глава 29 ВЗГЛЯД ЗА КУЛИСЫ СТРАНЫ ОЗ И ТУРИНСКАЯ ПЛАЩАНИЦА
глава 29
ВЗГЛЯД ЗА КУЛИСЫ СТРАНЫ ОЗ И ТУРИНСКАЯ ПЛАЩАНИЦА
Существуют болезни, от которых мы не должны искать исцеления, потому что они защищают нас от других, более серьезных недугов.
Марсель Пруст «В поисках утраченного времени»
В разгар сражений внутри иерархии я была не в состоянии отделить гений Карлоса от его безумия, так как сама ежедневно всеми возможными способами добивалась малейшей благосклонности с его стороны.
Когда я отделила мишуру, мне стал понятен один из его «основных приемов», — он был абсолютно прост и максимально эффективен.
Карлос выбрал двух очень привлекательных женщин: ярких, но послушных и не таких успешных, как Тайша и Флоринда, которые писали и издавали книги, превратившие их в живые мифы после дона Хуана. Одну он назвал «женой нагваля», другую — «магической дочкой». Этими привлекательными посредственностями были Муни и Клод.
Муни понимала, что это западня. Она сказала мне, что Карлос заставлял десятки женщин, а после начала работы семинаров сотни и тысячи женщин, соревноваться с нею и развлекался этим в течение десятилетий. В то же время, я полагаю, он думал, что делает это только для того, чтобы передать свое учение, «замахиваясь мачете» на самомнение своих возлюбленных.
Муни была лишь одной из ведьм, она, конечно, не могла написать книгу и не была доктором медицины, как утверждал Карлос. В действительности она была просто красивой девочкой по имени Кэтлин из обеспеченной семьи врача, который погиб молодым в автокатастрофе. Муни встретила Кастанеду, когда ей было девятнадцать. Вероятно, у них что-то не сложилось, и она поступила на курсы акупунктуры в Санта-Монике — не очень трудный магический подвиг, а затем вышла замуж за однокурсника. Лет десять она жила то с матерью, то с мужем, провела несколько лет в Беркли и, наконец, была повторно призвана Кастанедой. Она не пропадала в другом измерении, в чем клялся нам Карлос. Она жила довольно хорошо в обычной трехмерной Калифорнии.
Я потратила много времени, пытаясь поддержать Муни, классической иждивенки, униженной, потерявшей чувство собственного достоинства, уверяя, что она играла неоценимую роль наперсницы и «менеджера» по отношению ко всем нам. Когда нас скручивал Карлос, или нетерпеливая Флоринда, или отстраненная Тайша, она часто приходила к нам на помощь. Она много раз спасала мою шкуру.
Мне не забыть тот случай, когда мы ехали с Муни на распродажу одежды, и Флоринда позвонила мне на сотовый телефон (мы были единственными в группе, кто обменялся номерами). Она ошарашила меня сообщением, что Карлос в диком гневе назвал меня «завистливой засранкой» из-за новой девочки, которую я к нему привела. Сразу после разговора я заплакала, а Муни сказала: «Это нелепое обвинение, Эллис. Я ничего такого не вижу! Ты ничуть не завидуешь этой новой девочке!
Но что поделаешь? Можешь наслаждаться этим днем, делать покупки, а можешь впасть в отчаяние и жиреть, потому что какой-то мужик, хотя бы даже и Карлос, что-то тебе сказал».
Эти слова произвели на меня глубокое впечатление. В конце концов она призналась, что Карлос был только мужчиной, а у нас с ней был выбор: или наслаждаться компанией друг друга, или разваливаться по частям из-за гнева диктатора. Тем не менее, чувство собственного достоинства у Муни было очень уязвимым. Она упорно твердила, что была «просто свалкой для мусора» и «пустышкой, которую сосет, кто хочет». Мои душеспасительные разговоры, которые я настойчиво продолжала с ней вести, она воспринимала с одинаковым упрямым сопротивлением.
Это было делом рук Карлоса Кастанеды — «крестного отца Нью эйдж» — это он выбрал и сотворил свою «вторую половину», свое «циклическое существо», свою «сестру» и «жену», возвышенную и единственную «женщину-нагваля». А затем он создал еще больший миф. Он объявил Муни воплощением самого экзотического из всех его мистических созданий, так называемой — «смерти-советчицы», потому что тело женщины-нагваля стало местом ее обитания и последнего прибежища.
Однажды я повздорила с Карлосом из-за плохого обращения с Муни. Это случилось после его рассказа о том, как он вышвырнул ее из постели на улицу, потому что она «не контролировала свое энергетическое тело». На следующий день я решила проверить его слова и расспросила об этом Муни. Она, понурив голову и потупив глаза от стыда, с грустью все подтвердила. Я сделала вывод, что это правда.
