«Чатос» идут в атаку

«Чатос» идут в атаку

В полдень 30 июня эскадрилья капитана Еременко прошла к Сото — аэродрому северо-восточнее Мадрида.

Вонзив в небо снежные вершины, на горизонте тем-игл и горы Сьерра-де-Гвадаррама. Окруженный деревьями, внизу лежал аэродром. С двухкилометровой высоты он казался совсем крошечным. Неужели придется садится на такой пятачок?

Но вот на земле закучерявился дымовой посадочный сигнал. Сомнений нет — эскадрилья над точкой.

Самолеты пошли на снижение. Одно за другим сели звенья Анатолия Серова, Леонида Рыбкина и Владимира Сорокина. Последним приземлились комэск Иван Еременко и Михаил Петров, прикрывавшие посадку эскадрильи.

— Самолеты замаскировать. Заправить горючим. Быть готовыми к вылету, — коротко распорядился Еременко, направляясь на командный пункт…

Аэродром Сото в недавнем прошлом был частным ипподромом, владелец которого, богатый испанский гранд, сбежал к мятежникам.

Летчики поселились в уютном старинном доме, стоявшим посреди запущенного парка. Аэродром не толькосверху казался крошечным, он действительно был невелик. Но его малые размеры компенсировались отличной маскировкой. Истребители, укрытые под густыми деревьями, были совершенно незаметны даже вблизи. Это было очень важно: совсем близко, за горами Сьерра-де-Гвадаррама, находились фашистские аэродромы Сеговии и Авилы…:

К исходу дня на Сото приехал комиссар советских летчиков-добровольцев Филипп Александрович Агальцов. Комиссару хотелось познакомиться с летчиками, которых с завтрашнего утра командование республиканской авиации решило ввести в бой в районе Мадрида. Ведь многие из них впервые встретятся с хитрым и опытным противником.

Комиссар знал, что предусмотрительный Птухин поставил первой задачей эскадрилье разведку района Толедо. «Пойдут всем составом. В случае встречи с противником легче будет».

Летчиков во главе с командиром Агальцов застал на стоянках, около истребителей, где кипела работа по подготовке к завтрашнему вылету. Вместе с Еременко и интендантом эскадрильи, полным, говорливым майором Альфонсо, Агальцов зашел в дом, где предстояло жить пилотам.

За ужином, когда все собрались в столовой, комиссар завел разговор о том, что не могло не волновать летчиков.

— Многие из вас завтра впервые пойдут в боевой вылет. Мне хотелось бы знать, как вы думаете: от чего в первую очередь зависит успех в воздушном бою?

Еременко напряженно ожидал, что ответят комиссару его летчики.

Несколько секунд все молчали.

— Ну, может быть, ты, Анатолий, скажешь, — обратился комэск к Серову.

— Полагаю, что успех в бою в первую очередь зависит от подготовки и мужества летчика. Конечно, и от того, на какой машине он ведет бой, — ответил Серов.

— Постой, но ведь в небе ты не один. Рядом с тобой будет сражаться вся эскадрилья. Противника тоже ее счета сбрасывать нельзя.

— Мне думается, что многое будет зависеть от взаимопонимания и взаимодействия, в бою, — добавил Якушин.

— И наверно, еще от личной инициативы каждого. — вставил Рыбкин.

— Очень хорошо, — поддержал Агальцов. — Я бы подчеркнул еще один важный фактор — глубокое сознание того, за что вы здесь сражаетесь. Ведь каждый сбитый нами самолет, каждый пригвожденный к земле враг — но не только ваш личный боевой счет. Это в первую очередь удар по фашизму… Эскадрилья ваша интернациональная, — продолжал он. — Смотрите, среди вас и испанцы, и русские, и украинцы, югослав, австрийцы, американец. Прямо не эскадрилья, а символ братства всех народов, — с улыбкой закончил комиссар.

