Глава пятая. ВЫСТРЕЛ ОЗНАЧАЕТ ПОБЕДУ (1941, СЕНТЯБРЬ — ДЕКАБРЬ)
Глава пятая. ВЫСТРЕЛ ОЗНАЧАЕТ ПОБЕДУ (1941, СЕНТЯБРЬ — ДЕКАБРЬ)
Этот необычный выстрел прозвучал над гаванью Полярного в самое напряженное для нас время: в разгар второго (осеннего) и наиболее сильного нажима противника на приморском участке мурманского направления. Потерпев неудачу в июне — июле, немецко-фашистское командование в течение августа накапливало резервы, подтягивая их к исходным позициям у линии фронта, и в сентябре повторило удар в районе Западной Лицы. Намерения противника были те же: любой ценой прорваться к побережью Кольского залива, к Полярному, к Мурманску. Бои завязались упорные. Гитлеровцы стремились наверстать упущенное летом. За отчаянными попытками уже легко было видеть торопливость противника, вызванную опасениями застрять в сопках на зиму, на долгую полярную ночь с ее морозами, туманами и снежными зарядами. Такая перспектива заставляла фашистских егерей лезть напролом, и в нескольких местах они прорвали-таки нашу оборону.
Однако ненадолго.
Наше сопротивление определялось не только частными интересами флота отстоять свою главную базу — Полярный, расположенный в ее тылу Мурманск. Защита их была задачей государственного значения. Мы уже знали то, что еще не принималось всерьез немецко-фашистским командованием: предстоящую роль внешних коммуникаций через Северную Атлантику. Понимание этого — вот что не удваивало, а удесетеряло силу нашего сопротивления. Обещанные нам в помощь дивизии были в пути повернуты к Ленинграду, где создалось угрожающее положение. К нам поступила телеграмма Генерального штаба: защищать Мурманск до последней возможности. Однако отход к Мурманску неизбежно повлек бы за собой потерю Кольского залива и с ним выхода в океан, без чего в данных неблагоприятных условиях оборона Мурманска теряла смысл. Для флота решиться на отход было почти равносильно самоубийству. А с точки зрения дальнейшей безопасности государства все это могло повлечь за собой очень серьезные, тяжкие последствия.
Совместно с армией мы ввели в бой все резервы, чтобы удержаться на занимаемых рубежах обороны. Флот вторично отдал 14-й армии своих людей сверх того, что уже было отдано в начале июля, и вдобавок взял на себя доставку всего необходимого армейским частям, защищавшим линию фронта на приморском участке: у Западной Лицы и у перешейка между Муста-Тунтури и полуостровом Средний. Именно там был самый сильный нажим противника, хорошо знавшего, что захват обоих полуостровов — Среднего и Рыбачьего — даст ему контроль над входом в Кольский залив. Немецко-фашистское командование готовило даже десант на Рыбачий, но ход событий не оправдал намерений и расчетов гитлеровцев, поэтому они так и не осмелились на десант.
Выйдя на побережье от склонов Муста-Тунтури до Западной Лицы, противник установил там несколько батарей, чтобы всячески препятствовать снабжению наших войск на полуостровах. По сути, и Рыбачий и Средний стали островами, и путь к ним по Мотовскому заливу превратился в простреливаемый насквозь коридор. В таких условиях осуществлялось снабжение наших войск на Среднем и Рыбачьем, поскольку пришлось отказаться от пути через мыс Цып-Наволок. Дороги от этого мыса к фронту не было, а медлить с доставкой нужных припасов и резервов не годилось. Поэтому доставка подкреплений, боеприпасов и прочего, эвакуация раненых в стационарные госпитали — все происходило по Мотовскому заливу на вспомогательных, еще недавно рыболовных судах, точнее, на мотоботах.
Первое время, пока стоял круглосуточный полярный день, эти суденышки с парадным ходом в шесть узлов, вооруженные пулеметами и дымовыми шашками, были лишены даже такой естественной защиты, как ночная темнота, и подвергались в пути двойным ударам — береговой артиллерии и авиации противника. Сами по себе мотоботы не могли, конечно, противодействовать таким ударам и только защищались дымовой завесой от бомб и прицельного артиллерийского огня. Защищались, правда, искусно, маневрируя в дыму, и чаще всего обманывали противника. Иногда же снабженческие рейсы перерастали в боевую операцию, в которой принимали участие значительные силы. Почин в подобных случаях принадлежал противнику: его батареи, норовя потопить мотоботы, первыми открывали огонь по ним. Немедленно вступали в действие наши батареи, стремясь вынудить вражеских артиллеристов либо замолчать, либо переключиться на контрбатарейную стрельбу. Завязывалась артиллерийская дуэль; в то же время гитлеровцы вызывали на помощь свою авиацию. Мы отвечали тем же. Вскоре над батареями и над Мотовским заливом появлялись самолеты и разгорался воздушный бой, принимавший иногда солидные размеры. В одном из таких боев над двумя суденышками, носившими шутливые клички «Сазанок» и «Пузанок», участвовало с обеих сторон до двухсот самолетов.
