«Бессмертная возлюбленная»
«Бессмертная возлюбленная»
Итак, летом 1811 года Бетховен впервые жил в Теплице, в Богемии. Это курортный город, где лечат в основном от астении; врач Бетховена посоветовал ему туда поехать, чтобы избавиться от глухоты, причиной которой считали недостаток подвижности слуховых косточек. Странные блуждания медицины.
Кто сказал, что он неуклюжий медведь? Теплице было светским местом, его посещали люди из «приличного общества», немного приблизившие Бетховена к по-прежнему недосягаемому Гете. Он завел там важные знакомства — с Рахель Левин и ее женихом, писателем Карлом Августом Фарнхагеном фон Энзе. Блестящая и образованная женщина, Рахель принадлежала к среде еврейских финансистов и держала в Берлине известный салон, где собирался цвет «романтиков». Они оба были друзьями Гете, ценившего богатых людей. Рахель была старше своего жениха лет на пятнадцать, что делало их союз маловероятным и хрупким (Фарнхаген был не прочь приударить за женщинами). Но они подружились с Бетховеном, и Фарнхаген оставил необычайно теплое воспоминание о композиторе:
«В последние дни лета я познакомился в Теплице с Бетховеном и встретил в этом человеке, которого напрасно считают диким и нелюдимым, превосходного артиста с золотым сердцем, возвышенный ум и великодушную дружбу. Он сразу же оделил нас тем, в чем упорно отказывал князьям: сыграл нам на рояле. Я скоро близко сошелся с ним, и его благородный характер, нескончаемые флюиды дыхания Божия, которые я со священным трепетом ощущал в непосредственной близости от этого, кстати, совершенно спокойного человека, так сильно привязали меня к нему, что я во весь день не замечал неудобств общения с ним, которое вскоре стало утомительным из-за его глухоты».
А Рахель… Завязался ли между ними роман тем летом 1811 года, пока молодой поэт волочился за красотками? Некоторые так и думали: Бетховен любил подвизаться в тени мужей или женихов — хороший предлог, чтобы не брать на себя лишних обязательств. Но более вероятно, хотя одно другому не мешает, что Бетховен в Теплице находился под сильным впечатлением и испытывал влечение к юной особе, сопровождавшей поэта Христофа Августа Тидге, автора стихотворения «Надежда», которое он положил на музыку в 1804 году для Жозефины Дейм. Речь об Амалии Зебальд, певице, к которой Бетховен на краткое время воспылал нежными чувствами, о чем говорит приписка к письму Тидге: «Амалии — пламенный поцелуй, если только никто этого не увидит». Некоторые даже видели в Амалии «бессмертную возлюбленную» — таинственную женщину, вдохновившую его в следующем году на письмо, по поводу которого было сломано столько копий.
Это письмо относится к первым числам июля 1812 года. Бетховен пережил тяжелый год. Денежные проблемы не давали ему покоя. Война подорвала финансы Австрии, пришлось провести серьезную девальвацию: рента Бетховена теперь почти ничего не стоила. Он негодовал на венцев и «австрийское варварство», строил новые планы отъезда, которые быстро рушились. Он собирался уехать в Англию, тем более что угроза войны замаячила снова: Наполеон готовился пойти на Россию.
В начале июля Бетховен вновь оказался в Теплице с заездом в Прагу.
После его смерти в его бумагах (вместе с Гейлигенштадтским завещанием) нашли это письмо. Если бы требовался документ, чтобы овеять флером легенды в целом трудную и несчастную жизнь, лучшего не стоило и искать. Это письмо вызвало почти столько же вопросов, толкований, предположений, догадок, гипотез, сколько какое-нибудь Евангелие. Оно не сообщает нам ничего такого о Бетховене, его характере, любовных переживаниях, чего мы бы не могли предугадать. Оно просто окутывает один момент его жизни тайной, в которой свершаются судьбы. Бетховен приехал в Теплице 5 июля, в четыре часа утра, проделав трудный путь. На следующий день он написал:
«Утром 6 июля.
