Письмо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Письмо

Лео Сциллард, обаятельный, несколько эксцентричный физик из Венгрии, был старым знакомым Эйнштейна. Когда в 1920-х годах он жил в Берлине, они вместе разработали холодильник нового типа. Эйнштейн и Сциллард запатентовали свою разработку, но не преуспели, продвигая ее на рынке1. Спасаясь от нацистов, Сциллард сначала попал в Англию, а затем приехал в Нью-Йорк. В Колумбийском университете он продолжил искать способы создания ядерной цепной реакции. Эта идея пришла ему в голову за несколько лет до того, в Лондоне, где он застрял, ожидая зеленого света для переезда в Америку. Услышав об открытии деления урана, Сциллард понял, что, возможно, это именно тот элемент, который можно использовать для осуществления взрывной цепной реакции.

Он обсудил эту возможность со своим близким другом Юджином Вигнером, еще одним физиком – беженцем из Будапешта. Их обоих беспокоило, что немцы могут попытаться наладить закупки урановой руды в Конго, которое в то время было колонией Бельгии. Но как, спрашивали они себя, два венгерских беженца могут найти способ предупредить из Америки бельгийцев? Тогда Сциллард вспомнил, что Эйнштейн дружит с королевой-матерью Бельгии.

На лето 1939 года Эйнштейн снял домик на северо-восточной оконечности Лонг-Айленда. Он плавал на своем небольшом паруснике Tinef, купил сандалии в местном универмаге и играл Баха с его владельцем2.

“Мы знали, что Эйнштейн где-то на Лонг-Айленде, но не знали, где именно”, – вспоминал Сциллард. Поэтому он позвонил Эйнштейну на работу в Принстон, где ему сказали, что Эйнштейн снимает дом доктора Мура в поселке Пеконик. В воскресенье, 16 июля 1939 года, Вигнер и Сциллард приступили к выполнению своей миссии. За рулем был Вигнер: Сциллард, как и Эйнштейн, машину не водил.

Но, когда они приехали, им никак не удавалось найти нужный дом, и казалось, никто не знает, кто такой докто Мур. Они уже были готовы сдаться, но Сциллард увидел мальчишку, стоявшего на обочине. “Ты случайно не знаешь, где живет профессор Эйнштейн?” Этот мальчишка, как и большинство жителей городка, даже те, кто не имел понятия, кем был доктор Мур, знал. Он отвел их к коттеджу в конце Олд-Гроув-роуд, где они и обнаружили погруженного в свои мысли Эйнштейна3.

Они сидели на веранде скромно обставленного домика за простым деревянным столом. Сциллард объяснил, как нейтроны, высвобождающиеся при расщеплении ядра, позволяют получить взрывную цепную реакцию в уране с графитом в качестве регулятора. “Я никогда не думал об этом”, – прервал его Эйнштейн. Он задал несколько вопросов, пятнадцать минут напряженно думал и быстро осознал все возможные последствия. Эйнштейн предложил написать не королеве-матери, а одному из министров, которого он знал.

Вигнер, демонстрируя похвальное благоразумие, предположил, что, возможно, трем беженцам не следует обращаться к иностранному правительству по секретным вопросам, связанным с безопасностью, без консультации с Государственным департаментом. В таком случае, решили они, возможно, будет правильно, если Эйнштейн, единственный из них, кто достаточно известен, чтобы привлечь к себе внимание, напишет бельгийскому послу, приложив сопроводительное письмо в Госдепартамент. Имея в виду этот предварительный план, Эйнштейн продиктовал Вигнеру письмо по-немецки. Тот его перевел, отдал своему секретарю напечатать и отправил Сцилларду4.

Через несколько дней приятель свел Сцилларда с Александром Саксом, банкиром из Lehman Brothers и другом президента Рузвельта. Сакс, у которого здравого смысла было больше, чем у трех физиков-теоретиков, настоял на том, что письмо должно быть направлено непосредственно в Белый дом, и взялся передать его.

Сциллард только познакомился с Саксом, но его смелый план показался ему привлекательным. “Ничего плохого не случится, если мы испробуем такую возможность”, – написал он Эйнштейну. Могут ли они поговорить по телефону или встретиться лично, чтобы еще раз просмотреть письмо? Эйнштейн ответил, что Сциллард должен еще раз приехать в Пеконик.

