Депрессия

Депрессия

Слишком много работы, напряжения, волнений и любовных разочарований. Его творчество огромно, великолепно, исключительно, а его жизнь — катастрофа. После эпизода с Иоганном, которого он, возможно, слегка стыдился, в душе остался горький осадок. Странная семья. И с братом Карлом было не лучше. Людвиг обвинял его в краже рукописей, которые часто терялись в домашнем кавардаке. Однажды он ворвался к Карлу, стал ругать, посыпались удары. Жена Карла, к которой мы скоро еще вернемся, попыталась их растащить. Карл достал ноты из какого-то ящика. Людвиг бросился ему на шею: прости, прости меня. Брат его прогнал. Через некоторое время они встретились на мосту Фердинанда. Карл, уже болевший туберкулезом, был похож на живого мертвеца. Людвиг осыпал его поцелуями, усадил в фиакр, чтобы отвезти домой. Прохожие ошеломленно взирали на эту сцену.

Нехватка денег становилась тревожной. Ренту ему теперь выплачивали эпизодически. Князь Кински, один из его меценатов, упал с лошади и умер. Только эрцгерцог Рудольф преданно продолжал его поддерживать.

В 1813–1818 годах «выработка» Бетховена существенно уменьшилась. Ему словно требовалась передышка после такого выброса творческой энергии и создания стольких шедевров. Эту относительную паузу можно объяснить событиями в его жизни. Но пока, в конце 1812 года и в первые месяцы 1813-го, у его апатии есть одна главная причина: он подавлен, впал в депрессию. Этого слова тогда не существовало, но само явление было: его называли меланхолией или болезнью века, если придерживаться тенденций романтизма. От нее иногда умирали — покончив с собой или зачахнув.

Он страдает и начинает вести дневник. Вот записи за конец 1812 года:

«Покорность, беззаветная покорность судьбе! Только она поможет тебе пойти на жертвы, которых требует служение. О, тягостная борьба! Готовь дальнее путешествие всеми способами. Делай всё необходимое для осуществления твоего самого заветного желания, и в конце концов тебя будет ждать удача. Ты не должен более жить для себя — только для других; для тебя нет более счастья, как только в тебе самом, в твоем искусстве. О Боже, дай мне силы победить себя! Меня ведь ничто теперь не должно привязывать к жизни. Во всяком случае, с А. всё кончено».

«А»? Как не подумать об Антонии Брентано? Все его мечты о счастье рухнули. «Источник иссякает», — напишет он. Источник вдохновения?

Он запустил себя. Летом 1813 года в Бадене он был больше похож на бродягу, чем на великого музыканта на отдыхе.

Однако в том году он написал произведение, которое наделало шуму во всех смыслах этого слова: «Победа Веллингтона, или Битва при Виттории». Его «симфония в двух частях» несколько ошарашивает, и это мягко сказано. Сам Бетховен говорил о ней: «Это глупость». Злые языки, к которым мы, конечно, не принадлежим, называли ее музыкой глухого.

Произведение было написано по заказу Иоганна Непомука Мельцеля, мастера-«золотые руки», состоявшего механиком при венском дворе. Он изготовил слуховые рожки для великого глухого, изобрел метроном и несколько причудливых инструментов, в том числе пангармоникон[14], уговорив Бетховена сочинить для него что-нибудь «патриотическое». Он даже подсказал план произведения. Потом он заявит на него права, и Бетховен начнет с ним тяжбу, которая угаснет сама собой после отъезда Мельцеля в Америку. Кстати, скромные возможности инструмента вынудили Бетховена оркестровать всё произведение.

«Битва при Виттории» — эстетическая диверсия, гигантский фарс, «музыкальная шутка», гротескная пародия на его собственный героический стиль, завершающаяся «Боже, храни королеву!» («God Save the Queen!», гимн Великобритании.) Во всяком случае, это большой регресс, подтверждаемый и другими произведениями той поры — хор «Германия» (си-бемоль мажор, WoO 94) или кантата «Момент славы». В день концерта, 8 декабря 1813 года, состоялась символическая реконструкция сражения при Виттории: по залу маршировали войска, стреляли пушки. Эту бессмысленную какофонию исполняли в один день с Седьмой симфонией (ля мажор, опус 92)… и она имела такой же успех, если не больший. Правда и то, что атмосфера экзальтированного патриотизма, царившая тогда в Вене, могла ослепить — или оглушить — публику, понимавшую, что победа Веллингтона при Виттории была для Наполеона началом конца. Кроме того, зрелище удалось на славу: Сальери и Гуммель были при пушке, Мейербер^{45} бил в большой барабан, а Бетховен стоял за дирижерским пультом и не слышал ничего, кроме большого барабана.

В итоге «Битву при Виттории» исполнили еще несколько раз: 12 декабря, 2 января и 27 февраля — в этот день Бетховен впервые представил и свою Восьмую симфонию (фа мажор, опус 93). «Битва» стала произведением, принесшим ему больше всего денег.

