В полярную ночь
В полярную ночь
Нам впервые приходится действовать в условиях полярной ночи. Какие неожиданности она нам готовит?
Прибыли в заданный район. Много дней провели мы летом у этих далеких чужих берегов. Сейчас их трудно узнать. Зеленый ковер из мха и невысокой северной травы теперь покрыт белым снежным покрывалом. На его фоне голые отвесные скалы напоминают фантастические замки или застывшие в беге корабли.
Сейчас приемы поиска врага должны быть не такими, как летом. От берега не уходим совсем. Только непродолжительные серые полярные сумерки ненадолго загоняют нас под воду. Большую часть времени проводим в надводном положении.
Ночное плавание очень утомляет верхнюю вахту. К концу смены у людей рябит в глазах и каждое пятно на берегу кажется миноносцем.
Самому молодому нашему рулевому — сигнальщику Василию Легченкову — пришла мысль использовать опыт фронтовых снайперов, о действиях которых он много и с увлечением читал. Что может быть общего у сигнальщика с мостика подводной лодки со снайпером в окопах? Вот как это объяснил товарищам сам Легченков после того, как проверил свои соображения на практике.
— Что делает снайпер, выходя на охоту? Он первым делом изучает местность. Запоминает, где какая кочка, где какой бугорок. Появился на участке, например, новый кустик и ему ясно: под кустом снайпер врага. Я рассмотрел все пятна на берегу, запомнил их форму. Появись теперь новое пятно — безошибочно доложу вахтенному офицеру: «На фоне берега корабль противника!»
Советы Легченкова приняты всеми сигнальщиками.
Внизу в лодке мало кто спит. Морской бой скоротечен, а ночные схватки иногда длятся буквально секунды. В ответственный момент нужно обязательно успеть на свой боевой пост. Но к бодрствованию вынуждает не только возможность неожиданной встречи с врагом... Тьму ночи порой вдруг прорезает возникающий на небосводе луч. Секунда — и по небу побежали разноцветные световые полосы — северное сияние. Еще мгновение — и весь горизонт освещен неповторимыми по красоте сполохами. В нашем положении нельзя поддаваться обаянию этой жрасоты. Замешкался — и лодка будет обнаружена с берега. Потому сразу же подается команда:
— Срочное погружение!
Тогда рядом со стоящими на вахте мгновенно оказываются и их отдыхающие товарищи.
Но под водой долго оставаться нельзя: нужно выслеживать врага. К тому же северное сияние гаснет так же быстро и неожиданно, как и появляется. И не успевают люди подвахтенных смен задремать, как их поднимает новая команда:
— По местам стоять к всплытию!
Так повторяется несколько раз в сутки.
За первые сутки только один вражеский катер-охотник на большой скорости проскочил мимо нас. Подходящую цель встретили только на следующий день.
Около полуночи на берегу был включен не работавший до сих пор маяк. Следовало ожидать, что гитлеровцы поведут конвой. Свет маяка нужен им, чтобы провести суда узким фарватером между минными полями и берегом. Что же, и мы подождем на этом фарватере...
Снежные заряды следуют один за другим. Они настолько плотны, что даже носа лодки не видно за падающими хлопьями. На мостике простоял несколько часов. Но только меня сменил Гладков, вдруг слышу его голос:
— Боевая тревога! Торпедная атака!
Выскакиваю наверх. После освещенного отсека почти ничего не вижу. Наконец справа по носу различаю силуэты двух кораблей, идущих контркурсом. Расстояние 15–20 кабельтовых. Решаю атаковать кормой...
Из снежного заряда появляются новые корабли. Уже хорошо видны три транспорта, мористее их — два миноносца. Совсем близко, не более чем в 6 кабельтовых — сторожевик. Наши курсы пересекаются. Успеем ли произвести залп, прежде чем они нас обнаружат? Медленно, словно нехотя, приходят транспорты на визир ночного прицела. Подворачиваю и даю залп по головному транспорту.
За корму потянулись прямые, как стрелы, следы выпущенных торпед. Сторожевик что-то передает нам сигнальным фонарем: принял за своих. Мешкать нельзя. Сейчас фашисты поймут, с кем имеют дело.
Ныряем на безопасную глубину. В последний момент, сходя с мостика, замечаю: конвой почти не движется. Почему противник прекратил движение? Причин может быть много. Например, снежный заряд закрыл маяк, и корабли остановилась, боясь наскочить на свое же минное поле. Или поджидают отставшие транспорты. А может быть, они еще только занимают свои места и не давали хода? Трудно сказать. Но наши торпеды, выпущенные с расчетом на движущуюся цель, прошли мимо. Промах!
