В гостях и дома

В гостях и дома

Получили приказ: выделить четыре лучших экипажа, привыкших к ночным полетам в сложных метеорологических условиях, в распоряжение командующего ВВС Северо-Западного фронта для выполнения специального задания. Выбор пал на экипажи капитана Родионова, старшего лейтенанта Локтионова, капитана Сушина и мой. Все было готово к перелету, но задерживала погода. С утра зарядил нуднейший мелкий дождик, которому, казалось, не будет конца. Потом подул сильный ветер, потянул за собой стаи туч, которые чуть ли не цеплялись за верхушки деревьев. Сразу похолодало. Все напоминало о приближении осени. Настроение у нас было такое же пасмурное, как и погода.

Но долго хандрить не пришлось, после обеда нас выпустили-таки. И четыре тяжелых машины гуськом, одна за другой, легли на маршрут. С одной стороны, лететь при такой плохой погоде даже удобнее — меньше нежелательных встреч. А вообще-то, как говорится, удовольствие ниже среднего. Холодные капли дождя попадают прямо за шиворот. Скоро становишься совсем мокрым. Прилетели мы под вечер. Здесь тоже ненастье. И вообще, во всех отношениях хуже, чем у нас в Кувшиновке: площадка открыта со всех сторон, с воздуха видна, как на ладони. Хороша маскировочка! На аэродроме всего несколько истребителей, и поставлены они очень неудобно: при посадке Николай Иванович Сушин даже зацепил один из них левой плоскостью за винт. Нас никто не встретил: мол, прилетели и ладно. Людей вокруг что-то не видно, наверно, намокли летчики за день под дождем и ушли отдыхать в деревню, что тут же, под боком. Во всяком случае, пока светло, надо самим организовать охрану самолетов, закончить работу на стоянке и найти ночлег. Долго возились на материальной части, заправляли самолет бензином, готовили его к вылету. Кончили уже затемно и пошли в деревню искать где переночевать. Но ничего не нашли, прикорнули в каком-то сарае на соломе. Всю ночь продрожали от холода.

Утром нас вызвали на командный пункт. Пожилой человек с добродушным лицом — штурман фронта полковник Соколов — подробно расспросил нас о возможности ночных посадок без прожекторов на незнакомых площадках, об ориентировке в лесной местности. Потом познакомил с задачей. Нам предстояло ночью лететь в тыл противника, доставить в партизанский край боеприпасы, обмундирование, листовки и вывезти раненых на большую землю.

— Время вылета и сигналы посадки будут сообщены дополнительно, а пока изучайте район полета и посадочные площадки, — закончил он. Желаю успешно выполнить задание. Учтите, в этом заинтересована сама Москва…

Целый день мы изучали маршрут — он был проложен почти до города Остров, до района станции Дно — центра партизанского края. Штудировали сигналы, пароли, придумывали всякие непредвиденные случаи в полете и необходимые меры на случай изменения обстановки. Тем временем технический состав осматривал самолеты и моторы. Полностью загрузили необходимое имущество для партизан, в первую очередь боеприпасы и медикаменты. Стрелки проверяли свои пулеметы, набивали патронами ленты, радисты уточняли коды и шифры для связи. В общем, все были в полной боевой готовности. Ждали в этот день до 12 часов ночи, но вылет так и не состоялся. Опять же из-за погоды. С наступлением темноты облака опустились еще ниже, почти до самой земли.

На следующий вечер дождь стих, высота облачности приподнялась до шестисот метров. Но все равно лететь ночью на тяжелых самолетах на такой высоте рискованно, слишком уж большая мишень для фрицев наши корабли. Впрочем, что поделаешь: приказ есть приказ. Надо сегодня же доставить ценный груз партизанам. Но опять неудача. За два дня партизаны вынуждены были изменить место дислокации и сообщили, что сейчас посадку у них совершить нельзя. В то же время просили доставить к ним боеприпасы любой ценой. Мы решили лететь.

Первым взлетел я. Не потому, конечно, что был лучше других, скорее мой штурман Евгений Иванович Сырица был лучшим штурманом. И поэтому разведка трудных, сложных маршрутов всегда поручалась ему. Так и сегодня. Набрав высоту пятьсот метров, мы продолжали полет, стараясь обходить крупные населённые пункты стороной, мало ли что возможно в таких случаях. Ничего не видно, сплошная темень. Трудно и рискованно лететь на низкой высоте «вслепую», по приборам. В пути мы получили радиограмму с КП: партизаны ждут нас. Узнали также, что за нами вылетели и остальные экипажи: капитан Сушин с молодым штурманом Милостивенко, Локтионов со штурманом Скорыниным, и последним идет капитан Родионов со штурманом Вашуркиным.

Вышли в район цели, но никаких сигналов почему-то не видно. Высота четыреста метров. Штурман мне говорит: «Ходи по большому кругу, дальше на запад, я дам сейчас зеленую ракету. А всем членам экипажа продолжать наблюдение. Если где появится пять костров в виде конверта — доложить мне». И Евгений Иванович дает одну зеленую ракету по горизонту. Ну и молодец, правильно сообразил. Если выстрелить строго вниз, ракета не успеет загореться и упадет в лес, а если вверх — уйдет в облака. Только успела догореть ракета, как на земле появился конверт из ярких костров.

