ДЕВАЛЬВАЦИЯ

ДЕВАЛЬВАЦИЯ

Во время семейных хлопот и забот продолжались заседания Банковского комитета.

В назначенный трёхдневный срок я исполнил задание и представил в комитет проект девальвации.

Оставленные при бегстве из Владивостока бумаги лишают возможности подробно остановиться на этом интересном вопросе. У меня нет не только копии проекта, но не сохранился и опубликованный закон о введении новой денежной единицы, приравненной в своей стоимости к нашему гривеннику.

Необходимость девальвации с ясностью диктовалась тем, что Приморье, не имея собственных денег, было наводнено кредитными рублями уже не существующего Омского правительства. Эти деньги прибывали с потоками беженцев и привозились главным образом чешскими эшелонами, которые, как говорили, печатали их в своих типографиях. Немудрено, что их курс упал до двух тысяч — двух тысяч трёхсот рублей за иену. В сущности, и эта цена была для них высока. Правительства, выпустившего их, не существовало, а коммунисты, захватившие территорию, их аннулировали.

Становилось непонятным, как можно за эти деньги отдавать товар. В своём проекте я рекомендовал не столько девальвацию, сколько деноминацию, исходя из курса иены, и предупреждал об опасности, таившейся в денежной реформе. Отсутствие новых денежных знаков мелкого достоинства, несомненно, поведёт к вздорожанию жизни и внедрит мелкие разменные знаки Японско-Корейского банка, которые водились у японцев в изобилии. И эти мелкие деньги проложат путь иене и вытеснят русский приморский рубль.

Принеся проект в условленный срок в Банковский комитет, я был несколько изумлён отказом коллег заслушать его. Но вскоре я понял их линию поведения: комитет опасался за последствия девальвации, одобренной им как учреждением компетентным. На самом деле осведомлённость моих коллег по вопросу была чрезвычайно слаба, что я имел возможность наблюдать ещё на самарском съезде управляющих банками, где из ста человек только трое имели кое-какое представление о природе кредитных рублей.

Никто и здесь не смог подготовить проект. Мне заявили, что они отказываются от ознакомления с ним и я свободен в своих действиях и могу подать его от себя в Кредитную канцелярию. Срок подачи, назначенный управляющим финансовым ведомством, ещё не прошёл.

Прямо с заседания мы прошли на митинг по вопросу о девальвации в помещение Земской управы, где я впервые увидел дюжую фигуру Манцветова, директора Кредитной канцелярии, а впоследствии председателя местного парламента, и А. А. Меншикова, занимавшего должность члена управы и члена Земского областного правительства.

Митинг был чрезвычайно многолюдный и настолько же малоинтересный. Я не досидел до конца, а отправился в Кредитную канцелярию и сдал свой проект под расписку «товарищу» Лукасюку. Подал я его в начале мая. Время шло, и наконец в конце июня я был приглашён министром финансов на заседание по рассмотрению проектов девальвации.

На заседание были приглашены и мои коллеги по Банковскому комитету. Тут же находились и чиновники Министерства финансов, в числе коих были Никифоров, Манцветов и Андреев.

Нас заставили долго ждать, а когда началось заседание, председательствующий заявил, что проект девальвации выработан в окончательной форме и никакого обсуждения поданных проектов не будет, равно как и чтения принятого проекта до его опубликования.

«Для чего же было огород городить?» — подумал я и, недовольный таким отношением к делу, покинул заседание. Посмотрим, как ленинская кухарка справится с задачей, непосильной и нашим прежним губернаторам.

Пятого июля закон о девальвации был опубликован. Около огромных афиш стояли толпы народа, и никто ничего не понимал.

Я, прочитав несколько раз этот шедевр кухаркиной изобретательности, направился к Бейлину, занимавшему должность товарища директора Кредитной канцелярии, для разъяснения некоторых непонятных пунктов закона.

С Бейлиным мы были знакомы ещё по Министерству финансов Омского правительства, поэтому принимал он меня охотно и вне очереди.

— Ну, что скажете, Владимир Петрович, про нашу девальвацию? Надеюсь, вы довольны?!

— Я как раз пришёл за разъяснениями. Хочу написать в газету критическую статью, но, признаться, не всё понимаю.

— Вот тебе на, вы — да не понимаете? Что же вам непонятно?

— Вы выпустили сто пятьдесят миллионов кредитных билетов двадцатипятии сторублёвого достоинства и производите обмен сибирских денег по двести рублей за один новый рубль, тогда как курс иены сейчас колеблется от двух тысяч двухсот до двух тысяч трёхсот рублей.

— Да, совершенно верно. Мы оцениваем наши кредитные рубли по десять золотых копеек. Сами посудите: не можем же мы платить в десять раз больше, чем платят за сибирки японцы?

