Убить отца

Убить отца

С октября 1825 года Бетховен переехал на новую квартиру, которая окажется последней, — в Шварцшпаниерхаусе («Доме испанского монаха»). Впервые за многие годы он не выехал за город с наступлением лета — его последнего лета. Хотел остаться рядом с Карлом, которому предстояло сдавать выпускные экзамены. На самом деле он следил за племянником. Не самая лучшая идея. Обычно с отъездом дяди на летний отдых Карл мог хоть немного вздохнуть. В этот год ему придется терпеть его перепады настроения и причуды в духоте венского лета. Он пытался избегнуть докучливых приставаний, хитрил, уверял, что в его присутствии нет нужды, он сам прекрасно подготовится, — всё тщетно.

В голове Бетховена роились новые планы. Он начал Струнный квартет № 16 (фа мажор, опус 135), тот самый, финал которого строится на знаменитом обмене репликами: «Muss es sein? Es muss sein!»[24]

У этой части была своя история. В июле Бетховен написал шутливый канон на тему разговора с одним из своих меценатов, Игнацем Дембшером. Тот хотел получить рукопись партитуры Квартета № 13, которую Бетховен уступил Шуппанцигу. Людвиг потребовал, чтобы Дембшер уплатил Шуппанцигу в качестве компенсации 50 дукатов. «Надо ли?» — спросил Дембшер. «Надо!» — со смехом ответил Бетховен[25]. В Квартете № 16 мотив «Muss es sein? Es muss sein!» из канона наподобие тех, которые Бетховен часто сочинял ради шутки, принимает размах метафизического размышления, давая ответ на вопросы, относящиеся к смыслу жизни и творчеству художника. Шутливый канон вырос в своего рода музыкальный диспут между силой смирения и силой воли. Это означает, как подметил Милан Кундера в «Невыносимой легкости бытия», что Бетховен здесь переходит от легкого к тяжелому, на языке Гёте простое «здрасте» может принять значение метафизического тезиса, добавляет он в шутку. Выдвигались и другие гипотезы, объяснявшие такой переход. Кроме одной, которую попробуем предложить мы: в промежутке Карл пытался покончить с собой.

Он дважды выстрелил себе в голову. Одна пуля пролетела мимо, другая попала в левую сторону черепа. Дата этого отчаянного поступка точно не известна: конец июля — начало августа.

Это был обдуманный поступок. Карл говорил, что хочет наложить на себя руки. У него, неуравновешенного, измученного, доведенного до крайности, был пистолет; Шлеммер, его квартирный хозяин, нашел его в чемодане вместе с зарядом. Шлеммер изъял оружие и известил Бетховена. Но Карл продал часы и купил себе другой пистолет. Потом уехал из Вены к развалинам замка Раухенштейн в окрестностях Бадена и пустил себе пулю в голову.

Он больше не мог так жить. Преследование со стороны дяди, постоянное шпионство — обложили со всех сторон… Бетховен задействовал всех своих знакомых: даже Шиндлер был всегда начеку и донимал Карла вопросами, где он был и что делал. Говорят, дошло до того, что Хольц напоил его, чтобы выудить признания. Раздраженный, ожесточенный, задыхающийся в этой неизбывной атмосфере подозрительности, Карл попытался обратиться к матери. Он всё делал тайком, «боясь попасться старому болвану». Деспот-дядя, прямо скажем, отвратительный в мучительных проявлениях своего отцовского невроза, внушал ему теперь только непреодолимое отвращение. Была и еще одна причина: долги. Он играл и проигрался. Ему даже случалось утаивать деньги, предназначавшиеся для уплаты за квартиру, а Бетховен всегда неохотно раскошеливался.

Карл лежал в луже крови. Он не умер. Неудача? Самоубийство, особенно неудавшееся, — часто способ наказать свое окружение. В данном случае — убить отца, что вскоре и произойдет. Рано утром его, бесчувственного, подобрал ломовой извозчик. Карл нашел в себе силы прошептать, что хочет поехать к матери.

Бетховен бросился туда, вместе с Хольцем. Карл был в сознании и при виде дяди пришел в ярость. Он больше и слышать не хочет о нем: «Хватит. Не донимай меня больше упреками и жалобами, всё кончено».

