Кливлендские ночи
Сейчас в Баку наступает утро. Солнце восходит над Каспием. Жара пошла на убыль. Пожухла трава на газонах, листья чинар тронула желтизна. Поредели приморские пляжи. Хозяйки варят варенье — инжировое, кизиловое… Прилавки ломятся от осенних даров: янтарные гроздья винограда, душистые дыни, крутобокие гранаты, самые вкусные в мире…
Может, уже и первые дожди окропили апшеронские пески, и первые порывы норда гонят опавшие листья. А по небу потянулись в далекие края клины журавлей.
«Задержите в полете крыло, журавли…» — вспоминаются стихи Вагифа, поэта и визиря Карабахского ханства. Курлычут стаи перелетные, в их тревожных кликах-перекликах слышится печаль разлученных душ.
Там, далеко, над Президентским дворцом ветер с моря тихо колышет трехцветный стяг республики, и воспоминание об этом знамени наполняет сердце гордым чувством. Голубое-красное-зеленое и полумесяц с восьмиконечной звездой… Как перья сказочной птицы Симург, реющей в небе.
Теперь в столице, во всех городах и поселках Азербайджана рядом с триколором виднеются предвыборные плакаты, посвященные ему, пациенту кливлендской клиники, и его сыну.
Неделю назад Ильхам привез с собой видеокассеты. Президент просмотрел их в палате, послушал рассказ сына о настроениях на родине, атмосфере в республике. Порадовался видеозаписям любимых песен.
Он слушал знакомые с детства мелодии, мысленно переносился в родные края, в места, которые обошел шаг за шагом.
Минувшим летом он побывал в Нахичевани, в родительском доме, прикоснулся сердцем к началу начал. Повидался с земляками, друзьями детства и юности. (О той поездке тепло написал журналист А. Гасанов в газете «Азербайджан муаллими».)
…На базаре Гейдар Алиев остановился у совсем не примечательной чайханы: «Сюда в юности мы захаживали почаевничать…»
Подали чай. Кто-то сказал, что повеяло тонким, терпким ароматом «Кекоту». «Не кекоту, а кяклик-оту[8], — поправил он. — Прекрасное название, что ж вы искажаете?» Завел разговор о пользе чая. Подали конфеты к чаю. «Чай пьют не с конфетами, а с сахаром. Причем с кусковым». И, обмакнул сахарок в чай…
Со стороны казалось, что старый человек, умудренный аксакал не хочет расставаться с Нахичеванью. Все вбирал добрыми, потеплевшими глазами. Вдыхал родной воздух, несущий в себе еле уловимый запах горных лугов. Что искал его взгляд в распахнувшемся до гор просторе? Быть может, улетевшее навсегда детство…
Пограничный Аракс, плакучие ивы над рекой… Как хорошо сказал Самед Вургун: «И ночного Аракса медлительный ход», «журавлиные очи твоих родников…»
Гянджа, Шеки, Шемаха, Куба, Ленкорань… У каждого уголка своя неповторимая красота. А над Карабахом все клубятся черные тучи. Кажется, лишь вчера там, в благословенной Шуше открывали Мавзолей великого Вагифа.
Густо валил снег. Машины миновали Ханкенди (тогда Степанакерт) и направились к Шуше. У родника, названного именем Натеван, выдающейся поэтессы, машина первого секретаря забуксовала. Шушинцы подняли ее и на руках внесли в город.
Ильхам древнюю Шушу видел впервые. Гянджинские ворота, дома, очаги, хранящие память о славных творцах слова, музыки, науки, мечети, медресе. Крепостные стены опоясали город-твердыню. Окрестные горы — Кире, Гырх-гыз и Сары-баба — словно вечные стражи. Вот и Джидыр-дюзю — плато, обрывающееся скалистым склоном. Дальше головокружительная бездна ущелья… Некогда здесь пал Вагиф.
Беломраморный мавзолей вознесся высоко — на 25 метров. Дань памяти творца, последний приют поэта, достойный его имени. Чуть поодаль — надгробный памятник другого мудреца — Мир-мохсуна Навваба, знатока музыки, литератора, ревнителя культуры. Шумели заповедные леса Топханы… И кто мог подумать, что захватчики расстреляют памятники Натеван, Узеира Гаджибекова, Бюль-Бюля, порушат дома-музеи певца Джаббара Гарягды-оглу, поэта Закира, Рашида Бейбутова, медресе, где учительствовал Вагиф?!
