Письмо B. C. Гребенникова к В. И. Шеховцовой

Письмо B. C. Гребенникова к В. И. Шеховцовой

Глубокоуважаемая Вера Ивановна, высоко ценя Ваше понимание моих литературных и прочих иных художеств, и помня разнообразнейшую Вашу помощь даже в столь далёких от Вашего библиотекарства делах, как мои насекомьи заповедники, для поездок в каковые Вы немалое количество раз помогали мне автомашиною, ибо под старость лет я, приезжаючи из Новосибирска в сказанные свои омские микрозаповеднички для своих научных дел, имел уже ощутимую трудность шагать туда и оттуда с претяжелым рюкзаком за тринадцать километров, как то запросто делал в молодости, помня Ваши великолепные угощения, каковыми Вы наиприветливейше потчевали не раз меня и сына Сергея, командированных; а последние годы ещё и маленького моего внучка Андрюшу — когда мы, после наших научных бродяжничеств по Природе, возвращались в наш любимый городок в уже поздний час, усталые; и к этому времени все столовые и буфеты были позакрыты, в каковых заведениях, впрочем, и днём казённое варево было весьма прегадким, не сравнимым с Вашими отменными домашними блюдами, и ещё выражая также премногую Вам благодарность за отличное проведение в Ваших библиотечных залах осенью 1993 года моей выставочки «Стереоблоки и фосфены», к каковой Вы весьма мудро присовокупили мои книги, статьи и рисунки, у Вас хранящиеся (названная выставка до того прошла в Москве и Омске), и её экспонаты я завещаю сказанному вашему городку.

Должен выразить особенную приязнь и величайшее свое удовлетворение тем, что Вы согласились принять от меня, в библиотечный Ваш архив, все мои домашние бумаги, наброски, рукописи ненапечатанных книг, и заверили меня в том, что Ваши надежные преемницы-библиотекарши сохранят эти мои труды превозможно долго, а когда пройдёт смутное время, в каковое мы с Вами, да и со многими прочими, почти неожиданно угодили, то сказанные Ваши преемницы отдадут в печать кое-что из подготовленного мною к изданию, каковые рукописи я не смог издать из-за своей бедности — в той числе и рукопись этой новой книги, которую имею честь Вам препроводить со своим сыном Сергеем. Великая просьба не давать её, рукопись, на дом никому, а пусть читают только лишь в библиотеке, под приглядом; а то народ ведь всякий, могут и умыкнуть, и не столь из-за художественной или исторической ценности, как ради тех немногих страниц, где описаны мною некой похабства, без коих однако жизнеописание моё было бы неполным; или же сказанные странички выдерут, чего допускать тоже никак нельзя.

Это — вторая моя книга «Писем внуку»; я рад, что рукопись первой «Сокровенное», где я жизнеописал своё крымское детство, Вам понравилась, и Вы определили сказанную рукопись на просимое мною хранение до лучших времён, каковые, как я надеюсь, когда-нибудь всё же наступят.

Просьба к Вам и Вашим помощницам: как только появится возможность снять с этих моих страниц хотя бы ксерокопии, в нескольких экземплярах, то это сделать; пусть крепко их сошьют и тоже сохранят, для большей надежности издания книгою, ибо, вопреки известной поговорке, некой рукописи, всё же, горят…

Если я доживу до лета, то приеду в сказанные свои заказнички со своим внуком Андрюшею, из коего растет славный помощник, и, конечно же, зайду, как всегда, к Вам. А пока узнайте в отделе культуры, будет ли, наконец, в городке музей, для коего я уже приготовил изрядную серию своих экологических художеств, и пусть они мне позвонят, ибо о городке том — большая часть моей книги; за это беспокойство я буду Вам превесьма обязан.

Из Новосибирска, 25 марта 1994 года, в пятницу.

С глубоким к Вам уважением и большим приветом ко всем землякам —

Виктор Степанович.

На обороте:

Директору Исилькульской районной библиотеки Омской области Вере Ивановне Шеховцовой, высокоуважаемой.

Жалею я весьма, что не способен

Слагать свои творения стихами —

Особенно вот эти «Письма внуку»,

Которые, пока творил их, лёжа,

Сибирскими предолгими ночами, —

Просились быть написанными только

Стихами, а не прозой надоевшей.

Увы, мне тайны рифм, простецких,

Остались недоступными поныне…

Всю жизнь свою завидуя поэтам,

Пытался стихотворствовать, но тщетно:

Не мог осилить даже пары строчек,

Сложив их так, чтоб без ущерба делу

Они бы срифмовались мало-мальски.

Биолог я, учитель, и художник,

И слесарь, и эколог, и механик,

Естествоиспытатель, и прозаик,

Но — не поэт!

И с этим примириться

Приходится с великим сожаленьем:

Пегас — крылатый конь небесный,

Извечно всех поэтов вдохновлявший, —

Остался для меня созвездьем древним,

На небесах осенних — да и только.

Хотя — как знать?

О гнусных негодяйствах,

О смерти, об отвратнейших распутствах,

О лагерях, о тюрьмах премерзейших,

Да чтобы вперемежку со священным

С Природою, Искусством и Любовью,

Стихами слить в одной произведенье —

Не вышла б ведь единая поэма,

Пусть даже был бы я и стихотворцем.

И, если тот отрезок жизни краткий,

Что изложил я в «Письмах» скучной прозой,

Окажется хоть в чем-то интересным

Читателю, осилившему книгу —

Я буду этим превесьма доволен!

Рукопись, что Вам передаю, я одолел быстрее первой, хотя она прегораздо толще таковой, и окончил в самом начале октября прошлого года; я бы послал Вам её много раньше, но в ночных своих каракулях никто кроме меня не разберётся, и мне пришлось снова сесть за свою пишущую машинку — трофейный немецкий «Идеал», старенький, каковая работа по перепечатке заняла много больше времени, нежели чем само сочинение. Задержка получилась ещё и потому, что для перепечатки рукописи хотя бы в пяти, под копирку, экземплярах нужно было добыть изряднейшую пачку сносной бумаги, да не одну, каковая писчая бумага нынче так неимоверно вздорожала и стала почти недоступной, как выделанный папирус для египетского беднейшего раба эпохи Древнего Царства, и потому мне, как писателю, стыдно сознаться, что даже бумага, в нужном количестве, не говоря о многом прочем, стала великой проблемой. Но выручили некой предобрые люди, о каковых будет непременно написано в нужное время. Из-за сказанных причин рукопись передаю Вам с изрядным, против обещанного срока, опозданием, за каковое, как я за мелкий мой почерк, коим начертано вот это «сопроводительное» моё к Вам письмо, прошу меня простить великодушно.