— Я понимаю, но вот что меня смущает. На новых купюрах уже напечатано прежнее соотношение рубля к весовому золоту. Там чёрным по белому написано, что один рубль равен 17,424 доли чистого золота. Как же вы просмотрели это важное обстоятельство? Нельзя же за гривенник выдавать золота на один рубль.

— Как так, как же это мы проглядели?

— Для меня это тоже непонятно. Как можно было такую вещь проглядеть? Но помимо этого вы пишете, что на обеспечение этого выпуска в сто пятьдесят миллионов кредитных гривенников у вас имеется пятьдесят миллионов рублей золота в русской монете.

— Ну да, одна треть стоимости всего выпуска.

— Однако до девальвации по балансам Государственного банка имелось золота на восемьдесят миллионов полноценных рублей. Куда девалось это золото? Надо полагать, что ныне, после девальвации, на обеспечение кредитных гривенников на одну треть золотом вам понадобится лишь пятьдесят миллионов золотых гривенников, не так ли? А вы торжественно указываете, что у вас имеется фонд в пятьдесят миллионов золотых рублей, то есть в десять раз больше, чем требуется. Да, такой роскоши не смог бы себе позволить ни один банк на всём свете.

Бейлин схватился за голову и застыл в неподвижной позе.

— Боже мой, что мы наделали! — воскликнул он. — Что же теперь делать?

— Уж этого я не знаю, — ответил я, прощаясь.

Не далее как через час Бейлин прислал ко мне одного из чиновников и от имени директора Кредитной канцелярии Манцветова просил критическую статью не писать и передал обещание Манцветова предоставить мне место в Кредитной канцелярии. Я согласился.

Однако обещание осталось обещанием, и я места не получил. Министерство выпустило дополнительное разъяснение закона о девальвации, приравняв рубль к гривеннику.

Эта девальвация, с таким умением проведённая «ленинской кухаркой», привела к тяжёлым последствиям. Население осталось без мелких денег, что отозвалось и на поднятии цен на товары, и, помимо этого, способствовало быстрому переходу на иены. Единственной мелкой разменной единицей остались бумажные сены Чосен-банка.

Японцы, ознакомившись с актом о девальвации, объявили бойкот новым деньгам и их не принимали. По этому поводу запомнился такой эпизод. Я отправился стричься в японскую парикмахерскую. В то время, когда меня уже обкорнали машинкой с одной стороны, закончил стричься сосед по креслу, русский. Он протянул парикмахеру кредитную бумажку в двадцать пять рублей, прося сдачи. Японец заявил, что сдача ещё печатается в Государственном банке, а менять русские деньги на иены он не согласен. Сосед уплатил сенами.

У меня были в кармане сены, но из солидарности с русским соседом я заявил, что имею только русские деньги. Японец приостановил стрижку, и с полуподстриженной головой я был вынужден отправиться к русскому парикмахеру. Но здесь тоже не могли обменять русские деньги.

Однако недели через две японцам пришлось снять бойкот. Усиленно вводя иену, они встретились с полным безденежьем русских покупателей.

Новые русские рубли стали принимать, благо к тому времени напечатали и несколько мелких купюр. Да и курс приёма денег с каждым днём быстро снижался, и месяца через полтора стоимость рубля упала с гривенника до семи-восьми копеек.

Такое быстрое падение курса приморских денег с несомненностью указывало на полный провал денежной реформы. В падении курса главную роль сыграло лживое заявление о наличии золотого разменного фонда, хотя такового в Государственном банке не оказалось и на пять миллионов. По поводу исчезновения золота говорили, что оно из опасения ограбления банка перевезено японцами в Благовещенск. То, что золото перевезли в Благовещенск, я знал. Однако сказать по этому поводу что-либо определённое трудно.

Управляющим Государственным банком был назначен молодой коммунист Иванов. Вряд ли он мог в прежнее время справиться с конторскими обязанностями. Его присутствием, вероятно, и объясняются манипуляции с балансами банка, да и исчезновение золота из сейфов произошло не без его содействия.

Провал денежной реформы вызвал, по свидетельству генерала Болдырева, в Народном Собрании скандал и падение министерства, в состав которого были введены затем несколько министров из буржуазной среды.

На самом же деле не провал кредитной денежной реформы имел решающее значение для судьбы Приморья, а сам факт передачи восьмидесяти миллионов рублей русского золота в руки коммунистической партии, сильно усилившей свои финансовые ресурсы.

Опасность захвата золотой монеты японским командованием была реальна. Но всякое другое правительство, не танцевавшее под дудку коммунистического совета управляющих и имеющее понятие о курсовых операциях, сумело бы продать золото находившемуся во Владивостоке отделению английского Гонконгско-Шанхайского банка. Получив английскую валюту, стоившую в то время четыре с половиной — пять иен за фунт стерлингов, в течение двух лет можно было бы нажить около семидесяти миллионов иен, ибо за два года курс фунта поднялся до девяти иен.