III-е письмо

III-е письмо

2 декабря 1989 г.

Дорогой Израиль Моисеевич! Я получил Ваше письмо чуть ли не на следующий день после отъезда Арьева из Нью-Йорка.

Жаль, а то бы я сунул ему ленту для пишущей машинки. Он передаст Вам одну из моих книжек, загружать его было неловко, все советские гости уезжают с туго набитыми чемоданами, при том, что допустимый вес жестко ограничен правилами Аэрофлота. В общем, я с величайшей неловкостью навязал ему десяток книжек для разных хороших людей. С первой же оказией (тут сейчас Азадовский. Не знаю, знакомы ли Вы) пришлю Вам ленты (13 мм?). Если Костя будет перегружен, то соберусь с силами и пошлю Вам авиабандероль. "Соберусь с силами" - это потому, что почта у нас государственная, то есть, социалистическая, со всеми вытекающими отсюда последствиями, не очень новыми для Вас: очереди, хамство и безответственность. Нашествие советских гостей продолжается, и (Вы правы) не всегда это близкие и симпатичные люди, но я стараюсь их понять и не раздражаться, ведь поездка на Запад гарантирует им длительный период безбедной жизни. Помните, дорогой Израиль Моисеевич, что поколение моих сверстников - это, за редкими исключениями, нищие, то есть, люди, которые годами, выходя из дома, подсчитывали, хватит ли у них мелочи на сигареты и на троллейбус. Вы - один из немногих писателей, кто умудрялся зарабатывать литературой, будучи не только порядочным, но и смелым человеком.

"Карусель вокруг Бродского" - прямое следствие 25 лет замалчивания, одно уродство сменяется другим. Должен Вам сказать, что Иосиф - единственный влиятельный русский на Западе, который явно, много и результативно помогает людям. Он, конечно, психопат и, мягко говоря, человек бесцеремонный, но делает очень много доброго и полезного.

Когда мне, извините, случилось запить в Лиссабоне, то меня купали в душе и контрабандой сажали в самолет два нобелевских лауреата - Чеслав Милош и Бродский. При этом Милош повторял: "Я сам люблю выпить, но тебе уже хватит".

Простите, отвлекся.

Израиль Моисеевич, я читаю в Вашем письме: "Моя башка и сердце вобрали в себя невероятное количество великолепных людей". Пишете ли Вы мемуары? Напишите замечательную книгу о чувстве чести. Ведь в хороших мемуарах всегда есть второй сюжет (кроме собственной жизни автора), вот и напишите о том, как в Ленинграде истреблялось, выживало, падало и вырастало в цене чувство чести. Помните, что в России было, как минимум, два довольно известных писателя (Пушкин и Набоков)!, у которых чувством чести вкупе с эстетическим вкусом почти исчерпывалось нравственное содержание личности. Вы, наверное, единственный ныне здравствующий господин, у которого есть внутреннее право на такую книжку.

Извините за непрошеные советы, но, будучи полуевреем, не могу от этого удержаться.

Мое семейство часто Вас вспоминает, мама - в связи с нашей любимой несчастной теткой, Лена - в связи со мной, а мой папаша, когда в очередной раз заговорили о Вас, вдруг красноречиво и взволнованно перевел разговор на Ксению Михайловну. Все мы вас обнимаем. Надеюсь, оба вы здоровы. Кто-то мне сказал, что И.М. дальтоник, но дальтонизм, в сущности, не болезнь, а интересная особенность натуры. Я бы не отказался посмотреть, как это все будет в другом цвете.

Всего вам доброго Ваш С. Довлатов

P.S. Только что звонил один тип из Нэшвилла по делу, и я ему говорю - вот, пишу письмо Меттеру в Ленинград, а он сказал: "Это который аплодировал Михаилу Зощенко?.." Так что Ваши аплодисменты окончательно вошли в историю. Настолько, что недавно в "Огоньке" к ним присоединился простодушный В. Читали? Так когда-нибудь Ваши одинокие хлопки превратятся в бурные овации.

С.