глава 11 СЕКС-МАГИЯ ПРИВОДИТ К ОПАСНОСТИ

глава 11

СЕКС-МАГИЯ ПРИВОДИТ К ОПАСНОСТИ

И вот они идут… потому что достигли предела. Для человека, будь то мужчина или женщина, существует предел, за гранью которого любое стремление или дальнейшее размышление, истощаясь, начинают течь в обратном направлении. И это так, даже если человек никогда ничего не достигает или не способен ничего достичь. Для тех же, кто способен, предел индивидуален и непредсказуем. Но лишь немногие приближаются к нему. И те немногие, кто действительно приблизился, — это те, как я предполагаю, кто выходит из лесной чащи.

Роберт Айкмон. «Дальше в лес»

Вскоре я вернулась в Лос-Анджелес, намереваясь закончить «Книгу списков». Остановившись, как обычно, у матери, я жаждала проверить, позволит ли нам с Карлосом «энергия» заниматься сексом три ночи подряд. Теперь он клялся, что «три» — это магическое число, которое превратит меня в ведьму и скрепит печатью связь между нами. И раз мы начали действовать, то теперь «ни шагу назад», что бы ни случилось.

Когда я позвонила, Карлос был очень взволнован:

— Chola! Ты должна отдаться мне в доме Ирвинга, в твоей детской спальне! Вот магический способ вырвать тебя оттуда и освободить!

— Что? Да, конечно. Моя мать почти всегда дома, кроме трех дней в неделю, когда она посещает своего врача в Беверли-Хиллз, ее возит секретарь. Если ты спешишь, то сегодня было бы идеально. Она уйдет во второй половине дня и не скоро вернется из-за пробок.

— Нет, нет! Нам не хватит времени, нужно подождать другой возможности.

Я подумала, что он струсил, но тогда я точно не знала, где он жил, просто где-то в Вествуде.

— Ладно, хорошо, — ответила я, — давай в другой раз, послезавтра.

Я нервничала из-за такого поворота событий. В доме родителей моя комната находилась в конце холла, вдалеке от входа, — если мама заметит, улизнуть потихоньку не удастся. Но все-таки это было увлекательно, диковинно, магически!

Я вспомнила, как Флоринда рассказывала мне историю про первые дни ученичества Гвидо, директора театра. Она ехала с ним в Беверли-Хиллз, и Гвидо показал ей дом, где он вырос и где все еще жила его мать. Его отец оставил семейство ради другой женщины и умер несколько лет назад. В тот момент, когда они проезжали мимо него, дом был свободен — матери Гвидо не было в городе.

— У тебя есть ключ? — поинтересовалась Флоринда.

— Да, как раз с собой, — ответил Гвидо. — Можно заскочить, посмотреть.

— Эйми, ты не поверишь, что это было за место! Скромненько для Беверли-Хиллз, — вспомни, как Гвидо комплексует по поводу существования, по его словам, «не на той стороне Уилшира». Но это было стильно! С тех пор как отец бросил их, мать продавала драгоценности в одном из лучших мест, в салоне Тиффани или что-то в этом роде. Прекрасный дом! Все как в театре, и даже в комнате Гвидо — переделанном подвале — просто заповедник! Его трофеи, призы, награды по шахматам, танцам, гольфу, — бог ты мой! Алтарь культа ее милого малыша. К черту сестру и старшего брата! Только ее ненаглядный Гвидо!

— Но лучше всего было прозвище, данное ему мамочкой, — «ягненочек». Представляешь? Дисней какой-то! — Флоринда фыркнула, а затем возбужденно продолжила:

— Его детская кровать была завалена игрушечными ягнятами! Carajo! Я бросилась прямо на нее, — ягнята разлетелись! Только так можно было разорвать заклятье мамочки, чтобы он смог стать одним из нас. Потом мы должны были все убрать, чтобы комната выглядела совершенно нетронутой.

Была ли эта инициация сексом? Возможно. Ведьмы, как я стала понемногу догадываться, проводили некоторых мужчин или женщин через быструю сексуальную инициацию под руководством Карлоса.

В великий день я позвонила нагвалю: «Скорее, Карлос, поторопись!»

Я оделась в легкое платье из газа, уселась на веранде и стала ждать. Через пятнадцать минут к дому подъехал автомобиль моей матери:

— О! Привет, мам! Вот это да! Что-то случилось?

