Глава 42 Отставка

Глава 42 Отставка

Моя отставка и ее "тайна". Гнусная сплетня. Действительные причины, делавшие работу невозможной. И тут чиновник!

В заключение об отставке. Мне понадобилось на текущие расходы тысяч пять-шесть. Я не считал зазорным занимать деньги. Но я всегда предпочитал платить проценты, а не одолжаться у друзей. Беспроцентная ссуда ведет всегда за собой известные осложнения. Это все равно что связь с женщиной из общества: всегда обходится дороже, чем содержанка-француженка. Я сказал об этом одному из артистов. Тот вдруг в восторге воскликнул:

— Знаете, у меня есть такой человек. Он с радостью даст вам… и без процентов.

— Без процентов я не возьму.

— Ну, вздорные проценты. Это театрал граф***. Он будет счастлив услужить вам.

На следующий день добровольный посредник сказал мне:

— Ну, приезжайте ко мне в назначенное время, и он приедет, я вас познакомлю — и кончено дело.

Я не только познакомился с графом, но и получил немедля от него деньги. На другой день я разменял те бумаги, что он мне дал, послал ему два векселя: один на два года, другой на три, — и приписал к должной сумме проценты, — те, что давали владельцу бумаги. Написал я графу благодарственное письмо.

Летом совершенно неожиданно, в июне месяце, говорит мне наш посредник:

— Граф написал пьесу. Прекрасная пьеса. Он просит позволения прочитать ее вам.

Я поморщился, но сказал, что очень рад.

Приехал граф ко мне, прочел пьесу. Пьеса как пьеса. Бывает хуже, бывает лучше. Я посоветовал ему передать ее директору.

Слышу, что он осенью передал ее директору. Тот читал. Еще читал кто-то.

— А на вас жалуются, — сказал мне раз директор.

— Плохо было бы, если бы не жаловались, значит, я ничего не делаю, — пошутил я.

— Вы с графа*** взяли деньги, а пьесу его не поставили. Я сначала даже не понял.

— То есть как это взял деньги? — спросил я. — На вексель под проценты. Причем же тут пьеса?

— Все-таки. Вам он сделал одолжение. А вы отказываете ему в постановке.

— Какое же это одолжение, когда я плачу проценты? А постановке пьесы не я препятствую, — пусть идет. Вообще я считаю наш разговор более чем странным.

— Да… но об этом говорят даже в Государственной Думе. Я засмеялся.

— Вам солгали. В Думе есть вопросы поважнее, чем векселя. Я решил, что продолжать службу более в дирекции нельзя. Я съездил по частному делу в Москву.

31 октября 1908 года я подал в отставку. Газеты затрубили. Стали писать о какой-то "тайне". Из-под полы стали распространять слухи, что я брал с авторов взятки. Тогда в "Новом Времени" появилось письмо, подписанное всеми наличными авторами, которые заявляли, что никаких "условий" постановок их пьес я не предлагал, слухи об этом одинаково оскорбительны и для меня и для них [80].

В одной газете появилась карикатура. Я изображен был улетающим из театра, на крыше которого стоит дирекция. Под карикатурой подпись "Гнедич убрался, остались только Холопы".

* * *

После моего ухода никто из администрации, начиная с директора, не заметил ряда нелепостей: от крупнейших до мелочей и деталей [81].

На сцене Александрийского театра иногда светили две луны. Урна с прахом Кассандры представляла собой громадный горшок, и Савина, опустив туда руку по локоть, оповещала, что пепел пророчицы бархатист. В этом сосуде мог бы поместиться прах от лошадей целого эскадрона. В пьесах Островского ультрареальные ворота жилого дома запирались замком со стороны улицы. Говорили о звездах, а звезд не было ни одной. В "Сарданапале" Байрона луна выходила из того места, куда только что закатилось солнце. Когда о последнем "трюке" я сказал Александру Николаевичу Бенуа, сидевшему рядом со мной в креслах, он заметил:

— Это возмутительно для нас с вами, — а остальным до этого нет дела: они считают это мелочью!

Я не против того, чтобы делались талантливые ошибки. Но когда они обличают безграмотность и невежество, — они невыносимы.

Вспоминая по старой памяти классическое обучение, я, как древле Цицерон, могу воскликнуть:

— Tempus est facere finem: vitae satis feci. [Время кончать: за свою жизнь я сделал достаточно (лат.)]. И прибавлю по выражению Вергилия:

— Satis superque.[Более чем достаточно (лат.).]