В далеком Кливленде Гейдар Алиевич вспоминал тот снежный день в Шуше…
«Уважаемые шушинцы, — говорил он, — дорогие соотечественники! Сегодня мы с вами становимся свидетелями очень большого исторического события. Мы собрались на открытие мавзолея нашего любимого поэта Молла-Панаха Вагифа, в своих проникновенных, лирических, чарующих стихах он вдохновенно и с любовью воспевал наш родной край, его несравненную красоту. Он одновременно — дипломат. Обратите внимание на контраст: поэт с чуткой, тонкой душой и дипломат, маневрирующий в мире политики.
… Я сегодня приехал сюда со своей семьей. Шуша для нас самый священный город, Шуша — город памятников. Каждую реликвию, связанную с богатой историей края, необходимо заботливо беречь, восстанавливать древние строения». После известных поэтов и писателей — Мирзы Ибрагимова, Бахтияра Вагабзаде, Сулеймана Рустама, Наби Хазри — к трибуне вышел молодой поэт, член литературного объединения «Родник Вагифа». Его непокорные кудрявые волосы запорошил снег.
Шуша, Джидыр-дюзю… Все свято здесь.
И кручи гор под бездною небес,
И стих, и слово родины моей.
Здесь творчества народного музей…
Когда молодой поэт завершил чтение стихов, Гейдар Алиев спросил его, не зябко ли без папахи.
— Нет, разве можно озябнуть рядом с вами?!
Юноша предложил проводить Дни поэзии Вагифа в Шуше, по примеру Дней поэзии Сабира, Вургуна, Мушфика…
И уже летом того же 1982 года в Шуше прошли Дни поэзии Вагифа. Это был праздник всего Карабаха. Вместе с азербайджанскими коллегами в торжествах участвовали и армянские литераторы, жившие в Нагорном Карабахе, Баку, Ереване…
Они читали стихи о Вагифе, о дружбе народов, о прекрасном Карабахе… Через десять лет Шуша станет полем боя. Расстрелянные бюсты великанов азербайджанской культуры случайно обнаружат у торговцев металлом в соседней республике, выкупят и перевезут в Баку. В 1942 году в оккупированном Харькове фашисты также расстреляли памятник Тарасу Шевченко. Вколотили пулю в лоб великому украинскому поэту. Памятник варварства.
Один из авторов этой книги напишет повествование о памятниках Шуши — «Расстрелянные памятники». И еще — об истреблении мирного населения в Ходжалы («Покаяние»)…
В «Зимней сказке» Шекспира один из героев говорит: «Не те еретики, которых жгут на кострах, а те, которые жгут людей на кострах». А как назвать тех, кто уничтожил Мавзолей Вагифа, другие святыни?
У Вагифа, Видади, его современника и друга, у Закира есть стихотворения на одну и ту же тему
— «Журавли».
Вот стихи Видади:
За станицей станица взмываете ввысь,
Что вас в небо извечно зовет, журавли?
Что протяжно и сиро курлычете вновь?
И куда вы стремите полет, журавли?
…Под Багдадом иль Басрой — родимая весь,
Ваши перья ласкают господскую спесь,
Но когда вы затянете грустную песнь,
Сердце болью мое изойдет, журавли!
Уповаю у вас состраданье найти,
Напишу письмецо — это вам по пути,
Вы печальную весть о больном Видади
Донесете до дальних широт, журавли?
(Перевод Владимира Кафарова)
Стихи, положенные на музыку, долетели до заокеанского Кливленда… Песня истаяла в ночной тишине, как печальный журавлиный клин в осеннем стылом небе…
Врачи просили его не волноваться, отгонять от себя тревожные мысли, беречь сердце… Ах, мистер Дебейки, добрый, милейший Майкл Дебейки.
Коронарное шунтирование помогло усталому комочку в груди, вот уже восемь десятилетий исправно гнавшему кровь по венам, неутомимому трудяге, вбиравшему в себя все треволнения жизни, радости и печали, вихри неласковой эпохи. Вспомнился Назым Хикмет:
Разве можно лечить сердце мое?
Сердце мое — лечить?
