Трудный поход
Трудный поход
Сентябрь сорок второго года... Фашисты рвались к Сталинграду и на Кавказ. Бои шли под Туапсе. Красная тесемка, обозначающая линию фронта на нашей карте в кают-компании, ежедневно передвигается вправо... Радист приносит мне ночную сводку Совинформбюро, и каждое ее слово жжет сердце, как раскаленная сталь.
Мы готовимся к выходу на коммуникацию противника. На рубке лодки белеет единица. Только один потопленный корабль записан в вахтенный журнал. Нам кажется, что мы сделали еще очень мало для победы. Каждый раз, возвращаясь с позиции без рапорта о потопленном корабле, мы говорим про себя: «Вот еще один поход, не принесший никакой пользы защитникам Сталинграда...»
Перед заходом солнца мы вышли из небольшого порта на Кавказском побережье и легли курсом на запад, на позицию. Предстояло пересечь все Черное море. Шли в крейсерском положении ночью и днем со скоростью 10 узлов. Небо плотно заволокло тучами, видимость отвратительная, ни один самолет не показывался над морем.
Мы находились почти в центре Черного моря между крымским и турецким берегами.
На мостике стоит первая боевая смена, заступившая в 16 часов. Я, как вахтенный командир, сигнальщики, боцман Николай Хриненко, командир отделения штурманский электрик Виктор Мамаев.
Предупредил сигнальщиков о возможности появления вражеских самолетов с аэродромов Крыма, чтобы внимательно следили за морем и воздухом.
— Слева на траверзе под облаками летит орел, — доложил Мамаев. — Не к добру это, товарищ командир.
— Не будьте суеверным, товарищ Мамаев, лучше следите за самолетами, — ответил ему.
С левого борта в сторону Турции облачность высокая с голубыми просветами неба. Впереди по носу — низкая, горизонт темный, на море барашки.
— Прямо по курсу на малой высоте самолет! — доложил Хриненко, стоявший слева от меня. Бросаю взгляд в сторону самолета и командую: «Срочное погружение».
Мамаев и Хриненко бросились в лодку, я еще раз взглянул на самолет в бинокль, успел разглядеть у него за хвостом шлейф черного дыма, подумал, что летчик заметил нашу лодку и дал газ. Это был Ю-88.
Мигом бросаюсь в лодку, закрываю рубочный люк, командую:
— Заполнить цистерну быстрого погружения, нырять на глубину сорок метров!
Вахтенный трюмный Александр Морухов, услышав команду, дал ряд протяжных ревунов, открыл кингстоны средней цистерны быстрого погружения. После доклада из пятого отсека о готовности к погружению открыл клапаны вентиляции цистерн, и лодка начала погружаться.
Боцман Хринеико уже сидел у горизонтальных рулей, переложив их на погружение.
Пока я спускался по трапу в центральный пост, лодка с небольшим дифферентом на нос погружалась и была уже на глубине 6 метров.
Срочное погружение проходило нормально, нам нужно побыстрей уходить от самолета на глубину.
Морухову сказал:
— Цистерну быстрого погружения будем продувать на глубине двадцать метров.
Хриненко докладывает глубину погружения через каждые 10 метров. Достигли двадцатиметровой глубины.
— Продуть цистерну быстрого погружения, не допуская выхода воздушного пузыря на поверхность! — скомандовал я Морухову.
Засвистел воздух высокого давления в цистерну.
— Продута цистерна быстрого погружения, — доложил Морухов. Лодка стала легче на одну тонну.
— Глубина тридцать метров! — доложил Хриненко.
С левого борта разорвались две глубинные бомбы на большом расстоянии.
«Значит, не заметили немецкие летчики точного места нашего погружения», — подумал я.
— Глубина сорок метров!
— Так держать! — скомандовал я.
Вижу, боцман перекладывает рули на всплытие и создает небольшой дифферент на корму, чтобы удержать лодку на заданной глубине.
— Глубина пятьдесят метров!
Решил, что мы проскочили по инерции из-за позднего продувания цистерны быстрого погружения, это наша рабочая глубина, ведь мы погружались с большой скоростью, и цистерну быстрого погружения нужно было продуть на перископной глубине, как требовала инструкция. Поступи мы по инструкции, лодка задержалась бы с уходом на глубину на полминуты и нас бы засекли вражеские летчики.
Между тем дифферент на корму возрос до 20 градусов, чувствую, что лодка тяжелеет.
— Дать самый полный! — Морухов репетует мою команду в шестой отсек.
Стрелка глубиномера показывает 60 метров, это наша предельная глубина погружения, на ней мы не раз бывали.
Глубина 65 метров, дифферент увеличился до 30 градусов.
— Продуть кормовую цистерну главного балласта аварийно! — приказываю Морухову.