Все сразу задвигались, заговорили. Молчал только американец, высокий рыжеволосый Альберт Баумлер. Он плохо понимал по-русски; поэтому он только одобрительно кивал головой, когда техник Александр Рыцарев, который уже почти год находился в Испании, переводил ему на испанский то, что говорили летчики и комиссар.

— Ну а вы, Баумлер, что об этом думаете? Ведь вы уже давно воюете с фашистами, — желая вовлечь американца в разговор, обратился к нему Агальцов. — В этой эскадрилье вы ветеран.

— Да, я тут с января. Меняется состав, а я остаюсь и остаюсь. Русские летчики — надежные партнеры в воздушном бою, в этом я не раз убеждался. В беде никогда не оставят. И потом, ваши ребята бескорыстны. Не спорят, кто сбил фашиста. Ведь нам, американцам, платят за вылеты и за сбитые. Как видите, к сожалению, я еще живу в капиталистическом мире, — Баумлер невесело улыбнулся.

— А как вы попали в Испанию? — заинтересовался Агпльцов.

— Это длинная история, коронель[12].

— А все-таки?

Баумлер взял из коробки у рядом сидевшего Серова папирocy, помял ее в руках. Все замолчали, приготовившись, слушать. Мешая русские и испанские слова, то и дел прибегая к помощи Рыцарева, американец стал рассказывать:

— Нас было десять. Из Сан-Франциско мы отправились, в Европу, потому что знали: в Испании нужны летчики. Честно сказать, нам было все равно, на какой стороне летать. Решили так: где больше заплатят, там и будем работать. Баумлер опять усмехнулся:

— Вы возмущены? Я понимаю вас, камарадас. Вернее, понял позже, когда узнал Испанию, ее народ. Встретился с теми, кто пришел защищать испанцев от фашизма. А тогда я еще ничего не понимал. Так вот, приехали мы в Париж. Стали искать, где завербоваться. Так прошло три дня. На четвертый мы с Ричардом, моим другом, решили побродить по городу. Вечером вернулись в гостиницу, и тут портье с улыбкой сообщает: «Ваши приятели уехали». — «Куда?» — удивились мы. Портье развел руками: «Вот письмо». Оказалось, пока мы с Ричардом любовались Парижем, наших парней разыскал вербовщик от Франко. Они здесь же в гостинице подписали контракт и прямым путем улетели из Парижа в Бургос.

— А вас, значит, бросили?

— Как видите. Говорили, что фашистская печать шумно рекламировала их приезд.

— Ну, а вы с Ричардом?

— Мы? — переспросил Баумлер. — Мы, как видите, здесь. На стороне республики. Теперь, конечно, я по-другому на все смотрю и рассуждаю, не так, как полгода назад. За это время я хорошо понял, что такое фашизм и что он несет людям. К сожалению, у нас в Америке далеко не все разбираются в этом.

— Значит, встречаетесь в воздухе со своими земляками и стреляете друг в друга? — удивленно поднял брови Рыбкин.

Баумлер молчал и хмурился. Потом заговорил опять.

— Нас нужно понять, Бланке[13]. Ты ведь не знаешь дома я работал летчиком-испытателем. Что это была за работа? Заключил с фирмой договор, провел полный цикл испытаний самолета, и больше не нужен. Снова ищи заработок. И это не все. Если испытания прошли благополучно — получи деньги. Ну а вдруг несчастье? Ведь у меня жена, двое детей, мать. Никто о них не позаботится. В договоре так и говорится: фирма никакой ответственности за последствия испытаний не несет. У нас все решают деньги. А заработать их очень трудно…

— Скажи, Альберт, как же ты попал в эту эскадрилью? — полюбопытствовал Серов. Американец улыбнулся:

— Видишь ли, Анатолий, когда мы с Ричардом прибыли под Мадрид, нас спросили, на чем мы хотим летать. Мне очень понравился «чато», а Ричарду — «моска». Тут мы и расстались. Меня направили к Пабло Паланкару. Он сказал: «Сейчас посмотрим, на что ты способен». Над Алькалой, почти над самой землей, я выполнил на «чато» пилотаж. Тогда Пабло пожал мне руку. А я, можете мне не поверить, поцеловал «чато». Так и остался в этой эскадрилье.

