли серьезные колебания. Показалось вдруг, что лучше выбрать такое дело, чтобы поездить можно было, на мир посмотреть. Геологоразведчиком, например, стать или дипломатом. Но перед самым окончанием школы снова попалась мне на глаза книжка о космонавтике «Полет в мировое пространство» Макса Валье. И в этой книге, как и у Перельмана, все было достаточно понятно, но еще более серьезно и увлекательно. Стало мне значительно яснее, что предстоит сделать, чтобы космический корабль полетел…

Были тогда, в 30-е годы, и другие популярные книги по космонавтике, например серия выпусков Н. А. Рынина «Межпланетные путешествия». Выходили и специальные, но также не очень сложные книги К. Э. Циолковского, Ю. В. Кондратюка, Ф. А. Цандера, С. П. Королева, В. П. Глушко и Г. Э. Лангемака, М. К. Тихонравова, Т. Ноордунга и др. Но вот что интересно. В предисловии к русскому изданию книги Валье, вышедшему в 1936 году, на странице 7 сказано: «Советуем начать чтение с пользующейся заслуженной известностью мастерски написанной… книги Я. И. Перельмана „Межпланетные путешествия“, а после нее перечитать книгу Валье. Обе эти книги являются как бы первой и второй ступенью трудности…»

— Получается, что вы прошли по начальным ступеням «космического образования», так сказать, естественным путем. Кстати, сейчас по ракетно-космической технике выходит огромное количество популярных книг, но я, например, не знаю, по каким ступеням следует развивать знакомство с этой областью.

— Я тоже теперь этого не знаю… Когда дело вплотную подошло к поступлению в вуз, я уже твердо решил: надо идти в авиационный. Это, как я понял тогда, было ближе всего к космонавтике. Школу я закончил в Коканде в 43-м году. Аттестат у меня был — одни пятерки, значит, мог поступать в институт без экзаменов. И я послал документы в Московский авиационный. Сижу в Коканде, жду вызова, а его все нет. Наконец пришла бумага, собрал я вещи и поехал в столицу. Пришел в МАИ, а мне говорят: опоздали вы на месяц, прием давно уже закончен. Что делать? Переживал недолго — узнал, что в МВТУ (училище только что вернулось из эвакуации) на некоторые специальности недобор, и подался туда. Поступить удалось на факультет тепловых и гидравлических машин. Хотя это казалось далеким от космической техники, но не чересчур — ракетный двигатель все-таки тоже тепловая машина. Через год, думаю, переведусь куда-нибудь поближе, а может быть, в МАИ.

— Я в тот год ходил во второй класс. И хотя было это в глубоком тылу, учиться было, помню, очень трудно. Школы были заняты под госпитали, классы были набиты, много переростков, учителя нервные, сладу с нами никакого. В школе топились печи, но было холодно, пальто не снимали. Не было тетрадей, сшивали их из разной бумаги, не хватало даже перьев и чернил. Что уж там об учебниках говорить — даже старенькие имелись по одному на троих-пятерых. А как тогда было в институтах в Москве?

— У нас в МВТУ, по крайней мере, курортом не пахло. Холод жуткий — чертить было невмоготу. На бумагу чертежную жесткие лимиты. Выискивали старые проекты и рисовали на обороте. И потом, конечно, обычные для студентов той поры проблемы с финансами, а значит, с едой и одеждой. Жил я в общежитии в Лефортове. Постепенно как-то оказался я в дружной компании. Было нас пятеро, на последнем курсе даже в одной комнате поселились. Жили мы коммуной, на строжайшей экономии. Мы и теперь дружим, нередко встречаемся. Одного из пятерых, правда, уже нет — Иван Косовцев, ставший главным конструктором Воронежского экскаваторного завода, умер молодым. Сын его уже инженер, тоже закончил МВТУ.

— А что получилось с переходом в МАИ?

— После первого курса — кстати, многих тогда отчислили за неуспеваемость — пошел я к ректору. Так, мол, и так, хочу специализироваться по летательным аппаратам, и потому отпустите в МАИ. Туда, где авиация и откуда до ракет рукой подать. А он мне и говорит: «Нет, друг мой, никуда ты не пойдешь, а что касается ракет, то есть у нас не одна, а целых две кафедры, которые весьма к ним близки, и чему ты хочешь научиться, там научишься». Пошел я сначала на одну из них — возглавлял ее Юрий Александрович Победоносцев, — показалось, не то, далеко от моих замыслов. Пришел на другую, к Владимиру Васильевичу Уварову, крупнейшему специалисту по газовым турбинам. Понял: действительно, никуда переходить не надо — реактивные двигатели и ракеты — это почти рядом. А вскоре вообще убедился, что самое важное — это общетехническая подготовка и лучше, чем в МВТУ, ее нигде не получишь.