— Не знаю, но я почувствовала, что нужно повернуть обратно. Мы так и сделали. Я не знаю почему, — она пожала плечами.

Я была совершенно ошеломлена.

— А я тут ждала Карлоса, мы собирались пойти пообедать.

— О? Прекрасно, дорогая, — она вошла в дом.

Через три минуты грузовичок Карлоса въехал в ворота. Он выглядел ошалевшим и ужасно нервничал. Я подбежала к нему и выложила все как есть.

— Ай, ай, ай! Cono! Carajo! Я — такой pendejo. Ты была права, я должен был прийти в тот день, — откровение было тогда, — но я был слишком медлительным.

— Карлос, похоже, это моя ошибка.

— Нет, не глупи. Она еще не готова к тому, чтобы позволить тебе уйти, вот и все.

— Почему бы нам не прокрасться в комнату? Пойдем!

— О нет, coraz?n, никогда ничего не форсируй. Всегда подчиняйся знакам. Пойдем пообедаем.

Пока я забиралась в джип, Карлос продолжал:

— Маг никогда ничего не форсирует на своем пути. Например, если дверь закрыта, то настоящий маг никогда не должен отворять ее, он будет ждать, когда появится другая дверь. Совершать такие ошибки свойственно человекообразным — мы ломимся в единственную дверь всю нашу жизнь, в то время как вокруг нас открыто множество других. Мы упорствуем, потому что нечто поглощает нашу энергию, — я все объясню тебе позже. Дух проходит мимо нас, и мы теряем Птицу Свободы. Однажды я совершил ужасное падение, chola, — сказал он зловеще, — и свобода прошла мимо. Именно поэтому у меня осталось так мало времени, поэтому я бегу так быстро. А ты должна бежать за своим мужем. Теперь ты стала моей женой, ты это понимаешь? Ха! Я думаю, что ты даже не начала понимать, что с тобой произошло! Я мог бы умереть за тебя! Нет ничего, что я не в состоянии сделать, чтобы освободить тебя! Пойдем снова в тот рыбный ресторан?

Мы немедленно это сделали и, не сговариваясь, заняли «наш» столик. И оба улыбнулись этому единодушию, как романтическая парочка.

— Видишь? — сказал он, ободренный таким знаком. У нас действительно любоффъ!

Мы заказали, как и в прошлый раз, рыбу гриль и картошку. Мне еще захотелось артишоков. Я спросила:

— Можно ли есть артишоки? Ты говорил, что лук не годится для магов, потому что он напоминает слои человеческой формы. А артишоки тоже?

— Сегодня мы можем есть все что угодно, даже лук.

Наш ранний обед был романтическим и радостным приключением — Карлос развлекал меня своими замечательными историями. Мы вышли из ресторана, целуясь и держась за руки. Я склонила голову ему на плечо. Были сумерки — магический час.

Мы пошли мимо высокого, тощего черного человека, который валялся на тротуаре, когда мы с Карлосом только входили в ресторан. Теперь он, проснувшись, стоял с протянутой рукой, выпрашивая мелочь. Он выглядел ужасно изможденным; при взгляде на его изрытое язвами лицо и расширенные зрачки на ум сразу приходил крэк[26]. Карлос сделал нечто странное.

Вместо того чтобы дать ему мелочь или пройти мимо, он встал перед ним и, быстро жестикулируя, сначала чиркнул пальцем по горлу, что я истолковала как «А не пошел бы ты на х…й», затем последовали оскорбительные жесты, которые после шести месяцев, проведенных в Италии, я понимала. Я не могла поверить глазам. У Карлоса Кастанеды не было понятия о «кодексе подворотен»? Он фактически провоцировал опасного типа. Было ли это что-то вроде испытания?

Мы двинулись вперед, и, конечно же, за нами последовал хвост. Мы ускорили шаг, шли молча, под руку. У джипа человек приблизился к нам. Карлос едва успел пропустить меня на место пассажира и захлопнуть дверь, но сам уже не успел сесть в машину.

Сжавшись, я в ужасе наблюдала за ними. Я не слышала ничего, но говорили оба… Человек протянул руку. Он возвышался над Карлосом на добрый фут или больше и все время, пока говорил, не сводил с меня глаз. Я никогда до этого не чувствовала себя так близко к смерти. Отвратительные, налитые кровью глаза, взгляд голодного вампира, — он собирался ворваться в кабину.