Решили выбросить груз с двух заходов. У открытых люков уже стояли с острыми ножами Бухтияров и Резван, Свечников и Киселев. По сигналу штурмана они отрезали привязные веревки, и груз под своей тяжестью проваливался в люки. Экипаж не впервые выполняет подобную работу, глаза у всех натренированные, так что даже без команды штурмана ребята могут бросить груз точно по квадрату. На этот раз тоже угодили тютелька в тютельку, о чем мы сразу же получили с земли подтверждение: непрерывные световые точки. Передали по радио на базу, что задание выполнено, и повернули обратно.

Выполнили задание и остальные экипажи, так что на аэродром возвращались в приподнятом настроении. А приземлились — даже зло взяло. Вроде и нехорошо об этом думать, но сразу чувствуется, что мы здесь находимся временно, на правах гостей. В самом деле, только что в сложнейших условиях выполнили боевое задание, устали, вымокли до чертиков, намерзлись — а никто нас даже не встретил, не поинтересовался самочувствием экипажа, не предложил погреться горячим чайком. И мы снова побрели в свой сарай, продрогшие, во влажных куртках, злые как черти. Конечно, мы понимаем, что так будет продолжаться не вечно, но все же в своем родном полку куда лучше, там-то уж всегда чувствуешь себя как дома. Провожают тебя в ночь, ждут утром на старте. И как бы поздно ни прилетели, официантки обязательно дождутся, накормят всех до последнего человека… Невеселые, конечно, были у нас мысли, но откуда уж тут взяться веселью, если нам опять предстояло продрожать остаток ночи в сарае от холода. А что, если кто-то из членов экипажа заболеет? Ведь надо беречь людей для боевых вылетов. Решил: если и дальше будет к нам такое же отношение, пойду завтра к генералу.

Но идти никуда не пришлось. До командующего и без нас дошли слухи о нашем житье-бытье. Когда он узнал, что мы расположились в сарае, то дал такой нагоняй виновным, что всем нам мгновенно нашли теплое место.

Вечером получили повторное задание: снова лететь к партизанам, доставить оружие, боеприпасы, обмундирование, только уже другому отряду, южнее Старой Руссы В назначенный час наши корабли снова легли на курс. Я шел впереди со своим штурманом Сырица. Прибор показывает высоту полета менее 200 метров. Летим над лесными массивами в районе Селигерских озер. У места базирования партизан штурман дал условный сигнал — белую ракету. А с земли в ответ вдруг открыли по нас пулеметный огонь. Инстинктивно я круто завернул самолет вправо и пошел на север. В чем дело? Неужели партизаны нас не узнали? А может, немцы перехватили сигналы? Посоветовались с Евгением Ивановичем и решили ходить «по коробочке», увеличивая каждый раз длину маршрута над этим районом. Только обходили то место, откуда недавно по нас стреляли. Мы уже потеряли всякую надежду: целый час болтаемся в воздухе, крутимся над лесом и никаких признаков партизан. А погода и не думает улучшаться. Решили пройти последний раз. Если снова не найдем партизан, вернемся обратно.

— Земля! Земля! — кричит мне летчик Козырев и показывает вправо.

Я приподнялся на сидении и ясно увидел, как горят наши долгожданные сигналы — три костра в виде правильного треугольника. Все совпадает. На нашу белую ракету отвечают красным, на мигание бортовых огней тоже отвечают правильно. Сомнений быть не может, это партизаны. Мы выбросили груз точно в обозначенном месте. На втором, контрольном заходе, получили сигналы подтверждения и повернули на восток. Радист Бутенко передал радиограмму о выполнении задания и доложил мне, что остальные три самолета вернулись обратно из-за плохой погоды.

Обратный полет был одним из самых рискованных в нашей практике. Я невольно вспоминал сказку о бабе-яге, которая пробиралась через сплошной непроходимый лес на своем венике. Мы тоже летели над болотами, лесами, озерами, чуть ли не цепляясь за верхушки деревьев. Кругом ни зги не видно.

Наконец, впереди замелькал вращающийся световой прожектор. Его включили специально для нас, чтобы облегчить ориентировку — мы попросили об этом по радио. На аэродроме сегодня нас ждали. Едва выключил моторы, меня начал распекать Павел Иванович Родионов, старший нашей группы: почему, мол, не вернулся обратно сразу же после получения радиограммы, почему продолжал полет на недозволенно малой высоте? Конечно, я и сам чувствовал: есть нарушение. Но очень уж хотелось помочь партизанам. Как потом стало известно, партизаны вынуждены были дать отбой — «не выбрасывать груз на выбранную ими вначале площадку», так как после боя с немцами им пришлось срочно отходить более чем на десять километров на юго-запад. Поэтому нам и пришлось долго искать цель, летая по кругу почти целый час.