Десять лет борьбы, неловкой и дикой любви, разочарований и тревог, безумия, непоследовательности, яростно ревнивого воспитания, которым Прометей хотел вылепить свое творение, — и всё кончилось здесь, перед этим враждебным и замкнутым подростком с окровавленной повязкой на голове.

Но это был еще не конец. В Австрии самоубийство считалось преступлением, согласно общераспространенной католической морали, высшим проявлением глупости. Стоит ли пробуждать мертвецов и судить их, убивать во второй раз? А когда выжил…

В полиции Карл обвинил во всём дядю: это из-за него он хотел покончить с собой, он слишком дурно с ним обращался. Единственный способ избежать суда — записаться в армию и, разумеется, Бетховен должен отказаться от опекунства. Поскольку теперь стало ясно, что именно довело Карла до отчаяния и такого поступка: отсутствие религиозного воспитания. Кстати, пока Карл лежал в больнице, куда его перенесли, его каждый день навещал священник.

Бетховен терзается стыдом, угрызениями совести и злобой на племянника. И любовью — она никуда не делась. Он пишет ему, пытается вернуть доверие к себе, если оно когда-то было. Но теперь Карл, вернувшийся с того света, уже непроницаем для таких попыток, словно слова дяди больше не достигают его: он спокоен, решителен, отчужден. Он согласился, даже сам решил уехать в армию, как только сможет.

В эти минуты полного смятения Бетховен был не один. Стефан фон Брейнинг взял на себя судебные хлопоты и опеку Карла. Тем временем Бетховен продолжал мстительно преследовать его мать, брызжа ядовитой слюной:

«Ему нельзя позволить общаться с матерью, чрезвычайно развращенной особой. Ее глубоко порочная и дурная натура, то, как она беспрестанно побуждала Карла вытягивать из меня деньги, а затем делиться награбленным с ней, скандал, вызванный рождением ее дочери, отец которой до сих пор не обнаружен, а также уверенность в том, что общение с матерью приведет его к встречам с далеко не добродетельными женщинами, — вот чем объясняются моя тревога и мое ходатайство. Сожительство с такой особой, как она, не сможет наставить молодого человека на путь добродетели».

Жалкое упорство в ненависти. Словно ему самому нужно оправдаться, сбросить с души тяжкий груз собственной вины — это типично для людей, у которых чувства преобладают над разумом.

Если бы люди, находившиеся рядом с ним, не знали его, они никогда не догадались бы, что он пережил такую трагедию. Он шутил, говорил о новых планах и упорно работал над Квартетом № 16. Последствия великих потрясений часто сказываются много позже, но становятся от этого сильнее.

Хотел ли он укрепить семейные узы? Сделать приятное Карлу, вышедшему из больницы? Он согласился, без особого воодушевления, провести осень в Гнайксендорфе у брата Иоганна. Странный поступок. На упрашивания Иоганна он сначала ответил: «Я не поеду. Твой брат???!!!» Этого было бы достаточно, чтобы пробежал холодок. Но Иоганн упорствовал, и Карл примкнул к нему. В конце концов Людвиг уступил.

Всем было тяжело. Бетховен был хмур, раздражителен, всем недоволен. Его невестка из кожи вон лезла, чтобы ему угодить, поставила цветы на подоконник в его комнате — а он ее на дух не выносил. Даже попытался убедить брата лишить жену наследства в пользу Карла. Не стоит и говорить, что тот не согласился. Еда казалась ему отвратительной, хотя в этом явно было лукавство и мелочность. Или это смерть вела свою подрывную работу? Он был убежден, что все преследуют его, перешептываются за его спиной, а Карл со своей теткой нарочно играют пошлую музыку, чтобы доводить его до белого каления. И потом, он не выносил вульгарности парвеню своего брата и его жены.

1 декабря он поспешно уехал из Гнайксендорфа вместе с Карлом, трясясь на повозке молочника под ледяным дождем. До Вены было 80 километров, пришлось сделать остановку на захудалом постоялом дворе без очага. Бетховен дрожал от холода всю ночь, ему было плохо. На следующий вечер, в Вене, он свалился от двустороннего воспаления легких. И не вставал до самой смерти.