Капля долбит камень... Один за другим снабженческие рейсы тихоходных, небольших мотоботов сыграли свою роль в самое напряженное время боев на сухопутных рубежах. Непрерывно получая поддержку всем необходимым, наши войска удержали занимаемые позиции. Рыбачий, Средний и северные склоны Муста-Тунтури остались в наших руках, и теперь уж вряд ли удастся гитлеровцам изменить положение там в свою пользу.
При условии, если Северный флот будет и впредь успешно решать задачу, первостепенное значение которой определилось в момент осеннего наступления немецко-фашистских войск: активно действовать на морских коммуникациях противника, связывающих его лапландскую группировку с тыловыми базами в Норвегии. Ибо морские коммуникации вдоль норвежского побережья к Варангер-фиорду — в Киркенес и к Печенгскому заливу — в Лиинахамари и в Петсамо — являются основным путем снабжения гитлеровцев, застрявших на зиму в Заполярье, и, главное, основным путем подвоза новых контингентов. Других равноценных путей у противника в этих местах нет. Железные дороги отсутствуют, а пропускная способность автомобильных дорог — по Финляндии от Рованиеми к Петсамо и по Норвегии от Тромсё до Киркенеса — настолько мала, что не в состоянии обеспечить питание тех войск, какие действуют против нас. Вот в этом, именно в этом ахиллесова пята вражеской группировки, задержанной нами на дальних подступах к Мурманску. Боеспособность и дальнейшая судьба горнострелкового корпуса Дитла и всех лапландских войск зависит от положения на морских коммуникациях. Сюда, по кораблям и транспортам врага, и надо бить день за днем, непрестанно, — тогда гитлеровцам будет не до мотоботов и не до наступления. Надо сделать все, чтобы они почувствовали на свой шкуре справедливость поговорки: «Не до жиру, быть бы живу». И это в наших возможностях, несмотря на преимущество противника в силах на театре. Нацеленность ударов по коммуникациям позволит нам свести на нет его преимущество. Отсюда и насущная задача для флота, первостепенное значение которой уже определилось: использовать все наличные силы и средства, чтобы опережающими намерения немецко-фашистского командования действиями сорвать доставку резервов и снабжения для лапландской группировки. Пусть гитлеровцы забудут и мечтать о наступлении.
Так поддерживалась связь между частями морской пехоты на заснеженных сопках Заполярья
Главная роль в повседневном решении этой долговременной и нелегкой задачи уже принадлежит подводным силам. Нацеленные вначале, еще за несколько дней до войны, на прикрытие наших морских рубежей, они постепенно были переключены на морские коммуникации противника для ударов по вражеским конвоям, шедшим с грузами и резервами в Киркенес и Петсамо или в обратном направлении с грузами стратегического сырья — никелевой руды, и оказались по-настоящему на своем месте, хотя прошли перед тем через ряд неудач, естественных при отсутствии боевого опыта. Теперь «малюткам» (малые лодки типа «М») отведены районы Варангер-фиорда и Тана-фиорда, не столь удаленные от наших баз; а сфера действий «щук» (средние лодки типа «Щ») простирается до Нордкина и Нордкапа у границы между Баренцевым и Норвежским морями; теперь «катюши» (большие океанские лодки типа «К», неизменно вызывающие зависть у наших союзников) ходят на дальние позиции до Вест-фиорда. Такое рациональное использование подводных сил очень скоро принесло и продолжает приносить соответствующий положительный результат, несмотря на то, что условия, в каких действуют подводные лодки, очень трудные. Не надо забывать, что берег на запад от Рыбачьего занят противником. Там вдоль всего побережья расположены вражеские посты наблюдения, батареи, аэродромы.
Понятно, что свои конвои гитлеровцы водят почти вплотную к берегу, используя большие глубины прибрежных вод. Все побережье изрезано, насчитывает множество удобных бухт и заливов, где рассредоточены сторожевые корабли противника, выходящие на защиту конвоев. Кроме того, конвои сопровождаются большим и сильным охранением, а в летную погоду над ними «висит» прикрывающая их авиация.
Тем не менее вражеским конвоям весьма редко удается проскочить без потерь. Обычно результат таких встреч в нашу пользу — на всем протяжении от Гаммерфеста до Киркенеса и Петсамо.
Наглядным выражением этого результата явился выстрел, с упоминания о котором я начал главу. Он прозвучал над Екатерининской гаванью, как только на рейд Полярного вошла подводная лодка «К-2» под командованием капитан-лейтенанта В. П. Уткина.
