Мосты сожжены
Мосты сожжены
Лодки, держась берега, поползли на север, против ветра и течения.
На привале Фритьофу в гомоне чаек послышались вдруг голоса. Он подумал, что начинают сдавать нервы; но на всякий случай, сложив руки рупором, крикнул как можно громче.
Сначала ответило эхо. Потом раздался странный возглас. Две черные точки замелькали между льдинами.
Балто сказал, что побаивается этих неведомых созданий. Разве в таких местах могут жить люди? Ох, лучше бы избежать встречи!
Между тем точки превратились в легкие эскимосские каяки — обтянутые кожей лодки. Через несколько минут гости — впрочем, на этом берегу правильнее было назвать их хозяевами — причалили к скале и, приветливо улыбаясь, пошли навстречу Нансену.
Наконец-то пригодятся уроки, взятые у Ринка! Фритьоф торопливо вытащил из кармана изрядно потрепанные бумажки и обратился к темноволосым юношам, как ему казалось, на хорошем эскимосском языке.
Но эскимосы ровно ничего не поняли. Нансен, косясь на бумажки, старался выговаривать слова как можно отчетливее. Тот же результат. Заговорили эскимосы — теперь ничего не мог понять Нансен. Уж лучше объясняться жестами!
Изображая на лице то озабоченность, то ужас, то облегчение, эскимосы, как видно, хотели предупредить, что лодкам не следует приближаться к огромному леднику, спускавшемуся в море севернее места встречи. Это опасно, очень опасно! Особенно если смотреть на ледник, или смеяться, или нюхать табак. Ледник этого не любит, он забросает тогда нечестивцев своими обломками.
Дав столь ценные советы, эскимосы сели в каяки и легко понеслись между льдинами. Легкие двухлопастные весла мелькали мельничными крыльями.
Когда Свердруп повел лодки вдоль голубых стен льда, Равна и Балто, рискуя свернуть шею, упорно смотрели только в открытое море. Они ничуть не одобряли Нансена, который посмеивался над ними и приглашал хоть краешком глаза взглянуть на страшный ледник.
За ледником гостей уже ожидало много эскимосов. Стоя на выступах скалы, они кричали, размахивая руками, а многочисленные псы вторили им громким лаем и воем.
Зайдя в большую палатку из шкур, Нансен оказался посреди полураздетых охотников, их жен и детей. Было жарко. В нескольких каменных светильниках, где фитилями служил сухой мох, потрескивал чадный жир.
Эскимосы дарили гостям лучшее из того, что имели, — упругие ремни из тюленьей кожи. Они были поразительно бескорыстны и вовсе не думали о том, чтобы получить какую-то вещицу взамен.
А когда на другой день норвежцы погрузились в лодки, чтобы плыть дальше на север, эскимосы тоже свернули свой лагерь — ловко, быстро, без суеты. За полчаса они были готовы к далекому пути. Фритьоф представил, какая бывает суматоха, когда европеец переезжает всего-навсего из одного дома в другой…
После этой встречи и разлуки — у эскимосов был свой путь — норвежцы еще десять дней тащились вдоль побережья. Августовскими ночами небосвод уже светился легким пламенем северного сияния. Фритьоф читал где-то, что, по эскимосскому поверью, это души умерших детей весело играют на небе в мяч. Но у Равны и Балто северное сияние вызвало, как видно, более прозаические образы: они принялись ныть, что зима совсем близко, а лодки всё плывут и плывут невесть куда.
— Эскимосы хорошие люди, можно было бы остаться с ними и прожить зиму, — сказал Балто.
Нансен разругал его за малодушие. Тогда оба лопаря разразились потоками жалоб. Где кофе? Где похлебка? Они голодают, они ни разу не были сыты. И разве те жалкие крохи, которые они получают, — достаточная награда за труд с рассвета до ночи? Если бы они знали, что так будет, то продали бы всех своих оленей и сами заплатили бы много, много денег, чтобы только остаться дома.