Засвистел воздух высокого давления по трубам. Глубина достигла 70 метров. В центральном посту раздался треск, из визира уравнительной цистерны вырвалась струя воды, ударилась в подволок, в отсеке образовался водяной туман.
Командир отделения трюмных Александр Акинин и командир отделения радистов Дмитрий Наумов кинулись за аварийным инструментом, нашли деревянную пробку и быстро забили в трубу уравнительной цистерны.
Через несколько секунд течь прекратилась.
Воздух свистит по трубам. Глубина 80 метров. Корпус лодки начинает потрескивать, но падение ее замедлилось, хотя все еще продолжаем медленно погружаться.
Морухов чувствует, что давление в магистрали падает, он самостоятельно подвключает вторую группу баллонов, свист в трубах усилился, корпус продолжает зловеще трещать.
Держусь руками за приборы на подволоке. Лодка стала особенно вибрировать от увеличенного хода, начали тускнеть лампы освещения в отсеке, догадываюсь, что садится аккумуляторная батарея от сильной перегрузки электродвигателя.
Вижу, стрелка прибора приближается к цифре 90 метров. «Как глупо погибаем!» — пронеслось у меня в голове.
Стрелка прибора медленно движется к 100 метрам, дифферент лодки достиг 35 градусов на корму. Прошла секунда, стрелка остановилась и начала быстро передвигаться вправо.
Глубина 76 метров! Кажется, остались живы. Дифферент выровнялся на глубине 60 метров, затем начал идти на нос.
— Заполнить частично кормовую цистерну, — сказал я Морухову. — Держать глубину двадцать метров!
Лодка быстро подвсплыла до перископной глубины, а затем погрузилась на 20 метров. Хриненко уверенно удерживает заданную глубину.
Прошло не более пяти минут после сигнала «Срочное погружение», а они нам показались вечностью.
Стал размышлять о случившемся, никто нам ничего не доложил из кормовых отсеков. По поведению лодки у нас была тяжелая корма, но от чего же?
Меня волнует причина случившегося, и чтобы окончательно во всем разобраться» вызываю в центральный пост инженера-механика Ивана Валикова, старшин Билецкого и Сергеева, они подробно рассказывают о происшедшем.
Основным виновником оказался курсант пятого курса инженерного училища, отдыхавший после вахты за дизелем. Он находился с нами во втором походе, участвовал в погружении лодки по срочному. Услышав сигнал ревуна, он кинулся закрывать газоотводный клинкет, который уже был закрыт Соловьевым за две секунды после остановки дизеля. Курсант начал вращать маховик клинкета на закрытие, но тот не поддавался. Курсант растерялся, начал вращать маховик в другую сторону, на открытие, в результате чего в лодку попало более 3 тонн забортной воды.
Благодаря умелым действиям личного состава и особенно Александра Морухова, лодка была спасена от гибели. Он и в дальнейшем отличался не раз. В 1944 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Уточняю у подчиненных, сможем ли мы продолжать движение на позицию? Они отвечают: серьезных повреждений дизеля и электрооборудования нет, необходимо около двух часов на уборку пятого отсека, замены масла в дизеле, приведения в порядок аккумуляторных ям.
После заслушанных докладов принял решение продолжать следовать на позицию.
Подводная лодка шла на безопасной глубине. В пятом отсеке производилась приборка. На помощь Билецкому и Самородову пришел моторист Шушманов, они начали убирать разлившееся по отсеку масло, затем приступили к осушке дизеля от воды и прокачке его свежим маслом. Электрики в это время производили протирку аккумуляторов и доливали их дистиллированной водой. Электрикам помогали Мамаев и Наумов, а также рулевые Ромашкин и Климов.
В центральном посту трюмные Акинин и Морухов производили уборку попавшей воды в отсек.
Через полтора часа Валиков доложил о готовности дизеля к пуску.
Мы начали всплывать в позиционное положение. Следом за мной на мостик поднялись Хриненко и Мамаев. Мы внимательно осмотрели горизонт и небо. Оно было сплошь покрыто плотными облаками.
Обстановка вокруг была спокойная, передал в центральный пост приступить к завтраку. После пережитых волнений и усталости у подводников был неплохой аппетит, и они благодарили торпедистов за хорошую пищу.
На мостик поднялся наш новый штурман лейтенант Александр Милов. Он идет с нами в первый поход. До этого он служил на подводных лодках Щ-208 и М-120, имеет опыт кораблевождения.
Я передал ему обязанности вахтенного офицера, а сам опустился в лодку. После завтрака прошел по отсекам, побеседовал с матросами и старшинами, сказал, что идем на коммуникацию противника к северу от Сулины. Предстоит форсировать минные заграждения противника и нужно быть всегда начеку.