Все это время Карлос говорил и говорил. И непрерывно рылся в карманах, грохоча ключами. В один момент он извлек горсть долларовых бумажек и мелочь… С удивительной смелостью Карлос положил бумажные деньги обратно в карман и дал человеку несколько монет. Очевидно, удовлетворившись, тот повернулся и пошел, потом остановился и напоследок жадно посмотрел на меня.

— Карлос! Боже мой! Как ты?..

Он раскрыл ладонь. В ней было полдоллара. Он щелкнул ногтем по ободку монеты, и оттуда выскочило лезвие.

— Карлос, это ужасное предзнаменование! Что это значит?

— Nada, amor! Это проклятое сосуществование — ты себе не представляешь, все катится к черту. Я помню, как Нед Браун зашел сюда однажды и какой-то парень пытался ограбить его, а потом…

Он пустился рассказывать очередной анекдот с бородой, намеренно забалтывая мой вопрос, И ненароком обмолвился, небрежно сунув свой нож в передний карман джинсов:

— Как он смотрел на тебя, carajo! — Годы спустя, когда я расспрашивала его об этом эпизоде, мне было сказано, что это был явный знак того, что я «все еще плачу по счетам».

Когда мы припарковались перед домом моих родителей, Карлос прекратил свои подшучивания и стал очень серьезным. Он рассказал в красках жуткую историю убийства человека гарротой[27] во время государственной службы. Это случилось еще до встречи с доном Хуаном, когда Карлос долгое время брал уроки у пожилого японского генерала, который учил его искусству выжидания, определения возможности нанесения смертельного удара за доли секунды.

— Он скончался у меня на руках. Учитель умер безупречно, подобно воину, но у него была карма, поэтому он не мог войти в пространство магов. (Единственный раз я услышала, что Карлос упоминает карму.) — Позже, когда я встретил дона Хуана, я сказал ему, что у меня есть страшная тайна — ужасная, отвратительная, и я никогда никому в ней не признавался. Я был учеником дона Хуана уже в течение многих лет, прежде чем я нашел в себе мужество сказать об этом кошмаре.

— Скажи мне, est? pido, — спросил дон Хуан, — что может быть плохим вообще? А? Поэтому ты всегда такой тяжелый, такой pesado? Почему я должен встать на голову, чтобы сдвинуть тебя хоть на дюйм? Что это за ужасная вещь, которую ты сделал?

— Я убивал людей, дон Хуан. Много людей.

— ВСЕГО-ТО!? Ты убивал людей? Camjo[28], Карлос, ты убивал человекообразных. И это то, чего ты так стыдишься? Убийство нескольких обезьян? Поверь мне, их всегда так много, что найдется тот, кто займет их место. И ты изнуряешь себя этим «великим секретом»? Qu? со?о?

Сначала я ужаснулся этой холодности… Этой чудовищной жестокости! А затем я почувствовал, что тяжелое бремя, моя тяжкая ноша, свалилась с меня. Он заставил меня увидеть свою незначительность. Я был таким важным в собственных глазах, а свою вину я считал такой всеобъемлющей! В действительности же мои действия ничего не означали. Приматы — это мы все, моя радость, если только мы не совершаем рывок и не становимся волшебными существами, какими мы и должны быть.

— Там наверху, — он указал в небо, — там истинные приключения. Не здесь, среди приматов. Мы сгораем ярко, в одно мгновение — да, но мы ничто перед лицом Бесконечности. Ты — искра. Искра в дриминге. Путь воина — это присоединение к Бесконечности. Знаешь, всякий раз, когда я приезжаю в новый город, я иду выговориться к исповеднику. Это не имеет никакого отношения к религии или Богу — я исповедуюсь, чтобы очистить свой дух, обратиться к самому себе.

Я сидела молча и, пряча слезы, закрывала лицо руками.

— Ах, у тебя сейчас особое чувство — маги называют его «онтологическая печаль». Только тогда, когда ты не связана со своим «Я», ты можешь почувствовать ее, эта печаль — безлична, она — волна из той Бесконечности, из темного океана сознания. Когда она наносит удар — бум! — тогда тебе нужен я, именно тогда тебе нужен нагваль, чтобы заставить тебя улыбнуться. Только я могу помочь освободиться от этого.