Что мог ответить на это Нансен? Только то, что дальше вряд ли будет лучше. Он не хотел лгать. Да, пищи мало. Он и сам всегда голоден. Разве не делится каждый кусок поровну, по-братски между всеми? Если они станут сейчас есть досыта, то окажутся без еды как раз посередине Гренландии. Что тогда?
Лопарей эти доводы мало убедили и, уж конечно, не утешили.
До места высадки с «Язона», откуда Нансен намеревался пересекать остров, оставалось еще свыше сотни километров, а дни ранней осени летели с непостижимой быстротой. И что это были за дни! Временами поднимался ветер, который, несмотря на все усилия гребцов, отбрасывал лодки назад. Однажды с ледяной горы, которую они только что миновали, сорвался огромный кусок льда, и гора, потеряв равновесие, перевернулась. Если бы это произошло чуть раньше, то…
И Нансен понял, что нельзя больше рисковать, нельзя откладывать дальше штурм материкового льда. Что же, они попытаются начать его здесь, не доходя до ранее намеченного места.
Утром 10 августа он объявил, что здесь их последняя лодочная стоянка. Это было возле фиорда Умивик.
Лодки вытащили на берег. Из них вынули пять саней. Лопари и Трана, соскоблив ржавчину с полозьев, принялись укладывать груз. Дитриксон занялся составлением карты побережья. Нансен и Свердруп пошли на разведку, Фритьофу хотелось посоветоваться с этим молчаливым моряком, которого он с каждым днем ценил все больше и больше.
Свердруп вырос на Севере и лыжами владел так же хорошо, как ружьем. Жизнь сильно терла его: он знал бедность, был закален лишениями. Поработав сплавщиком леса на горной реке, Свердруп ушел в море, начал с матроса, а теперь, в 33 года, считался одним из самых опытных и хладнокровных капитанов.
Никакие опасности не пугали его. Именно он вызвался провести через океан подводную лодку одного изобретателя, который долго не мог ни за какие деньги подыскать человека для этого рискованного дела.
Свердруп редко смеялся, но никто не видел его и мрачным. Он постоянно был ровным, приветливым, а главное — непоколебимо спокойным.
Теперь, когда они, связавшись длинной веревкой, переползали через снежные мосты над трещинами ледника, Фритьоф откровенно рассказал Свердрупу обо всем, что его тревожило: хуже всего без ездовых собак — все придется тащить самим, а Равна, кажется, не очень работящ, да и Балто…
— Ничего, нагрузим побольше на свои сани, — сказал Свердруп.
Плоховато и с горючим, продолжал Нансен, они ведь сильно запаздывают, погода может быть холоднее, чем рассчитывали.
— Будем греть друг друга в мешках, — невозмутимо отозвался Свердруп. — Работа тоже греет. А есть можно и холодное.
Они вернулись только под утро, разведав сносную дорогу для подъема на ледник. Вернулись друзьями, хотя ни одного слова о дружбе сказано не было.
В ночь перед началом похода все спали, забившись в крохотную палатку. Лодки были вытащены на берег и перевернуты, пять саней с кладью стояли наготове. Оставалось только впрячься в них.
Сном праведника заснул и Фритьоф. Он был молод, здоров, верил в свои план — отчего бы ему и не поспать спокойно в эту ночь!
По обыкновению, он проснулся первым. Сегодня горстка людей сожжет за собой мосты. Они пойдут через ледяную пустыню к людям, к победе. Или… к гибели.
У них нет пути назад. К черту «линию отступления» — ловушку для тех, кто действительно хотел бы любой ценой достичь цели! Когда позади сожжены мосты, в твоей голове не должно быть мысли о возвращении с полпути.
Не слишком ли тяжела его ответственность за тех, кого он поведет? В сотый раз принялся Нансен пересчитывать в уме килограммы продовольствия, километры пути. Килограммов было мало, километров — много. Но отступления не будет!
Нансен разбудил товарищей: пора собираться в путь.