Было это 19 сентября 1941 года, около 19 часов. Все, кто находился на пирсе, переглянулись, заслышав выстрел из лодочной пушки, и, недоумевая, обратились ко мне. А я тоже недоумевал, хотя и вспомнил спустя несколько мгновений, что не столь давно, придя на пирс вместе с начальником британской военно-морской миссии Беваном встретить английскую подводную лодку «Тайгрис» (одну из двух действовавших тогда у нас на театре), возвратившуюся с позиции, вдруг услышал резкий звук сирены. Английская лодка дала сигнал, значение которого никому не было известно, и я спросил о нем у Бевана. Шестидесятилетний кэптен, знаток сельского хозяйства, о котором он мог рассуждать сколько угодно, вначале ответил на мой вопрос, что не знает, в чем дело, но тут же заметил, что английские подводники обычно извещают сиреной о потоплении вражеского судна. Так и оказалось: «Тайгрис» уничтожила фашистский транспорт. Да, но что означал орудийный выстрел, произведенный в гавани с нашей подводной лодки?
Все выяснилось, когда Уткин ошвартовал корабль у пирса и вместе с командиром дивизиона М. И. Гаджиевым, принимавшим участие в этом первом для всего экипажа лодки боевом походе, направился ко мне.
— Товарищ командующий! — доложил он. — Подводная лодка возвратилась из боевого похода. Потоплен транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн. В ознаменование нашей первой победы произведен салют из той пушки, которая сыграла главную роль в уничтожении противника. Выстрел произведен холостым снарядом по инициативе лейтенанта Арванова...
С тех пор и повелось: каждая наша подводная лодка, возвращаясь из похода с очередной победой, извещает о ней орудийным выстрелом. Число выстрелов соответствует количеству потопленных вражеских судов[23].
Много таких выстрелов — своеобразных отметок, ведущих боевой счет североморских подводников, прозвучало над гаванью Полярного за полгода войны. Еще больше должно прозвучать, ибо война будет, к сожалению, долгой. Нацеленность основных ударов, наносимых подводными силами флота, вполне оправдала себя. Счет наших побед больше счета наших неудач и продолжает расти вместе с опытом, мастерством и воинской доблестью боевых коллективов подводных лодок.
Торпедные катера, возвращаясь в базу после боя, извещают салютом об очередной победе
Теперь в канун нового, 1942 года уместно вспомнить об этом. И не только уместно — есть что вспомнить.
* * *
Перечитываю записи в дневнике за декабрь. Почти в каждой из них говорится о подводниках. Среди многих имен все чаще встречаются одни и те же, с которыми связаны самые смелые и самые дерзкие атаки, самые крупные успехи в боевых действиях Северного флота непосредственно на морском театре. Бибеев, Котельников, Моисеев, Лунин, Гаджиев, Колышкин, Фисанович, Стариков, Шуйский, Видяев, Каутский, Столбов, Мелкадзе — это уже целая плеяда командиров-подводников, заслуженно ставших известными в течение четырех последних месяцев. Четырех, а не шести с третью, как следовало бы сказать, считая с первого дня войны. Считать, однако, надо с момента первой победы, не раньше; она же пришла к нашим подводникам лишь через два месяца после начала войны, после досадных промахов и неудач, в трудных походах, в тяжелой штормовой обстановке. Да и не только в штормовой...
Было всякое, прежде чем экипажи действующих подводных лодок стали сколоченными, слитными, как теперь, боевыми коллективами, представляющими одно целое. Не просто подчиненность всех одному — воле командира, не просто автоматическое выполнение своих функций всеми и каждым, отработанное до совершенства, но сознательное единство действий, обеспечивающих решение задачи, ради которой подводная лодка идет в море на поиск и несколько недель подряд находится в море, по неделям караулит врага в любых условиях нашего вообще нелегкого театра, — вот качество, особенно обязательное для подводников наряду с мужеством и решимостью, полезной инициативой и воинской смекалкой. И вот почему, в то время как наши надводные корабли, те же эскадренные миноносцы и те же морские охотники, имели несомненный конкретный успех в боевых действиях с первых же дней войны, с подводными лодками получилось иначе. К ним успех пришел далеко не сразу, несмотря на решимость и отвагу командиров и экипажей. Этих качеств было еще недостаточно, чтобы отдельные удачи сменились постоянным успехом. Решали опыт, доскональная изученность театра и приемов противника, знание препятствий, и природных, и специально подготовленных гитлеровцами на том или ином участке, искусство поиска, мастерство при выборе момента и направления торпедной атаки плюс, спокойная воинская дерзость, ошеломляющая врага. Все это довольно исчерпывающе определил Гаджиев, сказав однажды, что командир-подводник должен быть самым невозмутимым из самых хладнокровных моряков, должен иметь пылкое воображение романиста и ясный здравый ум, присущий действиям делового человека, должен обладать выдержкой и терпением завзятого рыболова, искусного следопыта, предприимчивого охотника.