В клинике царила тишина, умолкли дневные голоса, звуки чужой речи, приветствия медсестер: «Гуд монинг, мистер Алиев…», «Гуд найт…» Как одиноко на чужбине! Как не хватает ему Зарифы-ханум, ее живого дыхания, голоса, участия. Сознание утишает боль: она обрела покой на родной земле, и образ ее осеняет печальной улыбкой всех, кто приходит в пантеон народной памяти в Нагорной части Баку. Она вернулась в лоно родной земли в день своего рождения.
«…Сегодня — самый дорогой день для меня. Одновременно — очень печальный день. Сегодня — день рождения Зарифы-ханум… Зарифа-ханум очень дорога мне как спутница жизни. Потому что была мне опорой в жизни на пройденных мной дорогах… потому что осчастливила мою семейную жизнь…
Сегодня я склоняю голову перед ее могилой…
Я ни на минуту не забывал и не забуду ее. И мои дети воспитывались в этом духе. Наша жизнь, вы знаете, проходила зачастую через трудные этапы. Уход из жизни Зарифы-ханум для нас в Москве стал большой трагедией. Мы с окружавшими тогда меня высокопоставленными коллегами похоронили ее. Но моей постоянной мечтой было ее возвращение на родную землю. И такая возможность представилась, и за это я безмерно благодарен судьбе. Я считаю себя счастливым тем, что прошел жизненный путь вместе с Зарифой-ханум…
Потому что, сколько бы ни было тяжелых периодов в жизни моей, столько же было и светлых периодов… И один из них в том, что я уже смог вернуться на родину и мне удалось доставить останки Зарифы-ханум на свою родину, свою землю, и предать земле бок о бок с ее отцом. Это было мое великое чаяние, великий обет мой. И это сбылось. Аллах сподобил меня этой долей».
Благодарение судьбе… Она одарила его сына прекрасной избранницей. И отец верил, что Мехрибан будет сыну такой же достойной соратницей, какой была Зарифа-ханум для него.
Сейчас сын на пороге большого испытания.
Отец мысленно просил судьбу укоротить заточение в кливлендских ночах, отодвинуть предельную черту отпущенного земного срока, молил всемогущего Господа о милосердии… Ведь его ждал Азербайджан… Столько начатых, но не завершенных дел… Столько неразвязанных узлов, столько несбывшихся надежд, карабахская боль…
Всплыло в памяти самоироническое признание Черчилля: «Я готов встретить своего Создателя. Другой вопрос: готов ли Создатель на такое суровое испытание, как встреча со мной?..»
Губы его тронула слабая улыбка. Сэр изволил выразиться эффектно… Но если серьезно, он, Гейдар Алиев, ощущал в критические минуты судьбы некую незримую силу, благосклонность фортуны, оберегавшую его от опасностей… «Нет человека не имеющего веры. Я по моим корням принадлежу к мусульманской вере…»
…В 1943 году, когда семья осталась без отца, мать и он сам принесли обет Мир-мохсун-аге, бакинскому святителю и прорицателю, дарившему людям надежду.
Минули годы. Он посетил усыпальницу Мир-мохсун-ага в 1998 году уже как Президент Азербайджана. Выступая там, говорил, что это — «место упований нашего народа… Считаю, такие святилища очень значимы с целью призвания нашего народа к праведности, чистоте, добродетели, благим деяниям…»
И эти нравственные уставы тем более важны в отношении людей, служащих на государственном поприще.
«…Чтобы действительно руководить республикой, мало одного желания. Ты должен знать — хватит ли на это твоих знаний, умения, эрудиции, грамотности? Во-вторых, есть ли у тебя для этого воля, характер? В-третьих, есть ли у тебя управленческий опыт…
Человек, нетвердый в нравственном отношении, нечистоплотный, нечистый, не имеет права работать на большой государственной службе…»
В служении людям, азербайджанскому народу видел свою высшую цель Гейдар Алиев. И это было самым большим поучением для Ильхама Алиева.
4 октября Ильхам Алиев принял американского сенатора Джона Маккейна. Гость рассказал, что пристально следит за происходящими в Азербайджане процессами, с симпатией наблюдает за успехами своего собеседника. Знает о его последовательной деятельности в Совете Европы, о шагах, направленных на укрепление международного имиджа Азербайджана.
Сенатор был убежден в победе Ильхама Алиева на президентских выборах: «Как политик, обладающий большим опытом, могу сказать с полной уверенностью, что инициативность таких лидеров, как Ильхам Алиев, вполне созревших в политике, всегда завоевывает уважение электората».