Мой ангел, мое всё, мое я, только несколько слов, и то карандашом (твоим!)… Зачем этот глухой ропот там, где говорит необходимость! Разве может существовать наша любовь иначе, как при отречении, при ограничении наших желаний? Разве ты можешь изменить то, что ты не всецело моя и я не весь твой? О Боже! Взгляни на чудную природу и успокой свой дух относительно неизбежного. Любовь требует всего и требует по праву, так и ты по отношению ко мне, и я в отношении тебя, — только ты так легко забываешь, что я должен жить для себя и тебя… Будь мы навсегда вместе, ты так же мало, как и я, чувствовала бы эту печаль. Я надеюсь, что мы скоро увидимся… И сегодня я не могу сказать, какие размышления приходили мне в голову в эти дни относительно моей жизни. Если бы мое сердце находилось возле твоего, их бы, конечно, не было. Моя душа полна желанием сказать тебе многое. Ах, бывают минуты, когда я нахожу, что слова — ничто. Ободрись, оставайся моим верным, единственным сокровищем, мое всё, как я для тебя! А что нам суждено и что должно быть, то ниспошлют боги.
Твой верный Людвиг».
«6 июля вечером.
Ты страдаешь, мое самое дорогое существо… Ах, где я — там и ты со мной! Вместе мы достигнем того, что соединимся навсегда. Что за жизнь так, без тебя!!! Меня преследуют люди своею добротою, которую я так же мало желаю заслужить, как и заслуживаю. Унижение человека перед человеком причиняет мне боль, и когда я рассматриваю себя в связи с мирозданием, — что я и что тот, которого называют Всевышним?.. Как бы ты меня ни любила — всё же я люблю тебя сильнее, — не скрывайся никогда от меня, — покойной ночи. Ах Боже, так близко! Так далеко! Разве не небо — наша любовь? Но она так же незыблема, как свод небесный!»
«7 июля.
Доброго утра! Еще в постели мои мысли несутся к тебе, моя бессмертная возлюбленная, — то радостные, то грустные в ожидании, услышит ли нас судьба. Жить я могу только с тобой — или совсем не жить. Да, я решил блуждать вдали от тебя, пока не буду в состоянии кинуться к тебе в объятия, назвать тебя совсем моею и вознестись вместе с тобою в царство духов. Да, к несчастью, это должно быть так! Ты себя сдержишь, ты знаешь мою верность тебе — никогда не может другая овладеть моим сердцем, никогда, никогда! О Боже, почему надо бежать того, что так любишь? Но это неизбежно — жизнь моя теперь полна забот. Твоя любовь делает меня счастливым и несчастным в одно и то же время. В мои годы я нуждаюсь в некотором однообразии, в ровности жизни; может ли это быть теперь, при наших отношениях? Будь покойна; только смотря покойно вперед, мы можем достигнуть нашей цели — быть вместе. Вчера, сегодня — как страстно, со слезами, я рвался к тебе, тебе, тебе, — моя жизнь, мое всё! До свидания! — О, люби меня, никогда не сомневайся в верном сердце твоего Л.
Вечно твой, вечно моя, вечно вместе».
Попытка разрешить загадку «бессмертной возлюбленной» стала обязательным этапом для исследователей. Прежде чем привести различные — и многочисленные — гипотезы и разгадку, которая кажется очевидной на момент написания этой книги (пока не появится новая), позволим себе несколько замечаний.
Во-первых, это письмо было найдено у Бетховена, отсюда два предположения: либо оно так и не было отправлено, либо возвращено ему или отдано обратно по соображениям деликатности. Если верна первая версия, значит, Бетховен считал его неуместным, неподобающим, тщетным, свидетельством любовного увлечения, сильно похожего на пароксизмальный приступ. Известно, что этот одержимый страстями, но слабовольный человек порой переживал приступы, близкие к бреду, напоминающие мифоманию. Сам тон письма передает состояние, в котором эротическое возбуждение примешивается к использованию традиционных символов из немецких сказок: странствие через темный лес грозовой ночью (впрочем, это подлинное обстоятельство), обряд посвящения перед впадением в экстаз. Что же до мечты о совместной жизни и счастье вдвоем, вечно отвергаемый Бетховен положил ее в основу своей любовной психики, сочетающей желание и страх, wishful thinking[13] и неискренность, которую, наверное, не вполне осознавал. Когда кризис миновал, он попросту убрал это письмо к прочим бумагам, словно протрезвев. Если же письмо прислали назад, всё еще проще: его иллюзии по поводу чувств предмета его страсти в очередной раз оказались развеяны.