Герой Советского Союза М. И. Гаджиев
Хорошо сказано. И прежде всего относится к самому Гаджиеву, человеку без страха и усталости. Это он, Магомед Гаджиев, кавказский горец из заоблачных аулов Дагестана, ставший подводником, после первого же выхода в море, на коммуникации противника (на второй день войны), доложил мне свои выводы из рекогносцировочного поиска: «Уничтожать вражеские суда следует не только торпедами, но и применяя артиллерию подводных лодок». Выводы были абсолютно правильными для действий лодок именно того типа, о котором шла речь: лодок типа «К», вооруженных двумя 100-миллиметровыми орудиями с хорошей дальностью огня и двумя 45-миллиметровыми пушками. Для лодок других типов, с меньшим вооружением, такая тактика не годилась, а для «катюш» была целесообразной (по обстоятельствам) и учитывалась комдивом Гаджиевым при воспитании подчиненных ему командиров кораблей. Причем воспитании на практике, а не только в теории. Холостой выстрел 19 сентября над рейдом Полярного при возвращении подводной лодки капитан-лейтенанта Уткина из похода был не только салютом в честь первой одержанной экипажем победы, не только ознаменовал собой рождение новой флотской традиции; одновременно он известил об успешном применении лодочной артиллерии. Это — тактика, которую у нас, на Севере, предложил Гаджиев. Уткин дельно использовал рекомендации и указания своего комдива. По необходимости (поскольку не было возможности произвести торпедную атаку) лодка всплыла в надводное положение, и в течение трех минут ее комендоры артиллерийским огнем уничтожили транспорт противника, шедший к Варангер-фиорду с грузами для лапландской группировки немецко-фашистских войск.
Тот же прием, но еще более дерзкий (по обстановке и соотношению сил) был применен Гаджиевым совсем недавно, 3 декабря, в походе на подводной лодке «К-3», которой командует капитан-лейтенант К. И. Малофеев.
Сперва я записал об этом кратко:
«...»К-3» донесла около 16 часов о выполнении задачи. Она вышла в свой первый поход и должна была поставить мины в районе Гаммерфеста. Донесла о потоплении одного транспорта, одного сторожевого корабля и одного катера-охотника. На лодке находится командир дивизиона Гаджиев. Действует он хорошо. Все успехи, какие имеются у больших лодок, достигнуты в его присутствии».
Затем, когда «К-3» возвратилась (6 декабря), выяснились подробности, которые позволяют назвать поведение всех, кто участвовал в походе, героическим.
Дело обстояло так. Закончив постановку мин в указанном районе, «К-3» действовала в Лоппском море, представляющем собой лабиринт шхер. Противник использует эти места, изобилующие островками и узкими проливами, для проводки конвоев, а подходы к ним заминировал. Как только было обнаружено одно из таких заграждений, Гаджиев решил пройти под минами. Это было исполнено, несмотря на риск, и «К-3» вышла на коммуникации противника. Риск оправдался: вскоре вахтенный командир увидел в перископ на расстоянии тридцати кабельтовых большой транспорт, шедший под охраной сторожевого корабля и двух катеров-охотников.
Через десять минут лодка произвела торпедную атаку. Были выпущены четыре торпеды. Захваченный врасплох противник не успел уклониться от них. Торпеды попали в транспорт. Чтобы удостовериться в потоплении вражеского судна, командир лодки поднял перископ. Не составило труда разглядеть, что транспорт погружался носом в море, а один из кораблей охранения спешил к нему, скорее всего с целью снять с него людей.
Зафиксировав потопление транспорта, командир увел лодку на глубину. Однако вражеские наблюдатели успели заметить перископ. Началось преследование лодки кораблями охранения.
После нескольких бесполезных попыток уйти из-под бомб Гаджиев велел лечь на грунт возле одного из островов. Это решение было разумным, поскольку на карте тут значилась подходящая глубина.
Командир лодки выполнил указания комдива. И вдруг, в момент погружения, лодка с ходу коснулась грунта: глубины в действительности не соответствовали данным на карте. Между тем гитлеровцы продолжали сбрасывать бомбы все ближе и ближе к месту, где находилась на грунте «К-3». Корпус лодки сильно содрогался от взрывов. Бомбы рвались сериями, через каждые две минуты. Стало ясно, что противник по каким-то признакам определил местонахождение лодки.
Догадался, в чем дело, Гаджиев. В результате близких разрывов глубинных бомб была нарушена герметичность топливных цистерн, появилась течь и на поверхность всплывал соляр, пятна которого демаскировали лодку. С минуты на минуту противник мог накрыть ее бомбами.
Положение «К-3» оказалось незавидным: оставаться на грунте было опасно, грозило гибелью.
Поэтому Гаджиев напомнил командиру лодки Малофееву и комиссару Гранову, вместе с которыми находился в центральном посту, что не зря же «катюша» имеет на вооружении превосходные орудия, каких наверняка нет на сторожевиках, и что надводная скорость ее приличная. «А раз так, — подчеркнул Гаджиев, — следовательно, выход напрашивается один — всплыть и, применив свою артиллерию, уничтожить вражеские корабли охраны. Тем более что на стороне лодки внезапность и необычность таких действий в подобных условиях».
Выслушав соображения командира и комиссара «К-3», согласных навязать артиллерийский бой противнику, но с тем, чтобы в процессе боя использовать скорость хода и уйти в надводном положении от преследователей, Гаджиев отверг их предложение. Он категорически приказал ориентироваться не на отрыв от вражеских кораблей, а на уничтожение их артиллерийским огнем.