— Между прочим, в МАИ уже в 1947 году существовал студенческий кружок, занимавшийся проблемами космического полета. А каким был ваш диплом?

— Когда распределяли темы, на нас пятерых, занимавшихся на кафедре В. В. Уварова, дали две темы по ЖРД, но обе попали к нашим девушкам. Потом одна из них отказалась в пользу нас, ребят. Но я лично жертву не принял, хотя тема очень соблазняла — вроде бы впрямую вела она к осуществлению мечты. Решил еще потерпеть. Делал проект воздушно-реактивного двигателя с осевым компрессором. Защитил 13 июня 1949 года. В моем дипломе несколько необычным был расчет компрессора. Использовал я какие-то новейшие экспериментальные кривые, о чем вспоминаю с некоторым тщеславным удовольствием.

— Ну а далее, как обычно, великая эпопея распределения?

— Распределение для меня было очень грустным. Я уже догадывался, что к тому времени в желанной области возникли крупные специализированные предприятия. А послали меня, как мне показалось, очень далеко от них — в недавно созданное КБ при большом заводе. Вообще-то дело там обещали интересное, однако к заданной цели — был я уверен — оно не ведет. Откровенно говоря, очень мне уезжать из Москвы не хотелось — боялся, удалюсь от желанной области навсегда. Но все же, отгуляв два месяца, поехал. Кстати, направили нас с курса туда человек пятнадцать-двадцать, а приехали, включая меня, лишь двое. Но вот что меня сразу поразило на заводе: многие начальственные должности в среднем звене занимали… выпускники МАИ того же, 49-го года. Преимущество их оказалось в том, что приехали они туда на два-три месяца раньше нас. Не сразу я в этом разобрался и сначала всерьез слушал и слушался их. А они старательно «воспитывали» меня.

Назначали меня сначала инженером КБ, потом механиком цеха, а вскоре начальником пролета — нужно было пустить в ход «нитку» сварочных станков-автоматов. Что мне сразу понравилось — это полная самостоятельность. Хозяин техники! Очень импонировало. Какой-то станок капризничал — сварочная головка не хотела работать. Разбирался сам. Оседлал каретку и ездил на ней, выявлял дефекты. Интересно было. Втянулся я и в общественную жизнь КБ. Был секретарем комитета комсомола, членом бюро райкома — собрания, совещания, пленумы, политучеба, конференции. Работа на производстве шла авральная, с восьми утра до позднего вечера. Впрочем, как у нас это часто бывает, в аврал включились немногие, только, так сказать, непосредственно отвечающие за пуск машин. А остальные, «непричастные», наблюдали. Приходилось работать за троих — и конструктором (вот когда я набил руку на чертежах, а шишки на лбу — на проектных ошибках, их выявлении и исправлении), и снабженцем, и слесарем. Небольшой я любитель по части всякого рукоделья с металлом, но надо было — пилил, точил, варил. В январе линию пустили в ход. Помню, очень гордился, что фамилия моя фигурировала в рапорте министру, очень уважаемому мной человеку, с которым впоследствии жизнь сводила меня неоднократно.

— Судя по всему, на заводе вам была уготована долгая и славная жизнь.

— Вероятно, так бы и было, если судьба наконец не повернулась ко мне лицом. В том же январе 1950 года меня посылают на стажировку. И не куда-нибудь, а на то самое предприятие, где Главным конструктором был не очень еще тогда широко известный Сергей Павлович Королев. На этом предприятии я и сейчас работаю…

Стоит здесь, очевидно, вспомнить, что Королев был назначен Главным конструктором в КБ, созданном для разработки жидкостных баллистических ракет дальнего действия, в августе 1946 года. Тогда же возникли предприятия (их возглавляли также главные конструкторы), разрабатывавшие для этих ракет жидкостные ракетные двигатели, автоматические системы управления, радиотехническое, наземное и другое оборудование.