Подводники слушали и в их глазах была уверенность и желание продолжать поход и искать врага.
Снова поднимаюсь на мостик, вместе с вахтенным командиром веду наблюдение за обстановкой.
После полуночи прямо по носу заметили чуть видимые очертания низкого острова. Я обрадовался тому, что мы так точно вышли к острову, и остался доволен работой нашего нового штурмана Александра Милова. Однако никому не сказал об обнаруженном острове, подумав, что мне показалось. По прокладке нашего курса движения на позицию, прочерченного Миловым на карте, я видел, что он ведет прямо на остров. Через пятнадцать минут спросил Хриненко, видит ли он что-либо прямо по носу?
— Нет, ничего не вижу, — ответил он.
— А вы посмотрите внимательнее чуть правее носа лодки.
— Вижу темный силуэт, похожий на остров.
Мое зрение меня не подвело. Говорю Хриненко, что я этот остров обнаружил вот уже как четверть часа и веду за ним наблюдение.
Через полчаса остров стал хорошо виден.
Милов взял пеленги на мысы острова и определил наше точное место. Мы продолжали двигаться уверенным курсом к коммуникации противника.
С наступлением рассвета мы погрузились и форсировали минное поле под водой. И на этот раз курс был проложен удачно, мы не касались минрепов.
Шли пятые сутки нашего маневрирования на позиции.
После полуночи на вахту заступил Милов. Стою вместе с ним на мостике. Лодка в позиционном положении, палуба лодки находится в воде, над водой торчит небольшой островок-мостик, ограждение рубки и тумба перископа, возвышающаяся над крышей мостика на полтора метра. Мы стоим без хода, ведем акустическое наблюдение, которое дает нам возможность обнаружить шумы кораблей дальше, чем мы заметим их визуально.
Спустился в лодку, спросил у акустика Александра Краснова, как прослушивается горизонт.
— Слышу слабые шумы справа на траверзе, — ответил акустик.
Из центрального поста мне передают:
— Командира срочно на мостик.
Бегом поднимаюсь по трапу, с зажмуренными глазами выхожу на мостик. Милов мне докладывает:
— Справа на траверзе вижу силуэт транспорта.
Я дал малый ход, ложусь на курс атаки. Приказал торпедистам приготовить правый торпедный аппарат к выстрелу.
Всматриваюсь в сторону транспорта, но ничего не вижу.
— Товарищ командир, — докладывает Милов, — я установил ночной прицел на скорость транспорта десять узлов. — Затем он командует: — Аппарат, товсь!
Только теперь я разглядел низкий борт транспорта, а впереди по носу нашей лодки силуэт катера-охотника, заметил бурун за его кормой.
— Транспорт подходит к углу упреждения, — докладывает Милов.
Бросаюсь к ночному прицелу проверить правильность установки угла упреждения, говорю ему: «Стреляйте!» Он командует «Пли».
— Торпеда вышла из аппарата! — передали из центрального поста.
Даю команду:
— Срочное погружение! Право на борт! Полный ход!
Все бросились вниз, закрываю рубочный люк, спускаюсь в центральный пост, слышу взрыв торпеды.
— Торпеда попала в цель, не слышны шумы транспорта, — доложил акустик Краснов.
Через три минуты после взрыва торпеды лодка коснулась грунта.
Был остановлен электродвигатель, лежим на грунте — глубина 13 метров.
Через минуту услышали шум винтов приближающегося катера, он проходит близко от нас. Затем раздается сильный взрыв глубинной бомбы. Катер сбросил еще серию из семи бомб, бомбы сбрасывались с короткими промежутками. Первая бомба разорвалась близко от лодки, у нас вышла из строя акустическая станция, других повреждений, кроме лопнувших осветительных ламп, не было. Мы вынуждены сидеть в отсеках при слабом освещении аварийных ламп.
Около часа мы слышали маневрирование катера-охотника. Но без акустики нам трудно было ориентироваться в обстановке.
Командир отделения радистов Дмитрий Наумов и акустик Краснов сразу же приступили исправлять поврежденную станцию. На ремонт ушло два часа.
Акустики тщательно прослушали горизонт, шумов не обнаружили. Мы более двух часов лежим на грунте. Наверху еще ночь, но скоро наступит рассвет, нужно успеть провентилировать лодку.
Всплыли в позиционное положение, стоим без хода. Погода пасмурная, туманная, слабое волнение. Вентилируем лодку в течение часа. Начинает светать, снова ложимся на грунт.
За эту ночь мы не успели подзарядить аккумуляторы, у нас малая емкость батареи.
Принимаю решение лечь на грунт и дожидаться рассвета. Находимся на выгодной позиции по отношению к маршрутам движения противника. Лежим на мелком месте, противник не предполагает, что здесь могут находиться советские подводные лодки.