Агальцов поднялся.

— Ну что ж, я рад, что вы, Баумлер, многое поняли здесь, в Испании. Желаю удачных полетов и благополучного возвращения к семье.

— Благодарю, коронель, — пожимая руку комиссару, произнес американец.

Агальцов стал прощаться.

— Мне еще на Барахас добраться нужно: утром буду эскадрилью Минаева в бой провожать. Желаю удачи!

Завтракали рано. По столовой, подтянутый и надушенный, расхаживал майор Альфонсо.

— Камарадас! — восклицал он, подходя к каждому столу. — Кушайте, сколько вам угодно. Каманданте[14] Альфонсо знает, как надо кормить русое пилотос.

— Но здесь не одни «русое пилотос», — напомнил Рыцарев.

— Какая разница? — удивился Альфонсо. — Все должны есть, как русо пилото Анатолио, — похлопал он по плечу не страдавшего отсутствием аппетита Серова. — Мне коронель Мартин[15], уезжая, приказал записывать всех, кто будет плохо есть перед вылетом, — и Альфонсо потряс в воздухе записной книжкой.

Летчики засмеялись. Кое-кто из них и вправду мог «попасть на карандаш» — не все из новоприбывших сразу привыкли к своеобразной испанской кухне….

В утреннем небе таяла розовая дымка. От гула прогреваемых двигателей дрожал воздух.

Невдалеке от стоянки, заложив руки за спину, медленно прохаживался Иван Еременко. Многое волновало командира эскадрильи в это утро. Ему сегодня предстояло не только самому подняться в небо войны, но и повести за собой людей. Как сложится этот первый вылет? Опытный летчик-истребитель, он хорошо понимал значение первого боя…

— По самолетам!

Взревели моторы. Простучали короткие очереди бортовых пулеметов — летчики пробовали оружие. Ракета. На взлет пошло ведущее звено. Вместе с Еременко в воздух ушли Виктор Кузнецов и Леонид Рыбкин. За ними поднялись остальные. На круге «чатос» звеньями подстроились к командиру. Набирая высоту, эскадрилья легла на курс к Толедо…

На подходе к Барахасу Еременко заметил едва различимые на сером фоне земли взлетающие с аэродрома И-16. «Саша Минаев своих к Мадриду повел», — догадался комэск.

Пройдя над железной дорогой Мадрид — Гвадалахара, летчики увидели курившийся дымами разрывов передний край. Это был северный фас Харамского выступа фронта. Справа угадывался Хетафе — фашистский аэродром, наиболее близко расположенный к линии боевого соприкосновения.

Еременко несколько раз качнул истребитель. Внимание!

Эскадрилья пересекла линию фронта. Под ними была территория, занятая мятежниками. «Чатос» летели над местами, где в октябре — ноябре тридцать шестого года шли упорные бои с фашистскими легионами, рвавшимися к Мадриду.

Вдруг перед машиной Еременко вспучились черные, с яркими всплесками, разрывы. Самолет швырнуло в сторону. Резко повернув вправо, пропали из виду Серов и его ведомые. Вверх рванулись Рыбкин и звено Сорокина. Только Виктор Кузнецов держался рядом с командиром.

Впереди, на высоком обрывистом холме, показался Толедо.

Над узкой лентой реки Тахо, опоясывавшей Толедо, разбросанные зенитным огнем «чатос» вновь подстроились к самолету командира эскадрильи. Маневрируя среди разрывов, они пронеслись над оружейным заводом, мрачным зданием тюрьмы и церковью Сан-Томе.

Зенитки продолжали неистовствовать. Но летчики, повторяя маневры командира, выдерживали строй.

Обогнув Толедо с севера, эскадрилья прошла над аэродромом. Затем Еременко развернулся и лег на обратный курс. Вскоре стала довольно отчетливо видна линия фронта.