— На этом, так сказать, историческом фоне вы прибыли на предприятие Королева… И что ж, Главный конструктор обратил внимание на молодого инженера, мечтавшего о космических полетах, и принял его под свою могучую опеку?

— Если бы так! Все оказалось намного сложнее и не так скоро. Во-первых, космические полеты и для самого Королева были тогда еще далекой мечтой. Во-вторых, приехал я на стажировку уже патриотом своего КБ. И в этой вот обстановке произошла моя первая встреча с Сергеем Павловичем. Собрали нас в небольшой комнате — вошел он, живой, энергичный, решительный и… полный. А я, надо сказать, толстяков тогда почему-то не то чтобы не любил — не принимал всерьез. И поэтому при первой встрече СП (так его за глаза называли в КБ) мне не понравился. Не знаю, как я ему. Думаю, что он тогда и внимания не обратил на щупленького провинциального инженера. Прошло какое-то время, прежде чем до меня дошло, что ему как организатору разработок в нашей области и равных-то не не было.

После стажировки вернулся я в свое КБ и стал работать проектантом. Но через год решил поступать в аспирантуру в один из научно-исследовательских институтов. Еще на стажировке узнал, что в этом институте ветеран нашей ракетной техники, бывший гирдовец Михаил Клавдиевич Тихонравов, возглавляет специальную группу теоретических исследований перспективных проблем ракетно-космической техники. И у него есть группа аспирантов…

Родился Тихонравов в 1900 году во Владимире, в 1919 году вступил добровольцем в Красную Армию, а на следующий год был зачислен курсантом в Институт инженеров Красного воздушного флота, тот, что потом стал Военно-воздушной инженерной академией имени Н. Е. Жуковского. В 1921 году Михаил Клавдиевич увлекся конструированием планеров, и, надо сказать, все его машины с успехом летали на всесоюзных соревнованиях. Тогда, кстати, он познакомился и подружился с С. П. Королевым.

Закончив академию, Тихонравов поступил на работу конструктором в КБ Н. Н. Поликарпова, принял участие в создании ряда первенцев отечественного самолетостроения. В 1931 году он возглавил группу моторного оборудования в Центральном авиационном КБ имени Менжинского. Написал несколько специальных брошюр в этой области. В 1933 году перешел работать в ГИРД. Там он возглавил бригаду, занимавшуюся постройкой ракетных двигателей и ракет на жидком топливе. Начальником ГИРДа и руководителем бригады крылатых ракетных аппаратов был С. П. Королев, руководителями других бригад — Ф. А. Цандер и Ю. А. Победоносцев. 17 августа 1933 года была запущена первая советская жидкостная ракета конструкции Тихонравова, а руководил пуском Королев.

В 1933 году на базе ГИРДа и ГДЛ был создан Реактивный НИИ, и Тихонравов возглавил в нем отдел по ЖРД и баллистическим ракетам на жидком топливе. В 1935 году вышла его широко известная книга «Ракетная техника». Тогда же он опубликовал одну из первых в стране статей по проблеме управления полетом ракеты. В 1936 году Михаил Клавдиевич руководил созданием и пусками одной из самых крупных тогда отечественных жидкостных ракет — «Авиавнито».

В предвоенные и военные годы Тихонравов занимался проблемами устойчивости полета и кучности стрельбы твердотопливных ракет типа «катюша», а также проектированием ракетного самолета.

Еще в 30-е годы он начал разработку проекта большой ракеты, способной поднять человека в стратосферу. К 1945 году эта работа вылилась в проект ВР-190, сделанный им же совместно с Н. Г. Чернышевым, — высотная ракета с герметичной кабиной для поднятия двух человек на высоту до 200 километров. Это он в те годы создал в МАИ студенческий «космический» кружок, из которого вышли будущие крупные специалисты ракетного дела.

Был он человеком самых разных интересов и увлечений. Не говоря подробно о его планерах (одни названия их что стоят: «Жар-птица», «Змей Горыныч», «Гамаюн», «Комсомольская правда») и машущем полете (в 1937 году вышла его монография по орнитоптерам), стоит вспомнить, что он был «профессиональным» филателистом и более 30 лет занимался коллекционированием и изучением… жуков. Делал даже доклады перед специалистами-энтомологами. Любил и изучал поэзию.

