Знакомство с рыжим Валентином
Знакомство с рыжим Валентином
Однако после расхода со второй женой удача снова стала посещать меня и вскоре я приобрёл списанный трактор на льнозаводе. Произведя его ремонт и купив к нему плуг и телегу я уже имел возможность колымить и подрабатывать на трелёвке леса, подвозке дров и сена. Пахать я так и не научился, — борозды получались неровные и разной глубины, и поэтому плуг большей частью лежал без дела.
Теперь необходимо было найти компаньона для организации совместного дела.
Шёл 1992 год, — первый год победившей демократии и разрешённой частной торговли.
К тому времени я уже пытался на деловой основе сблизиться с двумя человеками из сельских, но был ими примитивным образом обманут на мелочи, так что о работе с ними не могло быть и речи.
Вскоре в деревне Финдеряево, входящей в наш сельский округ и отстоящей от моего дома километров на двадцать, появился первый самый настоящий фермер. Ему выдали несколько гектаров земли и дали в банке ссуду, на которую он приобрёл новый трактор и сельхозорудия. К этому фермеру я и поехал знакомиться в надежде объединить усилия в частном труде. Но оказалось, что компаньоны ему не нужны, так как он сам был полон радужных надежд на своё будущее и делиться с ним он ни с кем не собирался. Однако поездка не осталась бесплодной, — в той же деревне я впервые увидел и сразу же познакомился со своим будущим партнёром по бизнесу. Для нашей местности у него была него была необыкновенная внешность: ковбойская шляпа, под ней бездонные голубые глаза, на ногах кирзовые сапоги с подогнутыми бортами, конопатые руки и длинная рыжая прерыжая борода. Возрастом он был младше меня на год и звали его Валентином по фамилии Кодяев. В Финдеряево он жил со своей женой и их единственным малолетним сыном. Родом был Валя из подмосковного города Калининград (ныне Королёв), где у него имелась своя квартира, а здесь они недавно купили дом и переехали в него всей семьёй, ища отдохновения от городской суеты.
Обосновались они в деревне довольно крепко, привезя с собой из города трактор Т-25, а так же имели самодельный микроавтобус, на котором иногда ездили домой в Королёв.
Валя происходил из семьи интеллигентов, — мать у него была еврейкой, а отец работал в научно-исследовательском институте. Жена Валентина, которую тоже звали Валей, была старше его лет на 20 и имела от своего прошлого замужества дочерей, — ровесниц Валентину. Но выглядела она ещё довольно-таки моложаво. Любимым её занятием было поговорить и посплетничать о чём угодно, начиная от последних деревенских новостей и кончая их с Валентином интимной жизнью. Она поведала мне, что ушла от своего прошлого мужа потому что тот был алкоголиком, и от Вали уйдёт, если он будет продолжать пить. На этой почве у них часто происходили ссоры. Как выяснилось позже в деревню они переехали вовсе не из романтики, а чтобы её муж был подальше от пьяных компаний. Вообще Валентина говорила очень много и без остановки, и не умела хранить никаких тайн, выдавая тем самым свой недалёкий ум.
В разговорах со мной Валентин исповедовал Православие. В углу у него висели иконы, — он мне рассказывал как по вечерам они с женой перед ними молятся. Вместе с тем он обвинял её в бесовщине и считал потомственной ведьмой, и великой грешницей перед Богом. Однако говорил Валя эти слова с хитрой улыбкой и явным удовольствием.
Так как в то время я только начал воцерковляться, то почёл Валю более опытным товарищем в религиозной жизни, часто задавая ему вопросы на интересующие меня темы. Ему очень нравилась роль учителя и он покровительственным тоном, как старший младшего, поучал меня. Однако ответы его больше сеяли путаницы в моём уме, чем проясняли что-либо. К тому же произносил их он без внутренней убеждённости и было видно, что он сам знаком с ними поверхностно.
В деревне Кодяевы жили за счёт огорода, где поковыряться была любительницей его жена. Иногда он по договорённости с совхозным начальством возил совхозное мясо в Москву на продажу или обмен, иногда без разрешения начальства вскрывал совхозные закрома и склад ГСМ. В общем, так же как и я за время безработной жизни в деревне он сильно поиздержался и имел большую нужду в наличности. Поэтому мы решили открыть совместное дело, воспользовавшись для этого удобным расположением моего огородного участка, примыкающего к всесоюзной трассе Москва — Санкт-Петербург и открыть на нём придорожное кафе…
Для начала надо было произвести большой объём подготовительной работы: зарегистрироваться в администрации района, приобрести вагончик, отделать его, отсыпать грунт на обочину, сделать съезд для автомобилей, нарисовать рекламу, подвести электричество, и прочие мелкие, но необходимые для открытия предприятия работы. Валентин сумел у своих знакомых в Москве взять небольшой кредит, которого, впрочем, хватило только на покупку вагончика. А дальше нам пришлось вскрывать колхозные закрома и реализовывать украденное зерно населению в городе для пополнения нашей наличности. Ради этих же целей я так же воровал рыбу на местной ещё работающей звероферме.