Тогда я спросила у Карлоса, как его постоянное третирование соотносится с тем, что в Муни живет смерть-советчица? Я спросила, может быть она черт из табакерки или шизофреник с сотней разных личин? В отсутствие Муни Карлос обычно отзывался о ней в самых экстравагантных выражениях:
«Эта большая кошка, этот громадный зверь, который может вмиг проглотить меня, — я ничто перед ней!» Я полагаю, что здесь было в чем покопаться психологу.
Но почему же нагваль был так жесток к существу без эго?
На этот вопрос Карлос отвечал с какой-то жадностью: «Да, да, конечно — именно так! Я нужен ей, чтобы контролировать себя. Она держит меня здесь, дает мне повод быть здесь! Если я уйду, ооофа! Кто знает, что с ней случится? Она провалится в ад! Я вижу такие личности насквозь».
Клод Александер, Голубой Скаут, была довольно привлекательной женщиной. У нее, как и у Муни, была красивая фигура, хотя Карлос говорил нам, что ему больше нравится долговязое мальчишеское тело «дочки», что было жестоко по отношению к Муни.
У Клод было много талантов, в школе она была весьма дисциплинированной, имела способности к дизайну, стала хорошим компьютерным художником. У нее был дар комика, она изумительно танцевала. Однако, чем бы она стала заниматься в своей жизни, когда придет день и ее спихнут? Я, как и все, с восхищением смотрела на нее во время исполнения тенсегрити: она была гибкой, с хорошим телосложением. Но она то взлетала, то падала. Иногда ее сценарии для театра были блестящими, иногда ужасно нелепыми — в одном из последних, по-детски гомофобном, она написала для себя роль пирата-гомосексуалиста, который умолял: «О! Хлещите меня сильнее!»
Но никто не смел даже пикнуть, чтобы не быть обвиненным в «зависти» и «желании соревноваться со Скаутом». Это было просто невозможно, поскольку Клод необыкновенно «стремительна», — постоянно вколачивал в нас Карлос. Клод также создавала из бумаги конструкции в стиле Эшера.
Когда я увидела ее оригами в первый раз, то поняла, что они выражают пятнадцать чувств, однако они не показались мне блестящей находкой. Карлос считал ее эгоизм «восхитительно невротическим».
Когда она делала макет футболки «Клеаргрин» или заставки для видео по тенсегрити, ее работы можно было оценивать по разному: они производили впечатление или были просто грамотными. Но группа по молчаливому согласию воспринимала их как работы гения — любой образ, рожденный на ее планшете, отдавал «синей магией». Таким было очарование ее «нечеловеческой сущности из другого измерения». Занавес, отделяющий от нас Страну Оз, был туго обернут вокруг нее, — она уютно устроилась в нем, как малыш в пеленках, — в одежде от Армани и бриллиантах. На одну из вечеринок она приехала в ослепительном наряде от Шанель — невероятном платье из крылышек насекомых.
«Вот это да, Муни, — засмеялась я, — она выглядит на миллион! Это платье, должно быть, стоит целое состояние! И не нужно говорить мне всякую чепуху про ее экономные расходы!»
«Нет! — пылко защищалась Муни, — это все из комиссионных магазинов. В этом вся магия!»
На семинарах я работала в магазине без перерыва на обед. Во время одного из них Скаут и Була отправились на ланч вместе с Нэнси и Патси.
Я, задумавшись, смотрела на них. Они хихикали, искоса поглядывая на меня, а мне так хотелось быть приглашенной на хороший обед. Я испытывала прилив жалости к себе из-за того, что меня забыли. Но вдруг появилась надежда: может после стольких лет соперничества между группировками они пригласят дружелюбную девочку из другого класса на ланч? Я почувствовала себя увереннее и весело помахала им, когда они приблизились: у меня появилась идея пригласить Дафну, свою сотрудницу, и вместе перекусить.
— Мы уходим! — бодро объявила Клод.
— Куда? — спросила я. — Наверное, недалеко?
Була нахмурилась. Она поняла, куда я клонила. — Куда-нибудь к китайцам, — ответила Клод. Я уже собиралась предложить угостить их, как Клод спросила, нужно ли мне что-нибудь оттуда принести.
Мне было достаточно этого жеста с их стороны, поэтому я вытащила бумажник и сделала заказ, попросив их купить еды для Дафны, если им не трудно.