Решение опять-таки было правильное и своевременное: исключить заранее нацеленность на отступление, тем самым помочь людям проникнуться мыслью о необходимости только наступательных действий.
Объявив свое решение, Гаджиев распорядился вызвать артиллерийские расчеты в центральный пост, объяснил им задачу и скомандовал всплывать.
Замысел комдива был верным. Едва «К-3» всплыла, артиллеристы обоих расчетов под командованием старшин Конопелько и Чижова кинулись к пушкам и, прежде чем противник успел прийти в себя от неожиданного появления подводной лодки на поверхности, открыли огонь по вражеским кораблям. Промедлив минуту, ошеломленные гитлеровцы ответили беспорядочным артиллерийским огнем, который не привел ни к одному попаданию в «К-3». Зато снаряды, выпущенные с нее, попали в корму сторожевого корабля, где лежали глубинные бомбы. Разрывы снарядов вызвали детонацию этих бомб. Над кормой сторожевого корабля взметнулся столб огня, воды и черного дыма. Когда же дым рассеялся, на месте вражеского сторожевика плавали обломки.
К ним уже спешил, ведя в то же время стрельбу по лодке, один из сторожевых катеров.
Наши артиллеристы стреляли точнее. Несколькими залпами вражеский катер был накрыт и потоплен. Теперь от всего конвоя противника остался единственный катер-охотник, который не стал ожидать, когда потопят и его, а предпочел скрыться за остров.
Только после этого Гаджиев разрешил вести лодку и надводном положении полным ходом в море и лишь там погрузиться.
Неравный бой, в котором многое зависело от момента внезапности, был выигран с превосходным результатом благодаря инициативной решительности командира дивизиона, единству действий и четкости выполнения команд всем экипажем.
Вторую запись об итогах этого похода я внес после доклада Гаджиева, 6 декабря. Вот она дословно:
«Вернулась «К-3». Подробности: потопила четырьмя торпедами транспорт с грузом, после чего, преследуемая кораблями охранения, всплыла и уничтожила артиллерийским огнем сторожевой корабль водоизмещением до 800 тонн и один катер-охотник. Второй катер убежал под берег. Лодке нужен ремонт — текут цистерны и неисправны кормовые горизонтальные рули. Надо ставить в док. Экипаж лодки действовал геройски. Отлично показал себя Гаджиев. Это кандидат на Героя Советского Союза. Хорошее впечатление производит и командир лодки Малофеев. Задачу, полученную при выходе в море, выполнил: мины поставлены точно по заданию».
* * *
Правда, почин на флоте сделан не Гаджиевым. Первая атака произведена А. Е. Моисеевым, а боевой счет подводников-североморцев открыт «щукой» («Щ-402») капитан-лейтенанта Н. Г. Столбова, которая еще 14 июля удачно атаковала вражеский транспорт; но первая по-настоящему знаменательная победа, сразу определившая наши возможности в борьбе с врагом на его коммуникациях и даже в его базах, принадлежит двум командирам одновременно: И. А. Колышкину и И. И. Фисановичу. Причем она вдвойне знаменательна, ибо достигнута не «катюшей», не «щукой», а «малюткой» («М-172») — одной из тех лодок, боевые возможности которых вызывали сомнения у многих на флоте. Справедливости ради скажу, что большой надежды на эти лодки не было и у меня.
Возвращение в базу подводной лодки «М-172»
Ровно через два месяца после начала войны действительность раз и навсегда покончила с опасениями и сомнениями. Произошло это 21 августа, когда «М-172» под командованием капитан-лейтенанта Фисановича проникла через Петсамо-фиорд (Печенгский залив) на рейд гавани Лиинахамари, защищенный с моря постами наблюдения, береговыми батареями, воздушными дозорами и самой природой — узким фиордом, пройти по которому незаметно, да еще в условиях полярного дня, тем более в гавань, считалось невозможным. А месяц спустя в заливе побывала другая «малютка» («М-174» под командованием капитан-лейтенанта Н. Е. Егорова), которая успешно атаковала транспорт. Видимо, враги не очень верили в то, что советские подводники решатся на прорыв сквозь все препятствия и преграды, существующие на пути к Лиинахамари.
Решающую роль в прорыве «М-172» сыграло полное единство намерений и действий обоих командиров — капитан-лейтенанта Фисановича, недавно принявшего лодку, для которого этот поход был первым боевым походом, и капитана 2 ранга Колышкина, опытного командира дивизиона, обеспечивавшего поход «малютки», что положено, если командир лодки совершает свой первый поход.
Должен отметить, опять-таки справедливости ради (это стало ясно из докладов обоих командиров), что участие Колышкина в августовском походе «М-172» дополнительно содействовало не только двойной победе экипажа, но и благополучному возвращению в свою базу. Выдержка и терпение Колышкина, умеющего, как никто другой, выбрать наиудобнейший момент для активных действий и для атаки, очень благотворно повлияли на Фисановича. Они помогли молодому командиру справиться с нетерпением, подчинить желание целесообразности, дождаться самого подходящего времени, чтобы действовать наверняка, без лишнего риска, без промаха, учтя и возможность неотразимого удара по врагу, и возможность благополучного ухода своего корабля от преследования, которое обязательно должен был предпринять противник.
