Глава первая МАГИЯ СЦЕНЫ 

Глава первая МАГИЯ СЦЕНЫ 

Еврей — клоуном?! — Никогда!

Так (или примерно так) приговаривал Исаак Давидович Райкин, пустивший в ход ремень, когда увидел шестилетнего сына перед зеркалом, ловко копирующего циркового клоуна. С посещением цирка связано одно из первых ярких впечатлений его жизни. Пораженный феерическим зрелищем, он, придя домой, пытался перед зеркалом «играть в клоуна», копировать какие-то его ужимки. Отец, застав сына за этим занятием, рассвирепел: «В семье недостает только клоуна!» Рука у него была тяжелая. Наказание запомнилось, но не уменьшило тяги мальчика к игре, лицедейству. Хотя рано проявившаяся страсть к зрелищным искусствам и впредь приносила юному Аркадию немало неприятностей, характер у него оказался твердым и стычки с отцом продолжались, но победителем всё же оказался сын.

Детские годы Аркадия Райкина пришлись на Первую мировую войну. Он родился в Латвии, в Риге — центре тогдашней Лифляндской губернии, 11 (24) октября 1911 года. Летом 1917-го, когда немецкие войска подходили к Риге, семья Райкиных — в ней в то время было трое детей — покинула полюбившуюся мальчику Ригу. Впоследствии он с нежностью вспоминал ее знаменитый парк «Эспланада», поездки на грохочущем трамвае, путешествия с отцом поездом в пригород Майори, берег, манящий необъятностью морских далей. Много позднее, уже в пожилом возрасте, он будет приезжать сюда на летний отдых, неспешно прогуливаться по нескончаемому песчаному пляжу, вспоминая прошлое.

Отец Райкина, Исаак (Ицик) Давидович (?—1942), человек могучего сложения, широкоплечий, высокий, красивый, с крупными жесткими руками, вырос в большой еврейской семье в местечке, затерянном где-то в лесах Белоруссии. Аркадий Исаакович вспоминал, что дед до конца жизни говорил на каком-то странном наречии — смеси идиша, белорусского, немецкого и русского языков. Глава семьи строго придерживался обрядов, стремился и детей, и внуков воспитывать на ветхозаветных истинах. От детей требовалось быть готовыми в будущем твердо стоять на ногах, самостоятельно содержать семью. До девяноста четырех лет он был полон жизни и умер, неудачно спрыгнув со стола, танцуя на чьей-то свадьбе. Личность отца наложила печать на характер и образ жизни его сына Исаака. Судьба его складывалась трудно, высшее образование получить не удалось, юридический факультет остался неоконченным. Пришлось пережить немало лишений, прежде чем Исаак Давидович устроился в Риге на должность портового бракера строительного леса со стабильным заработком. Лесом он интересовался с детства, в результате получил специальность и занимался на работе отбором леса, который шел на строительство шахт. Первенец, Аркадий, появился на свет довольно поздно, когда родителям было уже за тридцать. Казалось бы, жизнь налаживалась, вслед за сыном родились две девочки, Софья (1914—2010) и Белла (1916— 2009)[2]. Но затянувшаяся война снова погнала семейство, теперь уже с малыми детьми, в дорогу. Неизвестное будущее, поиски работы...

Беженцы из Риги обосновались в тихом Рыбинске, старинном городе на высоком берегу Волги, с собором, театром, маленькими, окруженными садами домиками. Первое время спали на полу вповалку, пока Исаак Давидович не начал работать на местной лесопилке.

Аркадий Исаакович вспоминал о суровости, даже жестокости отца. У детей почти не было игрушек, их не фотографировали, не отмечали дни рождения. Впрочем, во время Гражданской войны и военного коммунизма жизнь вынуждала родителей на каждое детское «хочется» отвечать: «Перехочется». Но когда позднее, в школьные годы, уже в Петрограде у мальчика развился ревматизм, отец, не жалея средств, приглашал к нему самых лучших и дорогих врачей, сажал тринадцатилетнего сына на закорки и спускался с ним по лестнице с шестого этажа во двор, чтобы тот подышал свежим воздухом, после чего они таким же образом возвращались домой.