К этому моменту Вигнер уехал на время в Калифорнию. Поэтому Сциллард привлек в качестве водителя и напарника-ученого другого своего приятеля, Эдварда Теллера5. “Я считаю, что его советы будут полезны, а кроме того, думаю, что знакомство с ним придется вам по душе, – сказал Сциллард Эйнштейну. – Он очень приятный человек”6. Еще одним преимуществом было то, что у Теллера был большой “плимут” 1935 года выпуска. Итак, Сциллард опять отправился в Пеконик.

Сциллард привез черновик письма, написанный двумя неделями раньше, но Эйнштейн понимал, что письмо, которое они теперь собираются написать, гораздо важнее, чем просто просьба к бельгийскому министру соблюдать осторожность при экспорте урана из Конго. Самый известный в мире ученый собирается писать президенту Соединенных Штатов о том, что считает возможным создание невероятно мощного оружия, использующего высвобождающуюся энергию атома. “Эйнштейн продиктовал письмо по-немецки, – вспоминает Сциллард, – Теллер его записал, а я использовал немецкий текст как основу для составления двух черновых вариантов письма президенту”7.

Согласно записям Теллера, в черновике письма, продиктованного Эйнштейном, не только ставился вопрос об уране из Конго, но и объяснялась возможность осуществления цепной реакции и, как результат, появление нового типа бомб. Эйнштейн призывал президента установить прямой контакт с физиками, занимающимися этим вопросом. Затем Сциллард подготовил и отправил Эйнштейну два варианта письма: в одном было сорок пять строк, а во втором – двадцать пять. Оба письма были датированы 2 августа 1939 года, “а за Эйнштейном был выбор того варианта, который ему больше понравится”. Под обоими письмами Эйнштейн поставил небольшую закорючку, а не ту подпись с длинным росчерком, которой иногда пользовался8.

В конечном счете к Рузвельту попала более длинная версия письма, где, в частности, говорилось:

Сэр,

последняя работа Э. Ферми и Л. Сцилларда, переданная мне в рукописи, заставляет предположить, что в ближайшем будущем химический элемент уран может быть превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые вопросы, возникающие в связи с этой ситуацией, призывают к бдительности и, если это будет необходимо, к быстрому реагированию со стороны вашей администрации. Поэтому я полагаю своим долгом обратить ваше внимание на следующие факты и дать некоторые рекомендации.

.. Может оказаться возможным запустить ядерную цепную реакцию в большой массе урана, что приведет к высвобождению громадного количества энергии и генерации большого количества, сходных с радием новых элементов. Теперь почти с уверенностью можно сказать, что сделать это удастся в ближайшем будущем.

Новое явление может также привести к созданию бомб, и вполне допустимо, хотя говорить об этом можно с меньшей уверенностью, что это будут чрезвычайно мощные бомбы нового типа. Одна такая бомба, перевезенная на корабле и взорванная в порту, может с легкостью разрушить весь порт и прилегающую к нему территорию. Имея это в виду, вы, возможно, посчитаете желательным наладить постоянный контакт между вашей администрацией и группой физиков, работающих над цепными реакциями в Америке.

В конце было предостережение: немецкие ученые, возможно, занимаются созданием такой бомбы. Письмо было составлено и подписано, но все еще предстояло решить, через кого лучше всего передать его президенту Рузвельту. У Эйнштейна были сомнения по поводу Сакса. В качестве альтернативы они рассматривали финансиста Бернарда Баруха и президента Массачусетского технологического института Карла Комптона.

Весьма интересно, что, когда Сциллард отослал Эйнштейну обратно отпечатанное письмо, в качестве посланника он предложил использовать Чарльза Линдберга, ставшего знаменитым в 1927 году после перелета через Атлантику. Эти три беженца-еврея, похоже, были не осведомлены, что, когда авиатор посетил Германию, нацистский рейхсминистр Имперского министерства авиации Герман Геринг наградил его орденом Германского орла. Он был изоляционистом и выступал против политики президента Рузвельта.

За несколько лет до того Эйнштейн случайно познакомился с Линдбергом в Нью-Йорке. Поэтому, возвращая подписанное письмо Сцилларду, он приложил к нему короткую пояснительную записку. “Я хотел бы попросить вас оказать мне любезность, приняв моего друга доктора Сцилларда, и серьезно обдумать то, что он вам расскажет, – написал Эйнштейн Линдбергу. – Человеку, не занимающемуся наукой, вопрос, который он поднимает, может показаться фантастическим. Однако вы, несомненно, убедитесь, что в интересах всего общества необходимо со всей серьезностью отнестись к обсуждаемой здесь возможности”9.