Один из старейших подводников-североморцев, боевой воспитатель отважных — командир дивизиона (впоследствии командир бригады, контр-адмирал) Герой Советского Союза Иван Александрович Колышкин
Опытный комдив-воспитатель, Колышкин позаботился, чтобы деликатно и тактично внушить молодому командиру-подводнику целесообразность таких действий в любом походе и при любых обстоятельствах. Первым делом он посоветовал на сутки отсрочить прорыв «М-172» в гавань противника, хотя лодка была уже возле входа в валив и командир лодки был готов немедленно идти на прорыв. Тем самым командир дивизиона предоставил Фисановичу время присмотреться к обстановке, изучить маневрирование дозорного корабля, учесть, взвесить и рассчитать все, что требовалось для успеха. Однако и на следующий день Колышкин снова рекомендовал повременить с прорывом. Это было необходимое для дальнейших самостоятельных действий командира «малютки» испытание на выдержку. Прошли еще сутки, прежде чем Фисанович, с одобрения комдива, повел лодку на прорыв, беспрепятственно разминулся с дозорным кораблем, уже зная, какими курсами тот следует и в течение какого времени на каждом курсе находится, незаметно проскользнул мимо постов наблюдения, снова разминулся с тем же дозорным судном внутри фиорда, ничем не выдав себя, и вошел на рейд гавани Лиинахамари.
Там среди бела дня, ровно в 14 часов, «М-172» атаковала океанский транспорт... Фисанович не потерял ни минуты в гавани: он вывел лодку обратно в море, значительно опередив по времени кинувшиеся в погоню за ним вражеские корабли. Смелый прорыв увенчался полным успехом. Сутки спустя «малютка» повторила атаку, теперь уже в море, и уничтожила паровую яхту противника.
Таков был результат первого боевого похода капитан-лейтенанта Фисановича, совершенный под присмотром командира дивизиона.
Герой Советского Союза И. И. Фисанович
За это время Колышкин и составил окончательное суждение о своем подопечном, который только-только перед назначением на «М-172» успел закончить специальные курсы командиров подводного плавания. Мнение Колышкина о Фисановиче, высказанное после возвращения из похода, сводилось к следующему: безусловно годен к самостоятельному командованию лодкой и к решению сложных задач; инициативен и обладает военной хитростью — незаменимым для настоящего подводника качеством, которое всячески следует развивать, в первую очередь способность обмануть противника и выбраться из самого рискованного положения. Дерзкий в хорошем смысле и смелый человек тонкого ума, вдобавок не из тех, кто задирает нос. Командир с перспективой.
Факты уже тогда подтверждали правильность оценки молодого командира, но я порадовался не только этой оценке, когда слушал доклад комдива. Говоря о качествах, способностях, скромности Фисановича, капитан 2 ранга Иван Александрович Колышкин высказывал свое кредо: свои взгляды на то, каким должен быть командир-подводник и каким, кстати замечу, является он сам, этот старейший из подводников-североморцев.
Присматриваюсь к нему внимательно и давно. С первой же встречи он располагает к себе спокойной уверенностью, основательностью знаний, скромностью, которая вполне сочетается с достоинством. На Севере он с 1933 года, с момента создания флота, пришел с первыми кораблями, был тогда командиром торпедной группы на подводной лодке типа «Декабрист» («Д-1»), как вахтенный командир, встречал Сталина, Ворошилова, Кирова, когда те посетили корабль в пути с Балтики, на рейде Сороки (Беломорска). Географию и природные особенности Северного театра знает прекрасно, равно как и возможности подводных лодок. Прошел хорошую школу флотской службы, начав ее по комсомольской путевке, что типично для тысяч людей нашего поколения. Несомненно, обладает талантом воспитателя: способностью не навязывать свое мнение, а так нацеливать человека советами попросту, что тот вроде сам приходит к должному выводу. Многие командиры-подводники уже обязаны Колышкину своими успехами. И не только успехами. Война — дело серьезное и жестокое, она беспощадна к тем, кто допускает ошибки. За каждой ошибкой на войне, тем более на подводной лодке, может быть роковой исход для корабля, значит, для всего экипажа. Присутствие Колышкина обеспечивающим в походах уберегло не одного командира от опрометчивого шага, от преждевременного риска, гарантировало успех.
Пример с Фисановичем характерный, но далеко не единственный. Не менее характерен пример с Бибеевым. Я вспомнил о нем, перелистывая дневник за декабрь и найдя запись от 15 декабря:
«Центральным событием дня было возвращение «Д-3» с позиции. Она потопила три транспорта — один 28 ноября, 6000 тонн, один 5 декабря, 10000 тонн, и один 6 декабря, 9570 тонн (танкер «Андрахан Линкольн»). Все они направлялись на восток (Киркенес, Петсамо) с грузами. В первом случае в охранении находились два тральщика, по характеру маневрирования они шли с тралами, расчищая путь транспорту, никаких действий против лодки предпринять не успели. Во втором случае два транспорта следовали под охраной одного малого миноносца, который также не предпринял действий против «Д-3» и ограничился лишь снятием людей с погружавшегося транспорта. В третьем случае танкер охраняли два тральщика. Пока поврежденное взрывом торпеды судно тонуло, один из них снимал людей с кормы, другой бездействовал, никаких поисков лодки не предпринимал, не желая, по всей вероятности, идти на лишний риск в условиях полярной ночи.