В апреле 1814 года, вернувшись к серьезным вещам, он сам сидел за роялем во время первого исполнения трио «Эрцгерцог» на вечере, устроенном скрипачом Шуппанцигом. Успех, как и беда, не приходит в одиночестве: в театре Каринтии решили возобновить постановку «Фиделио». Все знали, что Бетховен не смирился с неудачей 1805 года. Он согласился, потребовав права переработать свое произведение; редкий артист может похвалиться тем, что ему дали шанс реабилитироваться после столь оглушительного провала. Но упорство принесло свои плоды: новое либретто, написанное Георгом Фридрихом Трейчке, режиссером из Императорской оперы, сильно переделанная партитура. 23 мая 1814 года наконец-то состоялся триумф, купленный ценой неимоверных трудов: новая увертюра, сокращение дуэтов и трио, а главное — введение большого финального хора, который придал всему произведению истинно грандиозный размах, как будто Девятая симфония уже была в разработке…

Короче, всё хорошо? Новые удачи, венчающие собой — наконец-то! — прежние, даже давнишние труды. Но внешность обманчива. Кризис еще не преодолен. В начале 1814 года его подкосил безапелляционный приговор врачей. «Решение врачей о моей жизни, — записал он в дневнике. — Если спасения нет, должен ли я прибегнуть к…?» Несмотря на то что часть слов вычеркнута дураком-переписчиком, общий смысл ясен: он думает о самоубийстве. Уже не в первый раз. Каким «неизлечимым» недугом он поражен? Загадка. Новый приступ сифилиса? Эту гипотезу выдвигает Мейнард Соломон; не опираясь на неопровержимые доказательства, она всё же основывается на кое-каких серьезных указаниях. Весь 1813 год, после любовных неудач, Бетховен поддерживал переписку с Цмескалом; она совершенно прозрачна для тех, кто умеет читать между строк, речь идет об услугах проституток. Он называет их «крепостями» или «полуразрушенными крепостями», в которых «пушки уже пробили бреши». В слегка завуалированной форме друзья обмениваются информацией об этих «болотистых местностях». «Я предпочитаю вторую половину дня, около половины четвертого или в четыре», — пишет Бетховен. И помечает в своем дневнике, словно признаваясь в том, как отвратительна ему любовь за деньги: «Без союза душ услаждение чувств остается животным актом».

Как бы то ни было, острый кризис понемногу притупился, благо пришел успех. Бетховен принадлежит к тем людям, которые существуют благодаря работе и думают, что явились на свет, чтобы осуществить важную миссию. «Много надо совершить на земле. Делай это быстрее!» — записал он в своем дневнике в 1814 году. И потом, осень принесла ему «минуту славы», как пишет Шиндлер, причем на сей раз усомниться в этом не было причин: он на вершине своей карьеры в плане общественного и светского признания.

В музыке он ныне признанный авторитет, величайший современный композитор. Ветер попутный. Политические воззрения и дружба с «либералами» по-прежнему делают его подозрительным, но события словно подтверждают его правоту: Бетховен считается патриотом и идеальным выразителем немецкой души. С ним здороваются на улице.

Именно в этот момент в жизни композитора, с подачи скрипача Шуппанцига, появился молодой человек, который сыграет весьма спорную роль в судьбе бетховенского наследия, — уже упоминавшийся нами Антон Шиндлер, пиявка, присосавшаяся к жизни и творчеству Бетховена; такие порой встречаются в окружении великих людей.

И вот Венский конгресс, мастерски организованный Меттернихом, преданным императору душой и телом. После похождений Наполеона предстоит заново вычертить контуры Европы, а главное — вернуть старый порядок. История любит фарс. Бетховен, которого чествуют по этому случаю, приглашая в общество коронованных особ как официального музыканта, героя австрийского патриотического движения, — автор «Битвы при Виттории». Он знает об этом и ворчит. Это всё равно, как если бы гениального Феллини хвалили за рекламный ролик о спагетти. Какой самообман! Однако 25 января 1815 года он дал концерт императорам и королям, которые слушали его в благоговейном молчании. Его последний концерт как пианиста.

Как не потерять голову от такого поклонения? Оставшись самим собой. Собрание государей, королей, императоров не произвело на него никакого впечатления. Он даже не потрудился сделать вид, будто это не так. Эрцгерцог Рудольф дошел до того, что заказал ему музыку для конных состязаний, — и получил в ответ короткий смешок и резкий ответ. Пора кончать эту комедию.

Венский конгресс произвел переворот в его жизни и творчестве. Он познал славу: он знает, что она иллюзорна, основана на недоразумениях и неверных установках, уязвляющих его в душе. Бетховен, которого восхваляют, делают символом патриотического обновления, — это не он. Ничего общего. Бетховен только один.