Сторожевик крутится над нами, но не бомбит. Очевидно, он не уверен, что видел лодку. Конвой уходит. Сильный шум винтов сторожевика заглушает все остальное. Из-за этого повторить атаку с помощью акустики не удалось. Сторожевик, сам того не зная, защитил транспорты.
По лодке объявляю о промахе и о том, что виноват в этом сам лично. Многие в команде не хотят верить в неудачу. Высказываются мнения, что взрывов торпед мы не слышали из-за шума в момент погружения. К сожалению, это желаемое, а действительное то, что уже объявлено...
Чтобы исправить свою ошибку, спешу оторваться от сторожевика. Надо всплыть, обогнать и вторично атаковать канвой, а одновременно донести по флоту о движении противника.
Всплыть удалось через полчаса. На небе пляска прожекторных лучей северного сияния. Светло почти как днем. Транспорты ушли недалеко. Вижу их совершенно ясно. Начинаем погоню.
Но и с радиограммой тоже медлить нельзя. Мало ли что с нами может случиться... Товарищи должны знать о движении врага.
Мы уже вошли в пределы позиции соседа — лодки капитана 3 ранга Городничего. Действительно сосед — и здесь по позиции, и в базе — живем в одной каюте.
Леонид Иванович Городничий и сам не промах — обнаружил противника без нашего предупреждения. Над конвоем рассыпалась гирлянда ракет. В разных направлениях замелькали светлячки трассирующих пуль и снарядов. Это реакции на торпедную атаку. Нам тут делать уже нечего. Теперь противник к себе не подпустит.
В нашу сторону идет миноносец. Погружаться?.. А как радиограмма? Она передана несколько раз, но квитанция еще не получена. Погружаться не будем: донесение нужно передать во что бы то ни стало.
Отходим на север, продолжая работать по радио. Только на седьмой раз удается передать радиограмму так, чтобы ее приняли: северное сияние и магнитная буря создали помехи, прервавшие на некоторое время радиосвязь.
Погрузились. Теперь есть время подробно разобраться в допущенных ошибках.
Старшина 1-й статьи Игнатьев приказал всем рулевым за полчаса до заступления на сигнальную вахту приходить в боевую рубку и там в темноте дожидаться «ночного зрения». Это правильно. Так же следует поступать и вахтенным офицерам. Ведь поднявшись ночью из освещенного отсека на мостик, в течение 15–20 минут невозможно толком ориентироваться в обстановке.
Теперь в центральном посту будет включаться только красный свет. Надеюсь, эти меры помогут успешнее вести ночной поиск. Но это не все. Моя ошибка, а также ошибка Гладкова — серьезная. Атаковать конвой нужно было в данных условиях не мне, а Гладкову. Старпом, как и другие вахтенные офицеры, тренировался на приборе в проведении ночных стрельб и имеет необходимые навыки.
Выскочив на мостик, я еще очень слабо различал противника, но взялся за ночной прицел. Сказалась привычка считать, что стрельба — сфера личной деятельности командира корабля. Гладков же, увидев меня на мостике, счел свою миссию оконченной и поспешил на свое место по боевому расписанию. Каждый занялся своим делом. Все получилось правильно... но только по форме. А по существу — промах.
Гладков прекрасно видел цель, а я ее только различал, правильно было бы старпому взять на себя инициативу начать атаку и довести ее до конца. Мне же следовало дать возможность подчиненному проявить эту инициативу или даже натолкнуть его на это. Одним словом, не была должным образом оценена роль вахтенного офицера при ночном поиске. Делаю серьезные выводы на будущее.
Другим нашим подводным лодкам удалось прилично потрепать конвой противника. Кроме лодки Городничего в атаку вышла лодка капитан-лейтенанта Николая Балина.
Последовавшие одна за другой атаки лодок встревожили фашистов. Началась «карательная экспедиция». Два дня подряд в нашем районе усиленно рыщут противолодочные корабли. Прошло четыре охотника. Настойчивость, с которой немцы пытаются прогнать нас от берега, подозрительна.
Продолжая ночной поиск, мы однажды обнаружили на фоне берега силуэты двух кораблей.
— Торпедная атака!
Не успел еще сигнал тревоги разнестись по отсекам, как с кораблей раздались два пушечных выстрела. Над лодкой повисли две «люстры» осветительных снарядов. Темнота раздвинулась.