И тут Леонид Рыбкин, стремясь привлечь внимание командира, качнул несколько раз истребитель. В слепящих лучах солнца навстречу эскадрилье летела группа «фиатов».

Еременко быстро перестроил эскадрилью. Едва «чатос» закончили маневр, как на них бросились фашистские истребители. В воздухе образовался клубок. Затем он распался на вертикальное колесо и горизонтальный круг.

После первой атаки Еременко и Кузнецов вывалились из огненного клубка. И тут же на них бросились два выкрашенных под цвет ящерицы «фиата». Оба И-15 легли в глубокий вираж. Еременко и Кузнецов одновременно нажали гашетки. Один из «фиатов», задымив, вошел в крутую спираль и после нескольких витков сорвался в штопор. В этот момент в багровом облаке разрыва исчез следующий «фиат». Не успела удариться о землю вторая фашистская машина, как вслед за ней огненным метеором понеслась вниз третья.

Бой оттянулся к линии фронта. Еременко успел заметить, как еще один «фиат», напоровшись на огненное препятствие, вспыхнул и камнем пошел к скалам. «Кажется, Миша Якушин сбил фашиста», — довольно подумал комэск. Через несколько минут еще два пылающих вражеских самолета упали за линией обороны республиканских войск.

Фашисты начали выходить из боя. Они пикировали почти до самой земли и уходили на запад.

«Пора и нам домой». Еременко, Кузнецов и пристроившийся к ним Шелыганов набрали высоту; постепенно подошли остальные. Несколько раз командир эскадрильи пересчитал самолеты. В строю летели все «чатос», час назад поднявшиеся вместе с ним с Сото.

К аэродрому эскадрилья подошла плотным строем. На земле никто и не подозревал, что только что она вела тяжелый бой.

Заруливая истребитель на стоянку, Еременко видел, кик к нему бегут приземлившиеся летчики. «Довольныребята, — улыбнулся комэск. — Первый бой, горящие фашисты. А наши все целы».

Окружив своего командира, они молча стояли и ждали, что скажет он. Каждый из них полагал, что Еременко должен был непременно видеть его в бою. Им было и невдомек, что командир вместе со всеми только что держал труднейший в своей жизни экзамен.

— Кто сбил? — спросил Еременко. Летчики переглядывались и молчали. Губы командира эскадрильи дрогнули в едва заметной усмешке.

— Так что ж, выходит, фашисты сами себя поджигали? Ты как думаешь, Миша? — обратился он к Якушину.

Тот недоуменно пожал плечами:

— Не знаю. Я, например, не могу утверждать, что свалил фашиста. Хотя патронов в лентах осталось немного. — Понятно. Что же мне в донесении писать?

— Горели ведь «фиаты»? — густым басом проговорил Серов. — Горели. Ну а кто их сшибал? — Анатолий развел руками.

— Ладно, так и доложу: горели, а отчего и от кого — неизвестно, — подытожил Еременко.

В тот час, когда эскадрилья Еременко совершила посадку на Сото, на другом краю Испании с аэродрома Альберисия в воздух ушли «чатос» капитана Бакедано. Альберисию с рассвета и до темноты бомбила фашистская авиация. Франко, несколько раз приезжавший на Северный фронт, торопил командование своей ударной группировки — ему грезился захват Астурии.

Бывали дни, когда измотанные непрерывными боями летчики совершали до десяти боевых вылетов. Противник, имея огромное численное преимущество, совсем обнаглел. Неожиданное появление на севере эскадрильи советских летчиков-добровольцев несколько поубавило пыл у фашистов. Пришлось им прикрывать свои бомбардировщики сильными эскортами истребителей.