Линдберг не ответил, поэтому 13 сентября Сциллард еще одним письмом напомнил о себе и повторно попросил о встрече. Двумя днями позже, когда Линдберг выступил по радио в передаче, транслировавшейся на всю страну, стало понятно, насколько они ошиблись. Это был откровенный призыв к изоляционизму. “Этой стране не предназначено судьбой участвовать в европейских войнах”, – начал Линдберг. В этой речи был явный намек на его прогерманские симпатии, был даже антисемитский подтекст. Говоря о евреях, владеющих средствами массовой информации, Линдберг сказал: “Мы должны спросить себя, кто владелец и кто влияет на данную газету, радиостанцию, кто создает картину новостей. Если люди будут знать правду, маловероятно, что наша страна вступит в войну”10.

В следующем письме Сцилларда Эйнштейну утверждалось очевидное: “Линдберг не тот человек, который нам нужен”11.

Теперь они возлагали надежды на Александра Сакса, которому и отдали официальное письмо Рузвельту, подписанное Эйнштейном. Хотя было очевидно, что это чрезвычайно важное письмо, почти два месяца Сакс не мог найти возможность его передать.

За это время произошли события, сделавшие важное письмо неотложным. В конце августа 1939 года нацистская Германия и Советский Союз ошеломили мир, подписав договор о ненападении и приступив к разделу Польши. Это заставило Англию и Францию объявить войну Германии, что послужило началом второй за столетие мировой войны. Америка пока оставалась нейтральной – или по крайней мере войну не объявляла. Однако на самом деле страна приступила к перевооружению и разработке нового оружия, которое могло понадобиться в будущем.

Сциллард увиделся с Саксом в конце сентября и с ужасом узнал, что тот все еще не договорился о встрече с Рузвельтом. “Вполне вероятно, что Сакс окажется бесполезен, – написал Сциллард Эйнштейну. – Мы с Теллером решили дать ему отсрочку еще на десять дней”12. Сакс с трудом уложился в отведенный срок. Днем в среду, ii октября, он с письмом Эйнштейна в руках, пояснительной запиской Сцилларда и резюме длинной в 800 строк, написанным им самим, переступил порог Овального кабинета.

Президент с ним вежливо поздоровался: “Алекс, что вы задумали?”

Сакс иногда бывал слишком словоохотлив и склонен рассказывать притчи. Может быть, именно поэтому ему было трудно добиться от секретарей президента свидания с ним. В этот раз он рассказал об изобретателе, который предложил Наполеону построить корабль, плавающий с помощью пара, а не парусов. Наполеон отправил его восвояси, посчитав сумасшедшим. Затем Сакс пояснил, что посетителем был Роберт Фултон. А затем последовало и нравоучение: императору следовало бы его выслушать13.

В ответ Рузвельт быстро что-то написал одному из своих помощников, тот поспешно вышел и вскоре вернулся с бутылкой очень старого и редкого коньяка “Наполеон”. Рузвельт сказал, что этот коньяк у них уже давно, и наполнил две рюмки.

Сакс боялся, что, если он оставит пояснительную записку и остальные бумаги у Рузвельта, тот может их просто мельком взглянуть на них и отложить в сторону. Он решил, что единственный надежный способ обратить на эти бумаги его внимание – прочитать их вслух. Стоя перед столом президента, Сакс прочел свое резюме, пояснительную записку Сцилларда и еще несколько абзацев из принесенных им исторических документов.

“Алекс, ты хочешь сказать, что следует подумать о том, чтобы нацисты нас не взорвали?” – спросил президент.

“Именно так”, – ответил Сакс.

Рузвельт позвал своего личного секретаря. “Необходимо действовать”, – заявил он14.

В тот же вечер был намечен план создания специального комитета, руководить которым должен был Лиман Бриггс, директор Национального бюро стандартов – государственной физической лаборатории. В неформальной обстановке этот комитет впервые собрался 21 октября. Эйнштейна там не было, да он этого и не хотел. Он не был физиком-ядерщиком, а близость к лидерам, политическим или военным, была ему не по душе. Но трио его готовых к действию венгерских друзей-эмигрантов – Сциллард Сциллард, Вигнер и Теллер – были на месте.

На следующей неделе Эйнштейн получил вежливое, формальное письмо от президента с выражением благодарности. “Я создал совет, – писал Рузвельт, – цель которого – детально разобраться с вашими предположениями, касающимися элемента уран”15.