Поднимая буруны, полным ходом на нас устремились два миноносца. Шесть или семь кабельтовых отделяют нас от их форштевней.
— Срочное погружение!
Не знаю, погружаемся ли мы на этот раз действительно медленнее обычного, или секунды стали длиннее, но только кажется, что лодка не отрывается от поверхности воды. Наконец стрелка глубиномера идет вправо. В другое время, наверное, показалось бы, что мы камнем летим вниз. Пять, десять, пятнадцать, двадцать метров!..
На этой глубине нас застала первая серия глубинных бомб. Зазвенело стекло, с подволока и переборок посыпалась пробковая изоляция.
Нас взяли в клещи: с каждого борта по миноносцу. Видимо, нас хорошо слышат. Куда бы мы ни повернули, они повторяют наш маневр. Новые и новые серии бомб рвутся над лодкой. Насколько возможно уменьшаем шумность. Ход минимальный. Рулями управляем вручную.
В отсеках считают количество взрывов. Это у всех уже вошло в привычку. Подсчитывать нелегко. Не только потому, что серия из шести-восьми бомб взрывается почти одновременно, но и потому, что после взрыва приходится осматривать отсек и механизмы.
У каждого свой «самый точный» метод подсчета. Некоторые делают отметки мелом на переборке. Другие просто загибают пальцы. К среднему результату, который всякий раз определяет старпом для записи в вахтенный журнал, обычно ближе всех оказывается трюмный Молодцов. Это уже не в первый раз. Долго хранил он в тайне свой «арифмометр». Сегодня рассказал. В правом кармане у него сто спичек. После каждого взрыва одна перекладывается в левый. Сейчас в правом кармане осталось четыре спички.
Но странное дело. Чем больше черточек на переборке или переложенных спичек, тем светлее становятся лица, спокойнее и увереннее движения! Впрочем, не так уж это странно: люди убеждаются в бессилии врага. И вот уже слышатся в отсеках остроты, шутки:
— Чем это мы им так насолили? Три часа успокоиться не могут.
— Не им насолили, а себе навредили, — перебивает Рыбаков. — Вспомните, как сегодня днем по милости «боцманят» и дежурного трюмного нас волной с перископной глубины на поверхность выбросило. Чуть ли не всю рубку показали. Вот сигнальный пост и вызвал сюда карателей. Транспорты пока в портах постоят. Бьют за дело — не умеем в шторм держаться под перископом.
...Идет десятый день нашего пребывания в море.
— Слышу шум винтов на курсовом сорок пять градусов правого борта.
На полном ходу всплываем под перископ. Крутая волна и наступающая темнота мешают подробно рассмотреть состав конвоя. Вижу лишь танкер 10–12 тысяч тонн, два сторожевика и несколько больших охотников.
Долгожданный сигнал торпедной атаки застает почти всех яа своих местах.
С дистанции 6 кабельтовых стреляю по танкеру. Сильный раскатистый взрыв торпеды служит основанием для взаимных поздравлений. Особую радость приносит доклад Круглова:
— Шум винтов танкера прекратился!
От атаки сторожевика уклоняемся сравнительно легко. Сброшено всего двенадцать глубинных бомб, и те разорвались на большом удалении от нас.
Эту победу, как и все остальные за поход, мы еще в базе решили посвятить приближающемуся празднику — 26-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Но других побед в походе нам одержать не удалось. Фашисты не подпускают лодку к берегу: в течение пяти суток непрерывно бомбят район. Отмечаем до четырехсот взрывов ежедневно, причем только за относительно светлое время суток. А с наступлением темноты у берега то и дело вспыхивают осветительные ракеты, сверкают молнии трассирующих снарядов.
Нужно сказать, что никогда еще противник не отвечал такими энергичными контрмерами на потопление своих судов. Видимо, слишком тонка стала эта единственная артерия врага на северном фланге сухопутного фронта.
Не только подводные корабли, самолеты, но и немецкие подводные лодки стали теперь частыми гостями в районе наших позиций. На шестой день вынужденного пребывания вдали от берега встретились с тремя из них. Неуверенность в опознавании и прямое запрещение атаковать лодки спасли врага от потопления. Обидно.
В базу возвращаемся радостные. Салютным выстрелом возвещаем о потоплении рудовоза. Радует и хорошая работа механизмов после ремонта. В походе они выдержали большой и серьезный экзамен.