VIII-е письмо

VIII-е письмо

8 июня 1990 г.

Дорогой Израиль Моисеевич! У меня сорвались две оказии, с которыми я хотел послать Вам какие-то мелочи - Гордины и Илья Штемлер. С Яшей и Татой виделся мельком и должен был провести с ними целый день на Брайтоне (это русская колония у океана), но они позвонили, извинились и уехали, со мной не повидавшись. Илюша же Штемлер жил в штате Нью-Джерси, наведывался в Нью- Йорк, мы виделись раза четыре, но в последние дни он к нам уже не выбрался, как предполагалось. Жаль. А Нина Катерли вообще не позвонила, что немного странно: мы были в хороших отношениях.

"Иностранку" я перечитал в 4-м номере "Октября" и сильно расстроился. И так-то в ней не было ничего особенного, а с двадцатью пятью опечатками, которые я там обнаружил, это вообще черт знает что. Не знаю, как Вы, а я к опечаткам отношусь болезненно и даже истерически. В эмиграции, где корректоров нет и где гранки вычитывают самые неожиданные люди, я избегал большого количества опечаток, потому что набирала все (или почти все) мои тексты Лена, которая, если Вы помните, работала корректором в "Сов. писателе", а вслед за ней еще и мать читала, тоже корректор в прошлом. Короче, в эмигрантских книжках моих по две-три опечатки. При этом я считал, что в Союзе с этим делом все нормально, корректуру читают профессионалы (а ведь корректор - это не тот, кто знает правила грамматики, а тот, кто замечает ошибки) и по несколько раз, но за последние годы вдруг и в советских изданиях стали появляться опечатки, и даже немало. Теперь во все договоры, которые я получаю из Москвы, я буду вставлять требование прислать мне срочной почтой корректуру.

Ваше раздражение по поводу окружающей суеты мне понятно, даже я издалека что-то чувствую. Что касается бесконечных поездок на Запад, то, с одной стороны, я рад был повидать друзей (Женю Рейна, Арьева, Юнну Мориц и других, менее известных Вам людей), но, с другой стороны, раньше все презирали Евтушенко с Вознесенским за то, что они не вылезают из-за границы, а теперь выяснилось, что и тихому А.С. нравится конвертируемая валюта.

Ничего сенсационного у нас не произошло. Донат с женой и дочкой вернулся из путешествия по Европе, я его еще не видел, но вскоре мне предстоит выслушать его многочасовой рассказ о том, что и в каких ресторанах он съел и выпил за эти две недели.

Наша дочь купила себе разноцветные контактные линзы, и теперь она приходит к нам то с голубыми глазами, то с зелеными. Кроме того, она сделала пластическую операцию и, вопреки моим бурным протестам, слегка укоротила нос. Дня три назад я увидел ее после операции впервые, сначала был убит, но к концу дня успел привыкнуть. Лена вообще не хочет говорить на эту тему, и я знаю - почему: то, что ей казалось отчасти Божьим, отчасти ее собственным творением, вдруг распорядилось своим обликом. Лучше всех повела себя наша бабка, которая сразу сказала: "Я знала, Бобо, что ты у нас наименее консервативная". А Катин бойфренд (ухажер, поклонник, жених) высказался просто и довольно точно: "Раньше ты была похожа на папу, а теперь похожа на маму".

Тем не менее, я все же слегка расстроился еще и потому, что Катя была похожа не столько на папу, сколько на тетку Мару, и мне это нравилось. Ну да ладно.

Все, что Вы пишете о своем окружении в Соснове, мне понятно. Я тоже совершенно уверен, что в России уже нет ни одного вменяемого человека, который бы не догадывался, кто виноват в его несчастьях. У меня вообще есть что-то вроде теории о том, что антисемитизма не существует как такового, в чистом виде, что антисемитизм - лишь частный случай зла, и если кто-то проявляет себя как антисемит, то это и в целом дрянной человек, который ненавидит не только евреев, но и армян, толстяков, богачей, эсперантистов, гомеопатов и так далее. Я ни разу в жизни не встречал человека, который был бы антисемитом, а во всем остальном не отличался бы от нормальных людей, так не бывает. Израиль Моисеевич, я тоже, как и Вы, пишу первыми попавшимися словами и тоже боюсь, что буду неверно понят. Короче, недавно тут был кинокритик А.А. и мрачно говорил о том, что его ожидает в Москве. Я сказал: "Но ведь ты же не еврей". На что он ответил: "Хуже. Я член партии".

Ни Кураева, ни Петрушевской, ни Каледина я, простите, не читал, хотя обо всех много слышал. С Калединым мы даже связаны общими хлопотами об одном альманахе, а жена его, Ольга Ляуэр, редактор одной из моих книжек, назревающих в Москве, но с чтением у меня дела обстоят безобразно. С одной стороны, мне на стол ежедневно кладут вырезки из 50-и (!) советских газет и журналов, и я это должен по службе читать или, как минимум, просматривать, и это 100-150 страниц в день, поэтому, когда у меня образуется свободное время для чтения, я хватаю классику, ибо просто-напросто боюсь заметно поглупеть. Из наиболее полюбившихся мне за одиннадцать лет эмиграции книжек я настоятельно советую Вам прочесть или перечитать две - это "Письмо к отцу" и "Дневники" Кафки, а также эссе Честертона, не детективы с отцом Брауном, а именно и только публицистику.

Из эмигрантских книг, которые публикуются или будут опубликованы у вас, обратите внимание на мемуары В.С. Яновского "Поля Елисейские". Уверен, что Вам понравится Надежда Теффи, простой и внятный Борис Зайцев, может быть - Газданов и наверняка воспоминания (но не проза и, упаси Господь, не стихи) Нины Берберовой. "Верного Руслана" Вы, конечно, читали.

Обнимаю вас всех. Не хворайте, вам это не идет.

С. Довлатов