Эскадрилья Бакедано вместе с И-16 Валентина Ухова защищала с воздуха важнейший порт и узел сопротивления республиканцев Сантандер. Но если И-16 на первых порах выполняли чисто истребительские задачи, то «чатос» использовались командованием как многоцелевыесамолеты. К их крыльям были приделаны бомбодержатели. Нагрузившись мелкими бомбами, они с бреющего полета штурмовали колонны противника. А после штурмовки уже как истребители вели воздушные ьои. Эти вылеты чередовались с разведкой противника над Бискайским заливом и Кантабрийскими горами.

Начав испытывать на Северном фронте новейший Ме-109, фашисты надеялись, что их скоростной, хорошо вооруженный истребитель будет безнаказанно расправляться с республиканскими самолетами. Однако республиканские летчики, используя отличные маневренные качества своих машин и их сильное пулеметное вооружение, решительно противостояли «мессершмиттам».

Еще 15 мая 1937 года в упорном воздушном бою на подходе к Бильбао Леопольд Моркиляс сбил первого «мсссершмитта». Немецкий пилот лейтенант Виндель покинул горящую машину и спустился на парашюте. Его доставили в штаб. В кармане комбинезона Винделя оказался личный дневник, одна из записей которого гласила: «Герника. 26 апреля. Нам приказано расстреливать все, что мы видим и что двигается…»

Тогда, в апреле, «мессершмиттов» еще не было в небе Испании. Виндель на Гернику летал на Хе-51. А новый истребитель ему дали как отличившемуся в разрушении древнего испанского города. Бывший студент гамбургского технического училища стал соучастником невиданного в истории цивилизации преступления.

Герника…

26 апреля 1937 года над небольшим городком, расположенным восточнее, Бильбао, появились «юнкерсы». Армада «хейнкелей» и «фиатов» прикрывала бомбардировщики. В районе Герники республиканской зенитной артиллерии не было. В то время у республиканцев на всем Северном фронте насчитывалось не более десятка истребителей. Фашисты это знали.

На маленький, тихий городок, являющийся древней святыней и символом национальных свобод Басконии, посыпались бомбы. Пламя, дым, обломки… Те, кто бомбили Гернику, знали, что никаких военных объектов и к в городе нет. Но бомбардировщики делали все новые и новые заходы на беззащитный город.

Горели земля и камни, рушились здания. Жители Герники бросились в сады и поля, окружающие город, пытаясь там спастись от бомб. Тогда «хейнкели» и «фиаты» с бреющего полета начали расстреливать людей.

В этом аду жители Герники гибли не только от осколков и пуль. Видя смерть своих близких, люди сходили с ума. Так продолжалось три часа. Герника была сметена с лица земли. Только обуглившиеся, дымящие развалины да трупы являлись молчаливыми свидетелями совершенного преступления… Участь Герники разделили Дуранго, Бильбао и ряд других городов. В небе Испании фашизм вел тотальную воздушную войну…

В этот день, 30.июня 1937 года, фашисты бросили более ста самолетов на Сантандер. Воздушные пираты шли к городу с разных сторон. Враг знал, как мало истребителей у республиканцев, и, чтобы распылить эти и так небольшие силы, использовал свой излюбленный прием «звездного» налета.

Взлетевшая с аэродрома Альберисия эскадрилья И-16 под командованием Ухова атаковала «юнкерсов» и «савойи» над Кантабрийскими горами. Комэск Бакеданр повел свою эскадрилью навстречу летающим лодкам «дорнье».

В двадцати пяти километрах от Сантандера, над заливом, «чатос» встретили сорок фашистских машин. Голубовато-серые, похожие на хищных птиц «дорнье» открыли огонь из бортовых пулеметов. На «чатос» устремились истребители прикрытия.

Девять против сорока.

— Атака! — подал сигнал Бакедано.

Суровая обстановка воздушной войны в небе Испании выработала у республиканских пилотов это правило: противника не считают — его атакуют!

Расшвыряв заслон из Хе-51, «чатос» устремились к летающим лодкам. Но путь им преградили спикировавшие с высоты «мессершмитты».