Остается узнать, кто эта женщина, которой предназначена пышущая страстью проза. На сцену выходят ищейки. Долгое время они не могли прийти к согласию о том, в каком году было написано письмо, и по-прежнему расходятся по поводу личности адресатки. Но верно и то, что за два века исследования существенно продвинулись вперед: были обнаружены новые документы, полицейские рапорты, позволяющие проследить за перемещениями «объектов» по записям в гостиничных журналах, письмам, и сегодня год уже не вызывает сомнений: 1812-й.
Однако Шиндлер, считавший себя близким к Бетховену и его единственным другом, автор его первой биографии и виновник уничтожения множества тетрадей, считает, что знакомство состоялось в 1806 году, а то и в 1803-м, и что «бессмертная возлюбленная» — Джульетта Гвиччарди. Тейер, первый серьезный биограф Бетховена, чья книга была исправлена и дополнена Дейтерсом, а затем Элиотом Форбсом в 1964 году, не высказывается на этот счет. Мнения других биографов разделились между двумя сестрами фон Брунсвик, Терезой и Жозефиной. Но в то время сестры, в особенности Жозефина, уже не присутствовали в жизни Бетховена. Упоминали и об Амалии Зебальд. И даже о новой знакомке, встреченной в Теплице в предыдущем году, — Рахели Левин.
Мейнард Соломон в тщательном, интеллектуальном исследовании, которое разрешает загадку, как ребус, и читается, как детективный роман имперской эпохи, сопоставляет факты, применяет метод исключения и дедукции и приходит к единственно верному, на его взгляд, решению: «бессмертная возлюбленная» — это Антония фон Брентано, урожденная Антония фон Биркеншток, невестка Беттины. Эта меланхоличная, хрупкая молодая женщина, так и не освоившаяся в чужих краях, на которую Бетховен изливал в Вене сокровища своего таланта пианиста как близкий, чуткий и скромный друг, сыграла заметную роль в его духовной жизни. Десять лет спустя он посвятит ей «33 вариации для фортепиано на тему вальса Диабелли» (опус 120) — памятник фортепианной культуры.
Доказано, что Антония фон Брентано находилась в Праге в начале июля 1812 года, где Бетховен мог ее видеть (письмо влюбленного отмечено недавним бурным переживанием), а затем в Карлсбаде, куда и должно было быть послано письмо. И Бетховен чувствовал уверенность, что скоро вновь ее увидит: в самом деле, летом он еще будет пребывать в Праге.
Разумеется, этот набор доказательств не создает полной уверенности. Да так ли уж это важно?
Несколько дней спустя, 19 июля 1812 года, всё там же, в Теплице, Бетховен наконец-то встретился с Гёте! По настоянию Фарнхагена великий писатель сам нанес ему визит.
Часто бывает, что две исключительные личности при встрече не знают, что сказать. Особые миры, соперничество, параллельные пути, которые не пересекутся… К тому же дружба, это особое состояние души, не возникает по приказу. Они такие разные: Гете — утонченный, элегантный, светский, настолько же тонкий политик, как великий писатель, и Бетховен — прямой, без выкрутасов, цельный и неопрятный. Впрочем, они судили друг о друге не слишком сурово. «Придворный воздух очень нравится Гёте. Больше, чем следовало бы поэту, — проницательно писал Бетховен. — Стоит ли говорить о смешных замашках виртуозов, если поэты, обязанные быть первыми учителями нации, готовы забыть всё ради этого ложного блеска!» Гёте же был впечатлен и в день их самой первой встречи написал жене: «Я никогда не видел художника более сосредоточенного, энергичного, проникновенного. Прекрасно понимаю, что его поведение должно казаться необычным всем остальным». В начале сентября Гёте писал Цельтеру: «Я познакомился с Бетховеном в Теплице. Его талант поразил меня; но, к сожалению, это совершенно необузданная натура. Конечно, он вправе считать весь свет отвратительным, но это не делает его привлекательнее ни для себя самого, ни для других».