Командир «Д-3» капитан 3 ранга М. А. Бибеев показал себя неплохо, но основную роль играл в походе комдив Колышкин...»
Прочитав эту запись, я и вспомнил о сентябрьском походе «Д-3». Лодкой тогда командовал Ф. В. Константинов. Обеспечивающим поход был все тот же Колышкин, неутомимый, как и Гаджиев. Не зря оба комдива слывут давними, закадычными и верными друзьями, хотя по характеру мало подходят друг к другу.
С Константиновым повторилось то же, что с Фисановичем: ему также не терпелось перейти к активным действиям, и он, едва лодка вышла на позицию, всячески порывался идти внутрь бухты, неподалеку от входа в которую должен был терпеливо ждать появления противника. Сдерживающее влияние Колышкина очень скоро помогло Константинову понять главное в поведении командира подводной лодки для успеха в боевых действиях.
Когда он, опасаясь упустить противника, не в первый раз пригласил комдива к перископу и предложил убедиться своими глазами в том, что на горизонте видны две мачты, Колышкин, глянув, отрезвляюще сказал:
— Цель не для нас. Два бота. Обследуют район. — И, посмотрев на разочарованного Константинова, прибавил: — Обследуют, стало быть, намечают дорогу для более крупной цели. Поэтому пора готовиться к атаке.
Прошло немного времени, и все, кто участвовал в походе, убедились в безошибочности сказанного комдивом: к выходу из бухты направлялся вражеский танкер.
— Теперь атакуй, командир, — лаконично поощрил Колышкин, предоставив Константинову полную самостоятельность в действиях.
Выстрелы, означавшие потопление нескольких судов противника, прозвучали над рейдом Полярного, когда «Д-3» возвратилась из того похода. Осенью подводную лодку принял Бибеев. И Колышкин не преминул снова пойти на этой лодке в поход. Его результат я привел выше, в записи от 15 декабря, характеризующей обоих командиров. И если Колышкин говорит о Бибееве как об очередном командире с перспективой — храбром, инициативном, способном к самостоятельным действиям, мне остается сказать то же самое о комдиве Колышкине. Вместе с Гаджиевым он заслуживает представления к почетному званию Героя Советского Союза.
* * *
Еще одна запись в декабрьском дневнике, вызывающая в памяти любопытные подробности, связанные с В. Г. Стариковым:
«6 декабря 1941 года. Вернулась «М-171». Атаковала танкер водоизмещением 3000 тонн. Задачу по высадке разведывательно-диверсионной группы выполнить не смогла из-за неблагоприятных условий. При возвращении имела большую ошибку в счислении и вместо Цын-Наволока вышла к Войтелахти. В то же время возвращалась «М-176», поэтому первую «малютку» принимали за вторую, что и уберегло ее. При других обстоятельствах такая ошибка может привести к плохим последствиям: свою лодку вполне могут обстрелять свои же батареи. На этот раз, к счастью, обошлось».
Сто семьдесят первой «малюткой» командует капитан-лейтенант Валентин Георгиевич Стариков, бывший «фабзайчонок», молчаливый, доброжелательный, справедливый и решительный человек. Второй раз уже он попадает в пиковое, как говорится, положение. Чего стоит одна лишь октябрьская история с прорывом в Лиинахамари, вернее, с выходом оттуда обратно в море.
Третьим по счету из подводников-североморцев (после Фисановича и Егорова) Стариков сумел проникнуть в Петсамо-фиорд. Пожалуй, это было труднее, чем в двух предыдущих случаях, поскольку гитлеровцы приняли кое-какие меры оборонительного порядка, в частности поставили сетевое заграждение у гавани Лиинахамари, о чем Стариков не догадывался вплоть до того момента, когда «малютка» очутилась в критическом положении.
Лодка вошла в гавань беспрепятственно, по счастливой случайности не задев противолодочной сети. Два больших транспорта у причала приковали к себе внимание Старикова. Он атаковал их, зарегистрировал два взрыва и, совершив поворот на обратный курс, направил «М-171» к выходу в море, однако несколько в сторону от места, где лодка вошла в гавань. Это и послужило причиной задержки, которая могла стать роковой для «малютки» и для всего экипажа. На полном ходу, следуя на глубине восемнадцати метров, лодка врезалась в противолодочную сеть и застряла на месте в то время, когда за ней гнались катера с глубинными бомбами. Попытки вырваться переменными ходами из ловушки оказались безуспешными. А вражеские катера уже сновали над «малюткой», сбрасывая неподалеку от нее свой смертоносный груз.