Я было вернулась к работе, как вдруг Була, извинившись, оставила Клод и подошла ко мне. Она оттащила меня в угол и сердито сказала:
— НИКОГДА НЕ поступай так! НИКОГДА! Я не могу поверить! Разве ты не видела, как я качала головой — «НЕТ»?
— Я не имела ни малейшего представления о том, что ты имела в виду, Була. Что за вселенский переполох?
— Как ты можешь делать такие глупости?!! Никогда не принимай предложения Скаута — она все делает идеально! Сейчас она постарается принести тебе превосходную еду, и тем самым ты отвлечешь ее!
— От чего? Нужно только принести, и все. И, кроме того, откуда мне знать все эти странные правила?
— Да какие правила… Еще и для Дафны попросила! Невероятно! Иди, скажи Клод, что ты сожалеешь о своей ошибке, но у вас уже есть продукты на обед. — Я так и сделала. Клод вежливо приняла извинения, но выглядела смущенной и слегка отстраненной.
Меньше чем через час мне позвонила разъяренная Флоринда. Була побежала прямо к «мамочке», во что бы то ни стало стараясь устранить меня со своего пути. И «мама» обезумела:
— Как ты могла!
Никогда не принимай ее предложения! Она пытается быть приятной, а ты… Ты — задница! Она — Скаут! И еще Дафну вовлекла!
Кем мы были, Дафна и я: батраками-поденщиками, которые работали бесплатно, а их никогда никуда не приглашали и не разрешали заказать горячую еду? Каким образом мы могли обременить мозги Клод? Разве они были такими маленькими? Она не казалась дурой или чем-то перегруженной.
Это был Карлос Кастанеда в действии. После этого случая я отшатнулась от него, поняв наконец, что тот, чьей благосклонности я добивалась, просто испорченный и неблагодарный нарцисс, окруженный сменяющими друг друга сикофантами[43]. Выбрав две привлекательные и не слишком талантливые посредственности, наделив их волшебными свойствами, он постоянно стравливал всю группу с… «ничем». Он нарезал фигурки из картона и запустил проект. Он стравливал их даже между собой! Все шло в дело! Клод была самым мощным его орудием. Что бы она ни сказала, она никогда не ошибалась, любой ее каприз исполнялся.
Я обдумывала все это, поедая холодные гамбургеры с Дафной. Добрый самаритянин закупил их в Макдональдсе, и, глядя на загнувшиеся уголки квадратиков американского сыра, похожие на облизанные почтовые марки, я вспоминала…
Я вспоминала нападки на меня со стороны Зуны из-за того, что не видела «Принцессу-невесту».
— Понимаешь, Зуна, я слышала, что фильм дрянной, поэтому я и не пошла на него. Кажется, это не то, что мне нравится.
— Но Скауту он понравился!
— И что?
Зуна поперхнулась. И ее изумление сменилось возмущением, — Разве ты НЕ ЗНАЕШЬ, что «Принцесса-невеста» — это история Скаута?
— Нет. Как так?
— Она была сиротой! А потом дон Хуан подобрал ее и… Ты действительно не знаешь? — Зуна посмотрела на меня с укоризной и сожалением.
— Может, схожу еще, — солгала я.
Кульминация моего отрезвления наступила после драматической сцены на ужине в День благодарения в 1995 году. Здоровье Карлоса явно ухудшалось, он признался ученикам в воскресной школе, что у него диабет. Колебания его настроения, и без того не предвещавшие ничего хорошего, случались все чаще. Я чувствовала, что он готовится к битве.
Этот ужин был нашим первым большим праздником, который мы отмечали не дома у Карлоса, а в офисе «Клеаргрина», поэтому чувствовали себя довольно скованно. Саймон, выполняя инструкции Карлоса, устроил все так, что нам не нужно было ничего разогревать и готовить. Раньше, когда мы собирались у Карлоса, мы готовили на кухне и разносили горячие блюда. Теперь же нам нечем было заняться, кроме как обсуждать смущение каждого приходящего гостя.
Обслуживали мужчины — замечательная смена ролей, они были наконец при деле: резали индейку, подливали напитки в стаканы. Они удивили нас изысканным, лаконичным, соответствующим празднику художественным оформлением стола: я чувствовала руку Саймона и Гвидо.
Гвидо, Флоринда и я хлебнули для храбрости водки из моей фляги, которую я всегда носила с собой, попросила глоточек и Була. Только посвященные могли знать, что у Эллис есть спирт, но, к сожалению, посудина никуда не годилась, — фляжка должна была быть маленькой и незаметно помещаться в кармане моего пиджака.
Время перед ужином тянулось в бессмысленной скуке, Карлос многозначительно игнорировал меня.
