День в джунглях
День в джунглях
Трудно поверить, но жизнь в джунглях скоро стала для нас привычной. Установился распорядок дня, который, вероятно, есть в каждой семье.
Когда я просыпалась по утрам, было уже светло. Я быстро искала что-нибудь из одежды, затем мы вместе завтракали и делали уроки. Для меня это всегда было настоящей пыткой. Я постоянно отвлекалась — смотрела в окно, слушала мелодичный говор фаю и шум реки, которая несла свои воды прямо под нашим домом. Птицы и солнце манили меня, казалось, что они зовут меня на улицу. Время от времени в окна заглядывали мои друзья — маленькие фаю — и знаками показывали, что уже давно хотят со мной поиграть. Но мама была очень строга, и я должна была сидеть дома до тех пор, пока не сделаю все упражнения.
Часто я пыталась разжалобить ее: «Посмотри, там на улице ребенок, у него такое печальное лицо... Мне кажется, он ждет меня!»
«И твои упражнения по английскому тоже ждут тебя», — сухо отвечала мама.
Наше образование было построено по американской корреспондентской программе для детей из западных стран, которые росли вне цивилизации и хоть в какой-то мере должны были учиться. Каждые две недели учитель или учительница из Данау Бира исправляли наши задания. Когда не оказывалось ни одного учителя, всегда находился иностранец, готовый нам помочь. Эта программа в сравнении с программой обучения детей в Европе и Америке была сильно сокращена. У нас было всего четыре предмета: математика, география, английская грамматика и история.
Позже, когда мне исполнилось девять лет, у нас появились настоящие учителя из Америки. Два года они жили в Данау Бира, чтобы повысить уровень нашего образования — образования детей джунглей. И сегодня я удивляюсь их смелости и терпению. Сначала им было трудно справляться с небольшой группкой одичавших детей. Но вскоре они сумели наладить успешно функционирующую систему: когда мы приезжали в Данау Бира, чтобы запастись продуктами и другими жизненно необходимыми вещами, такими, как мыло или керосин, они исправляли наше домашнее задание и давали нам новое, которое мы обязаны были выполнить до следующего приезда.
В те годы смысл обучения был мне непонятен, и что я больше всего ненавидела — так это математику. «Я просто не понимаю этого!» — воскликнула я как-то, разозлившись.
Кристиан, которому тогда было всего пять, высунулся из-под стола, где он преследовал большого паука.
«Сабина, — сказал он своим тоненьким голоском, — нас трое детей, и если мама даст каждому по три конфетки, то будет девять». Голова снова исчезла под столом. «А откуда мама возьмет столько конфет?» — с раздражением спросила я.
Мама все слышала и, удивленная математическими способностями сына, спросила: «Кристиан, там на дереве пять птиц, и охотник застрелил одну из них. Сколько осталось?»
Голова появилась из-под стола. «Ни одной», — ответил он быстро.
«Почему?» — озадаченно спросила мама.
Кристиан вздохнул и ответил: «Они все улетели, потому что охотник своим выстрелом наделал слишком много шума». Голова опять исчезла. А мама не смогла удержаться от смеха.
Кристиан действительно мог отвечать разумно, подумала я с завистью, — логично и практично. Мои же старания избегать трудных вопросов никогда не увенчивались успехом. Когда мама однажды спросила, как называется столица Англии, у меня случился очень убедительный приступ головокружения, и я упала на пол со стула. Совсем не впечатленная моим представлением, мама вылила на мою голову стакан воды.
«Если ты не научишься концентрироваться, Сабина, тебе придется еще раз учиться во втором классе», — раздраженно сказала она, протягивая мне полотенце.
Это открывало новые перспективы; мое недомогание как рукой сняло. «Отличная идея, — закричала я с воодушевлением. — Тогда в следующем году мне не придется так много учиться». Мама на мгновение потеряла дар речи.
Чему могла научить меня школа? Я умела гораздо лучше, чем большинство моих сверстников, лазить по деревьям и стрелять. Конечно, не считая моих друзей фаю. Я в совершенстве освоила искусство выживания — знала, какие растения и животные съедобны, а какие ядовиты.
С какой стати я должна была учить, какой генерал и когда вел войну или сколько будет 12 умножить на 6. Мои друзья фаю считали только до трех: один палец означал число один, два пальца — два и три пальца — три. Одна рука означала пять, а две руки — десять, две руки и одна нога — пятнадцать, две руки и две ноги — двадцать. Все, что было больше этой цифры — уже не так важно...
Когда нужно было писать сочинение, а мне не хотелось, я просто ставила буквы в ряд. Долгое время моя американская учительница думала, что мне легче писать по-немецки, подбадривала меня и советовала попробовать все-таки выразить это по-английски. К сожалению, трюк раскрылся, мама узнала об этом, когда учительница, потеряв надежду увидеть мое сочинение, обратилась к ней. Мама тут же рассказала ей, что я уже могу писать по-немецки целые предложения, и мне стало совсем невесело.
Думаю, в те годы я создавала своим родителям много проблем. «Сабина умна, — писала моя учительница, — но она неусердна и не может сконцентрироваться». Такие записи появлялись с моем дневнике несколько месяцев. В результате надо мной учинили более строгий контроль, и я вынуждена была выполнять свои школьные задания одна на нашем деревянном столе, около мамы, которая в это время готовила обед. Так она могла лучше следить за мной.
Увы, это не принесло больших успехов: со стороны казалось, что я напряженно работала, тогда как в мыслях я уже то разводила огонь, то плавала в прохладной речке. А когда ставилась последняя точка в моей тетради, я вскакивала, хватала лук и стрелы и выбегала на улицу. Какой мягкой казалась прохладная земля под моими босыми ногами, каким прекрасным было солнце, теплые лучи которого проникали сквозь листья деревьев. Мелодичный плеск реки и радостные лица наших друзей, которые целое утро ждали, когда мы освободимся... Мы убегали, теряясь в волшебном мире своего детства.
Сабина делает уроки в Фоиде
Всю оставшуюся часть дня мы играли, исследовали окрестности и забывали, что кроме нашего существует другой. Красота джунглей, единение с природой, которая была мне как вторая мать, — все это доставляло несказанное удовольствие. Я редко носила обувь, мне не нужны были ни куртка, ни плащ — дождь был моим союзником, солнце — другом, ветер — товарищем по играм, который бегал и ловил меня. А по вечерам закат становился моим возлюбленным.
Каждый вечер я смотрела на небо и любовалась игрой красок: красная, желтая, голубая, лиловая, зеленая, белая — гигантский фейерверк оттенков, распускавшийся над горизонтом. Но прекраснее всего было заходящее солнце, которое вместе с небом отражалось в воде в виде огромной, удивительной красоты картины.
Ближе к ночи наша семья садилась вокруг большого стола, освещенного уютным светом керосиновой лампы. На расстоянии тысячи километров от цивилизации во мраке джунглей мы играли в «Человек не злись», в «Эрудит» или в ООН. Либо отец рассказывал нам истории о зайце по имени Зигзак, преследуемом коварным орлом, который не слушался родителей и поэтому попадал в различные опасные ситуации. Мораль этих историй была прозрачна.
В конце полного событий и приключений дня я забиралась в постель, положив рядом лук и стрелы, загорелая и все еще под впечатлением от прекрасного зрелища захода солнца. Я читала свою вечернюю молитву, закрепляла москитную сетку и засыпала под многоголосое пение тысячи ночных птиц и насекомых. Мне снились новые захватывающие приключения и красота джунглей.