Что произошло во время этих встреч? Они разговаривали, пытались приручить друг друга. Бетховен играл для Гёте на рояле. К этим дням относится, возможно, вымышленный эпизод, поскольку рассказала о нем много лет спустя (в 1832 году) Беттина Брентано, к тому времени поссорившаяся с писателем, а главное, с импозантной фрау Гёте. Прогуливаясь под ручку по городскому саду и беседуя, Бетховен и Гёте повстречались с императорской четой. Гёте «высвободил свою руку и, сняв шляпу, стал сбоку, в то время как Бетховен, с засунутыми в карманы руками, прошел между герцогов и их свиты и лишь слегка дотронулся до шляпы, когда они расступились, чтобы дать ему дорогу, дружески приветствуя его. Подождав Гете, который пропустил их мимо себя с глубокими поклонами, Бетховен сказал: „Я вас ждал, потому что почитаю и уважаю вас, как вы того заслуживаете, но тем лицам вы оказали слишком много чести“».
Чудесная история. Если этого не было на самом деле, придумано прекрасно.
Бетховен и Гете больше не увидятся. Два самых замечательных немца своего времени разминулись. Ни в одном из своих сочинений Гёте не делает ни малейшего намека на Бетховена. И все письма музыканта отныне останутся без ответа.
В конце июля он уехал из Теплице в Карлсбад и дал там благотворительный концерт 6 августа. Увиделся ли он с «бессмертной возлюбленной»? Известно, что Антония Брентано находилась там в тот момент вместе с мужем. Вернуьшись в Теплице в холодном дождливом сентябре, он возобновил знакомство с Амалией Зебальд, протекавшее под знаком доброго товарищества с оттенком легкого флирта. Он позволял называть себя тираном, каким иногда и был, развивал успех в шутливом тоне, иногда высказываясь более определенно. На самом деле, ему было нехорошо, он заболел. Амалия навещала его, когда он мог ее принять, стараясь заботиться о нем. Влюблена? Всю свою жизнь Амалия будет держать при себе прядь волос Бетховена, «срезанную с его головы в Теплице в конце сентября 1812 года»…
Посреди этих встреч на высшем уровне и любовной лихорадки он находил время поработать по своему обыкновению, то есть постоянно. Искусство не терпит ни отдыха, ни перерывов. У Бетховена всегда была при себе записная книжка, в которой он помечал идеи, приходившие ему в голову. В тот год он завершил Седьмую симфонию (ля мажор, опус 92). Где он черпал силы для сочинения этого внушительного произведения, законченного в апреле, с такой красивой оркестровкой и таким энергичным ритмом, что Вагнер назвал ее «апофеозом танца»? Это настоящий праздник, сатурналия, взрыв нечеловеческой радости, выражающий чувство освобождающего триумфа, — именно так ее восприняла публика на концерте 8 декабря 1813 года, где ее исполнили вместе с «Победой Веллингтона, или Битвой при Виттории» (опус 91). В аллегретто величественный ритм марша сочетается с лирической задумчивостью, поднимающейся до божественных высот. Публика, растроганная до слез, потребовала сыграть его на бис во время первого исполнения.
И тогда же, летом 1812 года, столь богатого на события, он написал Восьмую симфонию — «симфонийку в фа мажоре» (опус 93), которая кажется почти торопливой сменой частей, но выражает постоянное ликование. У Бетховена была слабость к этой симфонии, понравившейся меньше, чем Седьмая, и встретившей прохладный прием. Он был этим уязвлен, считая, что она «гораздо лучше».
Осенью 1812 года произошел любопытный эпизод, бросающий тень на моральные принципы Бетховена. Его младший брат Иоганн, аптекарь из Линца, вступил в связь с молодой особой сомнительных нравственных устоев Терезой Обермейер. Ревность? Приступ стыдливости? Клановые предрассудки? Затаенная обида, искавшая лишь предлог, чтобы вылиться в тиранию? Правда, Тереза родила дочь неизвестно от кого. Бетховен тотчас помчался в Линц. Он был в бешенстве: обругал брата, подрался с ним (в семье Бетховенов споры решали кулаками). Он хотел, чтобы эта женщина исчезла из жизни Иоганна. Даже обратился к городским властям и епископу, чтобы ее прогнали. Дело затянулось на целый месяц. В конце концов брат сделал ход конем: женился на своей любовнице. Людвиг бранился, присутствуя на венчании (он-то никак не мог вступить в брак), и на следующий же день вернулся в Вену. Но во время этой жалкой семейной трагикомедии он закончил свою Восьмую симфонию…