Он даже не поздоровался со мной, а я сердилась, — рыбка, все еще болтающаяся на крючке его презрения. Гнев сменился болью, когда я увидела, как он ласкает и гладит своих фавориток.
Чувствуя отвращение к самой себе за такие «человеческие» чувства, я держалась в стороне от всех и искала в офисе что-нибудь почитать.
Поскольку Бадди в это время занимался рекламой и пиаром, на его столе постоянно лежала кипа манускриптов по метафизике, журналы, книги, брошюры, написанные приверженцами Нью эйдж в надежде попасться на глаза Кастанеды.
Поверх этой груды я нашла нечто потрясающее: книгу советов и рекомендаций «Как завоевать мужчину», — правила для последователей Нью эйдж, снабженные метафизическими цитатами на тему сексуальных отношений. Я подумала, что это может преотлично взломать лед такой холодной вечеринки.
Предвкушая, какое из этого можно устроить развлечение, я вернулась в зал, дождалась паузы, чтобы никто не перебивал, и произнесла:
— Послушайте! Я нашла это на столе у Бадди, — и стала зачитывать советы из дурацкого списка «девяносто способов спаривания».
Смех был таким тихим, а беспокойство столь ощутимым, что от неожиданности я подняла глаза. Все осторожно поглядывали на нагваля, — он не улыбался. Наоборот.
Озадаченная, я зачитала еще несколько строчек. Снова подняв глаза, я последовала за пристальным взглядом Флоринды. Она и Карлос хмурю переглядывались и покачивали головами, их лица выражали отвращение. Флоринда повернулась ко мне: губы стиснуты, на лице выражение «не могу поверить, это такая faux pas!». Я не знала, что делать, разве что стать невидимой, но на это я была неспособна. А тучи уже сгустились и выглядели слишком мрачными для такого старого и привычного греха. Книга, казалось, была подходящей для Карлоса. Что же такого произошло в этом мире?
Наконец нагваль заговорил. Он был багровым от гнева.
— Никогда не бери вещи с чьего-либо стола! Они неприкосновенны! Стол священен! «Клеаргрин» — освященный храм! Это не для того, чтобы ты, кусок дерьма, трогала их! Как ты посмела, ты, hija de puta, pendeja! Все, что здесь есть — священно, это храм внутренней тишины! Ты не смеешь, — pucha, — не смеешь даже просто прикасаться к чему-либо на столе Бадди! Mierda, qu? puta, Co?o, idiota! NO JODAS, CARAJO!
— Извини, — сказала я и повернулась, чтобы отнести книгу обратно. Мне не хотелось, чтобы ктонибудь видел мои слезы. Но было слишком поздно. Когда я выходила, то увидела пристальный взгляд Гвидо. Мне показалось, в его глазах отразилась целая гамма чувств: сострадание, жалость, страх, обреченность от предчувствия долгой разлуки и невосполнимой потери. Атмосфера наполнилась страхом. Это было серьезно. Возможно, я буду изгнана немедленно, сослана навсегда. В этот момент подошли новые гости, я слышала их поцелуи и приветствия. Я вернулась и встала, парализованная позором и ужасом.
Вошла Клод, за ней Кандиса. Все суетились, целовались и поддерживали бесконечные и бессмысленные разговоры, пока Клод не выскочила в туалет. Беседа опять возобновилась, люди дружески переговаривались, разбившись на маленькие группки.
Я стояла поодаль, и наблюдала.
Вдруг послышался звонкий девичий смех, все повернулись. Клод выскочила в зал, размахивая над головой книгой:
— Смотрите, что я нашла! Это было на столе у Бадди! Можете себе представить, что здесь? Послушайте, это потрясающе! — говорила она.
Это была та самая книга.
Клод восторженно, нараспев, стала произносить понравившиеся ей советы по ловле мужчин, делая ударения на тех же страницах, что и я.
Нагваль захихикал. Флоринда почти не изменилась в лице, хотя напряжение осталось. Но он все просчитал и вполне правдоподобно притворился, что ему нравится слушать чтение Клод. Все облегченно вздохнули, лица обмякли. Бадди адресовал мне что-то вроде улыбки. Может, и не было никакой смерти-советчицы, никакого сновидящего, но совершенно точно какая-то дьяволица по имени Ирония выстукивала своими копытами зажигательный танец где-то во втором внимании.
Клод разошлась. Теперь все, кроме Флоринды, смеялись, а я искала глазами Гвидо. Он пристально смотрел на меня. Я же смотрела сквозь него невидящим взглядом, Гвидо улыбнулся, поднял брови и, когда никто не видел, слегка пожал плечами, как будто провозглашая тост «за все невысказанное».