И так мы с Валентином разделили свои обязанности — он взял на себя юридическое оформление нашего предприятия и регистрацию его в областной администрации, а я выполнял большую часть технической работы. Когда Валя написал устав, то он прежде всего решил ознакомить меня с ним. Кроме меня и себя в совладельцы он ввёл свою жену, которую зачислил в бухгалтеры. Себя же он записал генеральным директором, а меня своим заместителем по техническим вопросам… Но больше всего меня поразило долевое участие каждого из нас: себе он присвоил 40 %, меня уравнял со своей женой и дал нам по 30 %. Когда он читал эти строки с его лица не сходила лукавая улыбка. Видно было что он подготовился к спору со мной, заранее заготовив нужные аргументы. Вообще-то у мужиков, начинающих общее дело, принято всё делить 50 на 50. Но я смолчал, не желая расстраивать ещё не открывшееся предприятие. Однако в душе остался неприятный осадок.
С течением времени всё более некоторые поступки Валентина, которые иначе как козлиными назвать было нельзя, заставляли меня сомневаться в нём. Всё более проявлялся его особый еврейский подход к жизни и бизнесу, ныне так восхваляемый в демократическом обществе в противовес нашему русскому, который ими же хается как нечестный, ленивый и неповоротливый.
Вот один характерный пример из многочисленных случаев.
Заранее с ним договорившись о вскрытии совхозного амбара для пополнения нашей кассы, я взял двух мужиков, помогающих нам, и на своём тракторе с телегой в установленное время подъехал к его дому. Валя вышел на порог и, изобразив на лице страдания, сказал, что ехать работать не может, так как у него страшно болит голова. Стоял сильный мороз и было понятно, что ему просто лень ехать вкалывать на холоде. Делать нечего, скрыв своё недовольство, пришлось отправляться на общее дело без него. Загвоздка была в том, что в целях конспирации трактор приходилось оставлять далеко в лесу, а зерно подвозить к нему вручную на санках, для чего требовалось много сил и рабочих рук. К тому же работа была небезопасной, — всегда существовал риск напороться на правоохранительные органы и схлопотать срок.
С трудом проделав за ночь всю работу, преодолев неожиданно возникшие трудности, часам к пяти утра гружёные зерном мы вернулись опять в деревню. От напряжения мы изрядно вспотели и надеялись что Валентин в знак благодарности за выполненную нами его часть работы не спит, ожидая нас, и впустит погреться, напоив горячим чайком. На продолжительный стук в его окошко долго никто не отзывался, только из-за забора нас злобно облаивал его здоровы пёс. Наконец в темноте окна показалось заспанное недовольное лицо его жены, которая сказав что Валя спит, сразу же опять удалилась в темноту, дав понять, что разговор окончен. Поражённые его эгоистическим поведением, мы не раздеваясь завалились спать в промороженной избе одного из мужиков, который жил по соседству с Валей.
В последствии из-за этого зерна мне всё-таки пришлось посидеть два часа в милицейской кутузке. Сельские пропажу зерна заметили и кто-то видел как я ночью разъезжал по посёлку на своём тракторе. Председатель совхоза написал заявление на меня участковому Владимиру Тощеву, и он повесткой вызвал меня в городской отдел, где составил протокол, заставляя во всём чистосердечно признаться. Но так как я всё отрицал Тощев на два часа посадил меня в обезьянник, после чего без последствий выпустил меня на свободу. Если бы он проявил элементарную оперативность, то мог бы взять меня с поличным, — из-за сильного мороза телега гружённая зерном ещё три дня стояла у меня во дворе. И лишь когда потеплело я реализовал его на посёлке Борисовский.
С Владимиром Тощевым я уже имел счастье встречаться до этого случая, пришлось иметь дела с ним и потом. Об этом и о самом Тощеве, как о характерном лице российской милиции в демократической России я расскажу в главе, посвященной правоохранительным органам.