Видишь, любовь моя, мы даже превратили нечто ужасное между нами в нечто красивое, — мы любим друг друга, а это так много. Спокойной ночи, моя любимая, я люблю тебя. Иди спать прямо сейчас и сразу же позвони своему мужу утром.

Мы поцеловались, и я сразу пошла в свою комнату. Глядя в потолок, я чувствовала смутную тяжесть. Это было плохое предзнаменование, и я это знала.

На следующий день Карлос приехал, чтобы забрать меня из дома. Он вошел поприветствовать мать.

Карлос развлекал ее очаровательными историями довольно долго, пока мне не надоело и не захотелось уехать.

Когда мы остались одни, он спросил:

— Эйми, почему бы тебе не быть подобрей с Сильвией?

Я возразила:

— У нас всегда были сложные отношения. Ты должен понимать это — за столько-то лет.

— Но ей семьдесят три. Что тебе стоит сказать ей: «Я люблю тебя»?

Это были те слова, которые я использовала весьма экономно в отношении матери. Все еще ныли детские раны, и я страстно возражала Карлосу. Мне было уже за тридцать, но я цеплялась за болезненные воспоминания о травмах, нанесенных воспитанием матери, которая страдала тяжелыми депрессиями и иногда была очень жестока, хотя, я думаю, неосознанно. Выслушав простой совет Карлоса, я поняла, что я стала наконец достаточно взрослой, чтобы посмотреть на мать как на яркую, экстравагантную женщину, которая старалась изо всех сил вырастить двух детей, постоянно мучаясь повторяющимися нервными срывами.

Она и понятия не имела, что отношение к роли матери было у нее амбивалентным, — поведение ее было и причудливым, и разрушительным. Она довольно мягко обращалась со мной, с моими друзьями, а потом и с моим мужем; но в то же время ее злило мое поведение на людях. Она постоянно жаловалась на моего отца и не имела никакого представления о рамках приличия.

Я пыталась объяснить Карлосу, как разрушительна была моя жизнь с ней.

Карлос мягко продолжал:

— Только попробуй. Скажи: «Я люблю тебя». Она стара, ну что тебе стоит? Ничего. Кроме того, — шептал он, — если говорить это достаточно долго, ты, быть может, начнешь испытывать любовь, и довольно сильную.

При первой возможности я отважилась и, когда мы прощались, тепло обняла мать со словами: «Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя».

Она была поражена:

— Я… Я тоже люблю тебя, малыш.

Я всячески проявляла теплоту и заботу о ней каждый раз, при каждом звонке, при каждом посещении. Я даже сказала ей, что она была замечательной матерью, и благодарила ее за все, что она дала мне. Я никогда не делала этого прежде.

При следующей встрече с Карлосом мы с матерью обнялись и поцеловались. Моя мать сияла, я тоже.

Карлос был в восторге и сказал: «Вот так-то лучше. Мне нравится это».

Скоро мой брат приехал в город и заметил, что я говорила нашей матери «я люблю тебя» каждый день. Это была явная перемена в наших отношениях.

— Эйми, что ты делаешь? Я ответила:

— Знаешь, она постарела, и я поняла… Какого черта!? Зачем жадничать!?

Он был потрясен:

— Хорошо, если ты так хочешь, я буду поступать так же.

Несколько месяцев спустя моя мать сказала: «Все мои друзья стали чужими для своих детей, но вы, ребята, такие изумительные, такие нежные, А раньше вы были такими трудными».

Карлос был абсолютно прав. Я полюбила ее, и все. Возможно, без Карлоса я могла бы упустить свой шанс; мать вполне могла умереть, так и не почувствовав любви со стороны дочери. Магия Карлоса было проста: моя мать ответила любовью на любовь.

После нескольких поездок в Лос-Анджелес Карлос и я достигли нашей цели — три дня подряд любовных утех. Он теперь постоянно обращался ко мне, называя женой, и твердил, что, когда «энергия будет правильной», мы поженимся официально, так что «мне бы следовало относиться к нашему союзу более серьезно». Тем не менее, раз мы энергически поженились, то, как считал он, я готова для свадебного путешествия.

— Хотела бы ты поехать в Мексику с твоим marido, mi amor?