Положение «М-171» было гибельным: не имея возможности двигаться, она представляла собой мишень для глубинных бомб.
Внезапно катера прекратили бомбометание: гитлеровцы определили, что «малютка» запуталась в противолодочной сети, и собирались либо захватить ее вместе с экипажем, когда она всплывет, либо, в случае сопротивления, расстрелять.
Тут и проявились качества настоящего командира, присущие Старикову. Его поведение в первые критические минуты и в последующие часы, пока лодка, освободившись из сети, оставалась в Петсамо-фиорде, все время преследуемая вражескими катерами, было правильным и соответствующим образом действовало на экипаж, служило примером для каждого.
«М-171» удалось выскочить из сети после того, как Стариков дал еще раз полный ход назад, создав максимальный дифферент на корму и рискуя вылить электролит из баков аккумуляторов. К чему могло привести последнее, говорить не приходится.
Маневр удался. «Малютка» выскользнула из сети, над которой ее стерегли вражеские катера, но осталась внутри фиорда. Путь в море был закрыт, в чем Стариков убедился после неоднократных попыток пройти мимо единственного прохода, где скопились корабли противника с глубинными бомбами наготове. Иного пути из фиорда не было. Даже когда лодка ушла на предельную глубину, чтобы попытаться проскользнуть под сетью, она и там уперлась в заграждение. Между тем время шло, воздух в лодке все более насыщался углекислотой, плотность аккумуляторной батареи снизилась до минимума.
В таких условиях командир корабля нашел правильный выход. Приказав включить регенерацию, он объявил свое решение: пройти над сетью, в надводном положении, использовав замешательство противника, вполне вероятное, поскольку тот считал, что теперь, когда лодка высвободилась из сети, ей незачем всплывать. На всякий случай, распорядился командир, экипажу быть готовым к артиллерийскому бою и, если не удастся отбиться, к необходимости взорвать лодку.
Ни то, ни другое не понадобилось. На помощь пришла природа. Стоило «малютке» подвсплыть на ходу, и она, еще не достигнув поверхности, оставаясь незамеченной вражескими наблюдателями, свободно прошла над сетью. Такую возможность создал океанский прилив, уровень которого достаточно высок в наших северных местах.
На фашистских кораблях спохватились слишком поздно: полным ходом «М-171» ушла от них в море, а затем благополучно возвратилась в базу.
Командир подводной лодки «М-171» В. Г. Стариков с почетным Красным Знаменем, врученным экипажу малютки от имени ЦК ВЛКСМ
Расспрашивая Старикова, когда он докладывал о всех обстоятельствах похода, я убедился в отличной продуманности его действий, направленных на то, чтобы вывести лодку из ловушки. Мужественным, достойным советского командира было его решение взорвать корабль, если бы не удалось уйти из Лиинахамари. Отличным было и поведение экипажа, четкая исполнительность всех — результат совместных усилий командира и партийного коллектива «малютки».
Не боясь перехвалить, скажу: личному составу «М-171» есть с кого брать пример в критические моменты. Однако в навигационном искусстве у Старикова, бесспорно, имеется слабина. Ошибка в счислении, о которой записано в моем дневнике, свидетельствует о том, чего в дальнейшем не должно быть, ибо война не прощает ошибок.
Редко удавалось в грозное время войны собраться вместе боевым друзьям-подводникам. И все-таки
выдался час… Такой момент и запечатлел фотокорреспондент, когда Герой Советского Союза И. И. Фисанович только-только привел свою прославленную «М-172» в базу. Внимательно слушают в уютном салоне базы рассказ командира «малютки» товарищи по оружию. Слева направо: Герои Советского Союза Н. А. Лунин, И. А. Колышкин, В. Г. Стариков, И. И. Фисанович
* * *
Декабрьский баланс войны на Северном морском театре выражается такой цифрой: общее водоизмещение атакованных и потопленных нашими подводными лодками вражеских судов за месяц составляет 66 тысяч тонн[24]. Это значит, что лапландская группировка гитлеровцев не получила многого из того, что ей крайне нужно и на зиму и вообще для боевых действий. В частности, не получила двадцати тысяч полушубков, транспорт с которыми несколько суток назад потоплен подводной лодкой «К-22» под командованием одного из старейших североморцев — капитана 2 ранга В. Н. Котельникова.
Узнав, что вез в трюмах торпедированный «катюшей» транспорт, Котельников сказал:
— Пусть егеря попляшут на морозе. Никто их к нам не приглашал...
Завершаю декабрьский дневник следующей записью, которую надо будет вспомнить в конце войны: «...Полгода войны. Гитлер обещал немцам закончить войну максимум через десять месяцев. Не вышло — это ясно. Разгром гитлеровских полчищ под Москвой, освобождение Ростова-на-Дону, высадка наших войск в Керчи и Феодосии, произведенная Черноморским флотом, достаточно убедительно показывают, что мы начинаем крепко давать сдачи немецко-фашистским войскам. Сейчас вопрос в том, когда мы их окончательно разобьем».