Бакедано, Моркиляс и Магринья, оказавшиеся прямо перед фашистами, положили свои истребители в вираж. Из просвета между облаками выскользнула пара «охотников». Пунктиры пулеметных трасс в упор вошли «чато» Бакедано.

Комэск был ранен. Над его истребителем взвился огненный султан — пули угодили в бензобак. К горящему самолету бросилась еще несколько «хейнкелей» и «мессершмиттов». Бакедано удалось выйти из-под удара. Его машина оказалась на встречно-пересекающемся курсе с «дорнье». Не целясь, видя перед собой только крестастую машину, капитан надавил гашетки. От летающей лодки полетели куски обшивки. А Бакедано, чувствуя, что это его последние очереди, продолжал огонь.

У летчиков республиканской авиации существовал неписаный закон: «Пока машина держится в воздухе — дерись». И Бакедано дрался.

Фашисты не хотели упустить свою жертву. Их истребители вновь атаковали комэска. Рафаэлю Магринье удалось сбить один из «хейнкелей». Моркиляс не подпускал фашистов к горящему И-15 снизу. На помощь им пришли Фео и Сан Хосе. Вокруг машины комэска образовалась карусель. Бакедано стал доворачивать в сторону берега.

В этот момент у его истребителя были перебиты тяги управления двигателем. На капитане вспыхнула одежда. Собрав последние силы, он решил покинуть снижавшийся к воде «чато». Бакедано расстегнул привязные ремни, с трудом оторвался от сиденья и грудью лег на борт кабины. Дальше сил у него не хватило. Неуправляемый истребитель медленно накренился на крыло. Капитан вывалился из самолета.

В расплывающемся перед глазами Бакедано тумане закрутились небо, свинцовые волны залива, носившиеся и небе свои и фашистские истребители. С трудом он дотянулся до вытяжного кольца и раскрыл парашют…

Бакедано потерял сознание. Он не видел, как по нему продолжали стрелять фашистские пилоты, как их отгоняли огнем его боевые друзья. Не видел капитан и того, как к месту его приводнения, отстреливаясь от «мессеров» из своего единственного пулемета, устремился сторожевой катер. На полном ходу моряки выхватили Бакедано из воды.

Взбешенные фашистские летчики не оставили в покое сторожевик. Ливень огня обрушился на его палубу, где лежал истекающий кровью летчик. Были ранены два матроса и пулеметчик. Бакедано получил еще несколько ранений. На сторожевике возник пожар.

Оказались подбитыми истребители Фео и Сан Хосе. Они вышли из боя. «Мессеры», «хейнкели» и два И-15 — Моркиляса и Магриньи — стреляя, носились над самыми волнами.

На полном ходу катер вошел в бухту Сантандера. Объятое пламенем судно с поднятым на мачте международным сигналом «Мне нужна помощь» шло мимо стоящих на рейде английских, французских и голландских военных кораблей, осуществлявших «контроль» на море. Но ни один из них на помощь не пришел.

Над Сантандером и портом продолжался воздушный бой. Подойдя к объятому огнем причалу, моряки под осколками рвущихся бомб покинули полусгоревшее судно и перенесли летчика и своих товарищей в подвал портового склада…

Моркиляс и Магринья с почти сухими баками возвратились на Альберисию. На стоянке их ожидала переводчица Ляля Константиновская.

— Что с Бакедано? Где он? Моркиляс отрешенно махнул рукой.

К Ляле подошел Сан Хосе.

— Сеньорита! Они в капитана так стреляли, так стреляли, что будь он из металла…

Взгляд Константиновской встретился с темными, широко открытыми глазами Магриньи.

— Рафаэль! Это правда?

Рафаэль молчал. Бакедано, Бакедано, добрый молчаливый Бакедано…

Только вчера, вернувшись из боя, он ласково сказал Ляле: «Буду свободнее — вырежу тебе из бука попелье. Этот матросик у нас в Испании вроде вашего русского петрушки. В молодости я хорошо вырезал. А теперь все некогда». И вот не стало Бакедано…