Работа над атомным проектом продвигалась медленно. За следующие несколько месяцев администрация Рузвельта одобрила выделение всего 6 тысяч долларов на эксперименты с графитом и ураном. Сциллард проявлял нетерпение. Его уверенность, что цепную реакцию осуществить можно, росла, и он все больше нервничал из-за сообщений коллег-беженцев о том, что в этом направлении делается в Германии.

Поэтому в марте 1940 года он опять отправился в Принстон к Эйнштейну. Они составили еще одно письмо. Это письмо, подписанное Эйнштейном и адресованное Александру Саксу, предназначалось для передачи президенту. В нем они подробно изложили все, что им было известно о ходе работ с ураном в Берлине. Учитывая достигнутый там прогресс в получении цепных реакций большой взрывной мощности, авторы письма обращались к президенту с просьбой выяснить, достаточно ли быстро движется такая работа в Америке16.

Президент потребовал созвать совещание, призванное безотлагательно ускорить работы, а его организаторам было поручено гарантировать возможность участия в нем Эйнштейна. Но Эйнштейн не был настроен погружаться в эту работу. Он вежливо отказался, ответив, что простужен и не может присутствовать на совещании. Но он настойчиво советовал поскорее приступить к работе: “Я убежден в разумности и срочности создания условий, при которых такая работа могла бы выполняться с большей скоростью и более масштабно”17.

Даже если Эйнштейн и захотел бы принять участие в этой встрече, результатом которой стало появление Манхэттенского проекта и создание атомной бомбы, его присутствие могло оказаться нежелательным. Удивительным образом человек, который помог дать старт этому проекту, рассматривался некоторыми как слишком большая потенциальная угроза безопасности, и поэтому ему не было дозволено знать об этой работе.

В июле 1940 года организатор нового комитета бригадный генерал Шерман Майлс, исполнявший в то время обязанности начальника Генерального штаба армии, отправил письмо Джону Эдгару Гуверу. К этому времени Гувер уже шестнадцать лет был директором ФБР, и оставался он на этом посту еще тридцать два года. Обращаясь к нему, офицеру Национальной гвардии, “полковник Гувер”, Майлс несколько повышает его в звании, поскольку речь шла о контроле решений, связанных с разведкой. Несмотря на это, ответ Гувера на запрос Майлса об Эйнштейне был вполне однозначен18.

Прежде всего, Гувер снабдил Майлса письмом от миссис Фросингэм из Корпорации женщин-патриотов, требовавшей в 1932 году отказать Эйнштейну в выдаче визы и бившей тревогу из-за его поддержки разных пацифистских и политических групп19. ФБР не предприняло ни одной попытки проверить или оценить тяжесть этих обвинений.

Дальше Гувер утверждал, что Эйнштейн имел отношение к проходившему в 1932 году в Амстердаме Международному антивоенному конгрессу, в оргкомитет которого входили некоторые европейские коммунисты. Как уже говорилось, это было именно то собрание, от участия и даже от поддержки которого Эйнштейн отказался публично. Его организаторам, просившим подписать манифест конгресса, он написал: “Поскольку здесь есть прославление Советской России, заставить себя подписать его я не могу”. В этом же письме Эйнштейн обвинил Россию, заявив, что там “по-видимому, происходит полное подавление личности и свободы слова”. Тем не менее Гувер намекал, что Эйнштейн поддержал конгресс, а значит, настроен просоветски20.

В письме Гувера было еще шесть абзацев со столь же голословными утверждениями о связях Эйнштейна с различными организациями, начиная от пацифистских групп до испанских лоялистов [93]. К этому прилагалась краткая биография Эйнштейна, где были как просто ошибки (“имеет одного ребенка”), так и совершенно дикие предположения. Сообщалось, что Эйнштейн является “крайним радикалом”, которым он наверняка не был; утверждалось, что он “писал статьи в коммунистические журналы”, чего не случалось никогда. Эта служебная записка настолько ошеломила генерала Майлса, что он написал на полях предупреждение на случай утечки информации: “Может оказаться взрывоопасной”21.

Неподписанный пересказ биографии заканчивался решительно: “Учитывая столь радикальные взгляды, Бюро не рекомендует без тщательнейшей проверки привлекать доктора Эйнштейна к работам, связанным с секретностью, поскольку маловероятно, что человек с таким прошлым мог за столь короткое время превратиться в лояльного американского гражданина”. В докладной записке за следующий год сообщается, что руководство Военно-морских сил США одобрило допуск Эйнштейна к секретным работам, “но армия подтвердить его надежность не может”22.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.