С наступлением светлого времени мы отдаем подводный якорь и всплываем на перископную глубину. Весь день мы провисели на подводном якоре на глубине 8,5 метра, вели непрерывное наблюдение за горизонтом и воздухом.
Недалеко от нас пролетали разведывательные самолеты противника, мы их замечали первыми, когда они пролетали над нами, и опускали перископ, затем снова смотрели в хвост улетавшим самолетам. Катеров и транспортов днем не обнаружили.
С наступлением темноты всплыли в позиционное положение и двинулись галсами вдоль берега, ведя зарядку аккумуляторной батареи. Погода была благоприятная, дул слабый ветер с востока, небольшая волна, светит полная луна. Видимость в неосвещенной части горизонта до 20 кабельтовых.
Наступили шестые сутки пребывания на позиции.
Ровно в полночь заступила на вахту первая боевая смена. Я передал обязанности вахтенного командира Александру Милову и спустился в лодку обедать. За маленьким столом нашей кают-компании рядом со мной сидели Валиков, Сергеев и Билецкий. Мы выпили положенную нам по меню чарку вина, отметив нашу первую победу в этом походе. Вспоминали события ночной атаки. Сергеев говорит:
— У нас нет больше запасных лампочек. Если еще такое произойдет, то мы будем сидеть в темноте.
Я его успокоил, сказав, что мы действуем на позиции последние сутки. Иван Миргородский принес нам вкусный обед, мы быстро с ним расправились. Миргородский был у нас не только торпедистом, но и коком, артиллеристом и вестовым — подающим пищу к столу старшин и офицеров. Обед продолжался недолго, я снова поспешил на мостик.
Вместе с сигнальщиками и вахтенным командиром наблюдаю за горизонтом.
Лодка идет курсом на юг, по носу светлая полоса от полной луны.
— Слева по корме вижу силуэт транспорта! — доложил сигнальщик.
Вижу транспорт больших размеров, у него высокие надстройки и мачты. Транспорт идет параллельным с нами курсом, впереди него катер-охотник, за кормой второй катер.
Командую приготовить левый торпедный аппарат к выстрелу. Остановлен дизель. Конвой приближается.
Погружаемся на перископную глубину, чтобы нас не заметили катера-охотники. В перископ слабо вижу силуэт транспорта, собираюсь повернуть лево на борт, на боевой курс, и вдруг замечаю, как транспорт начинает поворачивать вправо — противник сам подставил свой борт. Принимаю решение всплыть в позиционное положение. Лодка идет средним ходом под электродвигателем, мы находимся в темной части горизонта.
На мостик вынесен ночной прицел, устанавливаю угол упреждения. До транспорта дистанция 6 кабельтовых.
— Аппарат, товсь!.. Пли!
Торпедисты Макаренко и Миргородский произвели залп торпедой из левого аппарата в 01.01 минута 21 сентября 1942 года.
След торпеды хорошо виден на лунной дорожке, через минуту видим столб бело-черного дыма над транспортом. Доносится взрыв. Мы продолжаем двигаться в сторону конвоя.
Транспорт начал поворачивать влево, видим его с креном на правый борт. Передний катер-охотник маневрирует возле транспорта, второй катер продолжает идти следом.
Транспорт лег на курс параллельный берегу, с креном на правый борт продолжал движение.
Мы следуем за конвоем еще тридцать минут, ожидая, что транспорт может застопорить ход, чтобы проследить за дальнейшими действиями конвоя, но он медленно удалялся от нас в южном направлении в сторону Сулины.
Мы израсходовали весь торпедный запас и начали движение в базу. Милов проложил безопасный курс в минном поле противника, мы его форсировали в надводном положении.
Нашу победу мы посвятили защитникам Сталинграда и Кавказа.
С наступлением светлого времени ушли под воду от глаз противника. Через час всплыли и крейсерское положение, шли под дизелем со скоростью 10 узлов. Ночью передали радиограмму о потоплении транспорта и повреждении другого, о времени нашего прибытия в базу.
В полдень мы ошвартовались у борта плавбазы «Эльбрус».
С волнением поднимаюсь по трапу на борт, докладываю улыбающемуся командиру дивизиона капитану 1 ранга Льву Петровичу Хияйнену — экипаж М-35 успешно завершил боевой поход, потоплен транспорт, один поврежден, личный состав здоров, подводная лодка повреждений не имеет.
Комдив крепко пожал мне руку и поблагодарил экипаж с победой. Вечером в нашу честь был торжественный ужин, на котором присутствовали мои боевые друзья — командиры других подводных лодок и представители их экипажей.
После короткого отдыха экипаж «малютки» стал готовиться к новому походу.