Бывает же так: одновременно за одно и то же мы получили взыскание и поощрение. Замечание — от заместителя командира эскадрильи, и благодарность — от партизан. Они прислали подтверждение, что получили боеприпасы от одного самолета и горячо благодарили экипаж.

…Снова ночь. Черное беззвездное небо. Внизу — леса, болота, озера, реки. В ушах постоянный гул моторов. Снова летим в глубокий тыл, на временно оккупированную территорию: распространять листовки. Маршрут проходил через сильно укрепленные районы, где нас часто встречали огнем зенитной артиллерии и пулеметов. Но задание выполнили успешно. Мы выбросили три с половиной тонны листовок, пробыв в воздухе более восьми часов. В эту же ночь доставили в партизанский край боеприпасы и медикаменты, а летчики транспортной авиации, летающие на ЛИ-2, произвели там посадку и вывезли оттуда раненых партизан и «языков» — немецких офицеров.

Наш Николай Сушин тоже неоднократно обращался к командующему с просьбой разрешить ему посадку к партизанам. Но генерал не соглашался, ссылаясь на темную ночь и необорудованность самолетов посадочными фарами. Он решил наши тяжелые корабли использовать без посадки. Немного обидно, конечно, было, зато порой за ночь мы успевали совершить в партизанский край по два рейса.

Хозяева аэродрома — молодые чубатые парни, только недавно окончившие школу летчики-истребители, несколько свысока относились к нам, ночным бомбардировщикам. Ну и гонору напускали они на себя среди батальонских девчат! С их легкой руки даже мотористы-механики, обслуживающие самолеты-истребители, задирали нос, считали себя на ранг выше «ломовиков», как они окрестили нас. Но командование, наоборот, к ночникам относилось с особым уважением и берегло их. За каждым полетом тяжелых самолетов следил сам генерал Куцевалов. Интересовался каждой мелочью, присутствовал при получении заданий, указывал цели, встречал на старте, проверял маскировку в лесу. После успешного выполнения нами нескольких боевых заданий он ходатайствовал перед генерал-полковником Жигаревым, чтобы наши экипажи полностью перешли в его распоряжение.

Когда однажды днем немецкий разведчик пролетел над нами на высоте 600 метров, а молодые летчики-истребители безнаказанно упустили фрица, Куцевалов приказал нам, тяжелым кораблям, немедленно перелететь на другую площадку. Экипажи Родионова, Сушина, Локтионова улетели в Кесову Гору, а я, по разрешению командующего, — в Кувшиновку, чтобы забрать оттуда наземный технический состав наших четырех экипажей.

Когда я прилетел в Кувшиновку, на свой старый, знакомый до каждого кустика аэродром, чуть ли не все высыпали меня встречать. Пришел на стоянку и командир эскадрильи Борис Федорович Чирсков. После дружеского обмена рукопожатиями он спросил об остальных экипажах. Я ответил, что они улетели в Кесову Гору, что наши экипажи переведены в распоряжение командующего ВВС Северо-Западного фронта, а меня, мол, специально послали сюда за тем-то и тем-то, вручил ему соответствующие документы. Майор Чирсков внимательно перечитал их, покрутил редкие рыжие усы и решительно сказал:

— Никуда вы не поедете, останетесь здесь и будете работать в составе своей эскадрильи, как и до сих пор.

Мне оставалось сказать только «слушаюсь!» Майор Чирсков уехал на КП полка, оставив меня в окружении летчиков-однополчан. Конечно, взахлеб расспрашиваем друг друга о новостях, о работе. Мда-а, фрицы, оказывается, активизировались, частенько теперь навещают наш аэродром. Еще рассказали мне ребята о том, как по-глупому поломал самолет летчик Саша Макагонов. Недавно немцы бомбили соседний город Юхнов, кругом, конечно, огни пожарищ, дым. Макагонов то ли струсил, то ли слишком поспешил, но в конце пробега на стартовой дорожке положил самолет на левое крыло, ну и, конечно, поломал. И это в самое горячее время! До чего ж было обидно всем на аэродроме. Особенно проклинал Махагонова борттехник Швидченко. Правда, машина теперь исправлена, но сколько времени экипаж потерял впустую. В тот злополучный вечер немцы подвергли бомбардировке не только Юхнов, но и аэродром, где базировались эскадрильи майора Зумбулидзе и капитана Шамраева. Причем так получилось, что на аэродроме остался один технический и наземный состав, а экипажи вылетели по тревоге на другую точку. Зумбулидзе был оставлен за старшего. Рано утром немцы выбросили автоматчиков и мотоциклистов, пытались захватить аэродром. Кое-кто из наших вначале растерялся, смалодушничал, бросился бежать. Но майор Зумбулидзе сумел восстановить порядок, организовать оборону аэродрома. Десантники с колясками еще в воздухе были уничтожены ураганным огнем из пулеметов, а уцелевших фрицев всех до единого взяли в плен. Мне приятно было узнать, что за находчивость и мужество, героизм командующий представил майора Зумбулидзе к званию Героя Советского Союза.