Отец с присущей ему деловитостью исправно посещал синагогу, соблюдал обряды. Постоянные разъезды отрывали его от дома, и в воспитании детей он участвовал от случая к случаю, но, естественно, хотел, чтобы у его первенца была достойная профессия, которая позволила бы крепко стоять на ногах. От театральных увлечений Исаак Давидович был далек, хотя, по воспоминаниям сына, обладал своеобразным актерским дарованием. Он был прекрасным рассказчиком, неистощимым выдумщиком. Взяв в руки какую-то вещь, мог рассказать о ней целую историю. Умел подмечать особенности в поведении людей, легко и точно их копировал. Но при этом отец не уставал повторять: «Надо дело делать!»

И только добрая, покорная мужу Елизавета Борисовна, урожденная Гуревич (1878—1965), в душе тоже не поощрявшая увлечений старшего сына, принимала их как неизбежность, жалела его и стремилась всеми средствами отвести гнев отца. Родственники со стороны матери были коренными рижанами. Деда Аркадий Исаакович помнил плохо. В его сознании запечатлелся только запах примыкавшей к их рижской квартире аптеки, которой владел дед, получивший фармацевтическое и врачебное образование. Елизавета Борисовна имела специальность акушерки, один ее брат стал журналистом, другой, пианист, собрал огромную и со вкусом составленную библиотеку, сестра занималась скульптурой.

Во время болезни Аркадия его мать немало настрадалась, просиживая долгие ночи около его постели. Елизавета Борисовна умела скрывать свое отчаяние и в то же время не демонстрировать ложной бодрости. Сыну передалась ее музыкальность. Выполняя бесконечную домашнюю работу, мать пела романсы, даже арии из опер. На ее долю, как и на долю всего поколения, пережившего революцию и Гражданскую войну, выпало много подчас непосильных трудностей. Оказавшись в чужом городе с маленькими детьми, надо было как-то обустраиваться, кормить детей, доставать продукты, обменивая их на привезенные из Риги вещи. Муж, занятый поисками работы, все домашние дела перекладывал на плечи супруги. Она умела терпеть, не жаловаться на жизнь.

Деликатность, мягкость матери в соединении с жесткостью, настойчивостью и прагматичной деловитостью отца определили характер старшего сына — непреклонность его воли, целеустремленность, верность своему предназначению дополнялись добротой, сочувствием к людям и постоянными переживаниями по поводу человеческих пороков. По свидетельству много лет знавшей Аркадия Райкина и дружившей с ним актрисы Виктории Горшениной, характер у него был сложный. «В нем доброта порой сочеталась с жестокостью, небрежность в дружбе с людьми — с чуткостью, мудрость — с доверчивостью, граничащей с наивностью».

В Риге у них оставалось много родственников. После того как Латвия в 1940 году вошла в состав СССР, Райкины мечтали повидаться с ними. Но по разным обстоятельствам, в том числе и финансовым, поездку отложили на лето 1941 года...

Впечатлительный и любознательный мальчик рано проявлял самостоятельность и упорство в достижении цели. Однажды, побывав у отца на лесопилке, он был поражен развернувшейся перед ним картиной и решил показать лесопилку маленьким сестрам. Отправившись в путешествие, он рассчитывал по прибытии на место найти отца, который непременно должен был обрадоваться их появлению, и вместе с ним вернуться в город. Дорога была неблизкой — полтора часа рабочим поездом-«кукушкой», состоявшим из двух вагончиков и пыхтящего, фыркающего паровоза.

Путешествие чуть было не закончилось серьезной неприятностью. Отца на лесопилке не нашли — оказалось, он уже перешел на другое место. Девочки устали, проголодались, плакали и просились домой. Старший брат (ему было уже лет восемь) успокаивал их, а самому было страшно — денег на обратную дорогу у него не было. А главное — вернувшись на платформу, они выяснили, что поезда до утра не будет. Что делать? Где ночевать? Что будут думать родители? Аркадий понимал, что отец накажет его так, как никогда прежде, и это будет справедливо. Но чувство ответственности за сестер придавало ему энергии.

И все-таки им повезло. На путях стоял паровозик, на нем оказался машинист. Мальчик стал умолять отвезти их в Рыбинск. К его просьбам присоединился отчаянный плач девочек. Вернулись домой поздно, голодные, усталые, настрадавшиеся. К счастью, отца еще не было, и Елизавета Борисовна, обрадованная самим фактом появления живых и здоровых детей, ничего ему не сказала.