— С Михаилом Клавдиевичем работать было интересно и приятно. Он был человек настойчивый, даже иногда упрямый, но в то же время мягкий, внимательный, отзывчивый. Умел быть ироничным, умел подсказать, вовремя дать совет, умел и смолчать, когда надо. Он был человеком очень верным идее, за которую стоял. В этом они, Королев и Тихонравов, — при совершенно различных натурах — очень походили друг на друга. Но в отличие от Сергея Павловича Тихонравов не проявлял высоких бойцовских качеств, когда за идею приходилось сражаться.

Вместе с моим приятелем мы послали в институт, где работал Тихонравов, свои документы и оба получили вызов на экзамены. Ясно было, однако, что нас не отпустят. Всего-то два года после института мы работали в КБ, да и не очень-то любят отпускать с производства молодых специалистов. И тут наши «методы» с приятелем разошлись. Я решил проявить себя — впервые, кажется, — прагматиком и воспользовался для поступления в аспирантуру очередным отпуском, а он на это дело отпуск пожалел и честно подал заявление о поездке на экзамены. Начальство его, конечно, никуда не пустило, даже в отпуск. А мое отпускное заявление без всяких подозрений было подписано. Экзамены я сдал успешно, вернулся домой и всем объявил: скоро уезжаю в Москву в аспирантуру. Шум тут поднялся! Уговаривали меня кнутом и пряником — грозили не отпускать ни при каких обстоятельствах и тут же назначили и. о. главного конструктора (на время его отпуска). Это человека-то с двухлетним стажем, 25 лет от роду! Но я не поддался. И когда пришел вызов, меня все же вынуждены были отпустить. Это было летом 1951 года.

— Итак, вы вышли, наконец, на финишную прямую?

— Почти. Оставался еще один поворот. Года полтора я был «чистым» аспирантом — готовился и сдавал кандидатский минимум, начал выбирать тему диссертации. Потихоньку начал заниматься баллистикой, хотя особого рвения к математике у меня поначалу не было. Тему решил взять из области теоретических расчетов движения искусственного спутника Земли. Но к этому времени — была весна 1953 года — я почувствовал, что тянуть мне в аспирантуре было трудно. В смысле материальном. Стипендия маленькая, а я уже обзавелся семьей, вот-вот должен был родиться сын. Время вообще еще было нелегкое. И я решил поступить работать на полставки младшим научным сотрудником в свой же, конечно, институт. Тут уж выбирать особенно не приходилось, и, хотя научным руководителем моим по-прежнему был М. К. Тихонравов, направили меня, невзирая на мои протесты, в другую группу того же отдела, который возглавлял тогда Г. С. Нариманов. И работу получил хотя ракетную, но от космоса весьма далекую — в области теории движения крылатых ракет. Работала над вопросом группа человек в десять, но как-то постепенно я оказался в ее лидерах. Видимо, сказалась хорошая общетеоретическая подготовка, полученная за полтора года в аспирантуре. А ее постепенно я совсем оставил. К лету 1954 года подготовили мы большой отчет, и на его основе я написал и в начале 55-го защитил кандидатскую диссертацию. После защиты хотел было снова перейти в группу, занимавшуюся теорией спутников, но мне новую тему дали — связанную с расчетами траекторий баллистических ракет. В нашем распоряжении были тогда уже ЭВМ, и мы смогли создать методы расчета существенно более точные, чем были ранее. Скажем, раньше в расчет закладывались приближенные поправки на несферичность Земли, а мы уже смогли применить описание геоида с помощью сферических функций. К этому времени меня назначили руководителем группы, и стал я среди баллистиков, кажется, личностью приметной.

— Таким образом, появился новый специалист — теоретик ракетной техники, но космическая тематика существовала, как я понимаю, пока без него. То есть было уже «тепло», даже «очень тепло», но еще не «горячо»?

— Да, теоретическими вопросами искусственного спутника Земли занималась тогда в нашем институте только группа Тихонравова.

Возникла эта группа в 1948 году. Входили в нее сначала Игорь Марианович Ядунский, Глеб Юрьевич Максимов, Лидия Николаевна Солдатова, Алексей Андреевич Брыков, Ян Иванович Колтунов и другие. Чуть позже к ним присоединились Игорь Константинович Бажинов, Олег Викторович Гурко и еще несколько человек. Каждый из них тогда решал одну или несколько теоретических задач, связанных со спутником: Яцунский (его считали универсалом) занимался участком выведения спутника и возвращением его на Землю. Максимов — анализом движения спутника по орбите, Бажинов — участком спуска, Гурко — тепловыми задачами, Колтунов — динамикой старта и т. д.