Клод разошлась вовсю, но тут Карлос пригласил всех к столу:
— Gracias, mi amor! Очень забавно! Но я проголодался!
Когда мы рассаживались по местам, было слышно, как Клод говорила: «Бадди, где ты прячешь такие штучки? Это потрясающе! Я не могла поверить, когда увидела это на твоем столе. Ты должен мне сообщить, если снова получишь нечто подобное! Я приду и обыщу твой стол, я не шучу!»
Карлос отомстил, понизив мой статус в воскресном классе. Я по-прежнему обзванивала всех и собирала взносы на входе. Но теперь честь контролировать класс была оказана Соне. Он редко общался со мной на занятиях. Такое вытеснение на обочину после двух лет пребывания в классе терзало мое сердце.
Однажды после обеда Карлос попросил меня установить для него микрофон, хотя я никогда прежде этого не делала. Я не смогла с первой попытки прикрепить его правильно, и он пришел в ярость: разразился бранью, называя меня «шлюхой» и «задницей» по-испански и по-английски, так что слушатели, находившиеся здесь же, сгорали от стыда. Наш внештатный звукооператор подбежал и решил эту пустяковую проблему, но Карлос продолжал изрыгать оскорбления.
— Прости, — сказала я, пряча слезы, — я старалась, но просто не знала, как это делается.
— Вот что такое Эллис, — позорил он меня перед всей группой. — Она старается! Что такое стараться?! Ты должна взять и сделать. А ее «прости»?! Ох! Впечатляет!
— Нагваль, — сказала я, — мне жаль, что я разочаровала тебя.
— Разочаровала? Как я могу разочароваться, если никогда и не очаровывался?!
Признаком окончательной утраты доверия Кастанеды стала история с его кожаной курткой. В ней Карлос выглядел весьма эффектно: коричневая «летная куртка», темные солнцезащитные очки, голубые джинсы, романтичная густая седина в косматой шевелюре, как будто он только что встал с кровати, что, вероятно, так и происходило.
У него была традиция: поднимаясь по лестнице, смотреть на меня, как я сижу за хлипким столом и собираю арендную плату, а затем здороваться. В славные времена только я помогала ему раздеваться, а в конце занятий подавала куртку.
Через некоторое время он стал раздеваться с посторонней помощью: Соня снимала с него куртку и передавала мне. Потом он начал доверять куртку только ей. Всю двухчасовую лекцию куртка лежала на стуле вместе с солнечными очками. На каждом занятии Патси ошалело суетилась вокруг этих очков, уверенная в том, что я положу их не на то место. Когда нагваль уходил, я вручала ему очки. Теперь он не позволял мне помогать ему одеваться.
Наконец соревнование за куртку достигло апогея. Упорно боролась за обладание священным предметом Патси, произодя при этом неимоверный шум:
«Ему передали? — суетилась она. — Где она? Где куртка нагваля?»
Все более отчаянно сражалась за нее и Соня, — расталкивая всех, она кидалась к куртке после лекции. Я, соперничая с ней, крепко держала сложенную куртку в руках задолго до конца занятия.
Патси паниковала, Соня — президент компании «Клеаргрин», переходя к решительным действиям, вырывала куртку из моих рук.
Однажды меня осенило: мы превратили куртку в Туринскую плащаницу! И я тут же вежливо вручила куртку Соне со словами: «Возможно, именно ты достойна того, чтобы держать его одежду!»
Она была настолько шокирована, что замерла с курткой в руках.
Ее рот исказился каким-то подобием улыбки, а щеки и уши залил багровый румянец стыда. От неожиданности Соня не могла выговорить ни слова, только опустила покрасневшее лицо и прижала куртку к себе. А Патси в это время носилась по залу с воплями: «Его куртка! Где она?! Его куртка! Где куртка нагваля?»
И мне вдруг стало гораздо легче. Теперь я занималась своими делами и больше не ждала от Карлоса ни «здравствуй», ни «до свиданья», а посещала занятия, как любой другой ученик После того, как он за шесть месяцев ни разу не поздоровался и не попрощался со мной, я переступила черту, отделяющую меня от приближенных, и порвала с еще одной традицией: теперь я не провожала его, словно папу римского, глядя ему вслед, а сразу шла к своей машине.
Обо всем этом я рассказала Муни. — Эллис, ты даже не представляешь себе, как Карлос развлекался, глядя, как вы, женщины, сражаетесь за него, за обладание его курткой! Все это время он, вероятно, смеялся до колик! Он обожает шоу!