Следует заметить: с самого начала группа ориентировала свои расчеты на возможности ракет, разрабатываемых в КБ Королева. Сергей Павлович консультировал эти работы, а Михаил Клавдиевич, в свою очередь, был консультантом КБ.

В 1954-м в нашей стране приступили к разработке межконтинентальной баллистической ракеты, ее двигателей, системы управления, а также стартового устройства, наземного оборудования и пр. Тогда же, в 1954 году, были выполнены в основном теоретические исследования по искусственному спутнику Земли, и Королев обратился в правительство с предложением о начале конструкторских разработок.

В этом историческом документе — письме в ЦК КПСС и Совет Министров СССР, датированном 26 мая 1954 года, Королев писал:

«По вашему указанию представляю докладную записку тов. Тихонравова М. К. „Об искусственном спутнике Земли“… Проводящаяся в настоящее время разработка нового изделия с конечной скоростью около 7000 м/сек позволяет говорить о возможности создания в ближайшие годы искусственного спутника Земли. Путем некоторого уменьшения веса полезного груза можно будет достичь необходимой для спутника конечной скорости 8000 м/сек. Изделие-спутник может быть разработано на базе создающегося сейчас нового изделия, упомянутого выше, однако при серьезной переработке последнего. Мне кажется, что в настоящее время была бы своевременной и целесообразной организация научно-исследовательского отдела для проведения первых поисковых работ по спутнику и более детальной проработки комплекса вопросов, связанных с этой проблемой. Прошу вашего решения».

В июне 1955 года в отчете о научной деятельности за 1954 год члена-корреспондента АН СССР С. П. Королева есть такие строки:

«Принципиально возможно при посредстве ракетных летательных аппаратов осуществить полеты на неограниченные дальности, практически со сколь угодно большими скоростями движения на беспредельно большие высоты. В настоящее время все более близким и реальным кажется создание искусственного спутника Земли и ракетного корабля для полетов человека на большие высоты и для исследования межпланетного пространства… Необходимо было бы развернуть работы, связанные со сеем комплексом вопросов по созданию искусственного спутника Земли (ИСЗ), поначалу в самом простом варианте… В связи с разработкой проблемы ИСЗ, несомненно, возникает необходимость организации еще лабораторий, групп и отделов в ряде институтов как Академии наук СССР, так и в промышленности».

В тезисах доклада С. П. Королева о разработке эскизного проекта искусственного спутника Земли, сделанного 25 сентября 1956 года, говорится:

«Создание этого эскизного проекта не является случайностью, а подготовлено всей предшествующей работой организаций, занимающихся разработкой ракет дальнего действия… Несомненно, что работа по созданию первого искусственного спутника Земли является важным шагом на пути проникновения человека во вселенную, и несомненно, что мы вступаем в новую область работ по ракетной технике, связанную с созданием межпланетных ракет. В итоге тщательной проработки плана исследований, которые могут быть проведены с помощью спутника, в комиссии Академии наук под председательством академика М. В. Келдыша было установлено, что нельзя ограничиться одним вариантом спутника, и приняты три варианта, отличающиеся составом аппаратуры…»

— Меня, Константин Петрович, в этих документах поражает спокойный, деловой тон. Ни тени сомнения. Как будто речь идет о чем-то обычном, будничном, а не реальной возможности того, что большинством людей планеты считалось тогда едва ли не фантастикой.

— Уверенность в своих действиях вообще была свойственна Королеву. В начале 1956 года было решено группу Михаила Клавдиевича (включая и меня) перевести из института в КБ Королева. Но потом почему-то решение видоизменилось, и к Королеву отпустили только одного Тихонравова. В декабре 1957 года и я оказался у Королева, в отделе Тихонравова. Отдел в тот период занимался разработкой спутников. Первые два «простейшие», ПС-1 и ПС-2 с собакой Лайкой, уже летали. Работами по автоматическим спутникам руководил тогда в тихонравовском отделе Евгений Федорович Рязанов. И вот как раз, когда я пришел в отдел, в нем зарождались два новых направления: автоматические аппараты для исследования планет и спутники для полета человека (так тогда назывались космические корабли). Тихонравов предложил мне выбрать одно из этих двух направлений. Я с радостью взялся за второе, и с тех пор область своей деятельности уже не менял…