Тщетные ожидания

Тщетные ожидания

Альфред Пенни был очень рад возвращению своего друга и предложил путешественникам кров в своем доме. Скоро сюда собрались все старые знакомые, чтобы обменяться новостями. Как ни разнились эти известия, в одном они были схожи: новый генерал-губернатор Абд аль-Аатиф Аллах-паша (1805–1883) был для них глубоко нежелательным чиновником. Этот турок родом из Греции получил на флоте звание фрегаттен-капитана и назначен в 1850 году в качестве преемника Сулеймана-паши в Хартуме. Его целью было под страхом суровых наказаний положить конец беззаконной деятельности европейцев, поселившихся здесь, а особенно прибрать к рукам все торговые сделки. Поскольку торговые пути, налаженные при Мухаммеде Али, стали обеспечивать такие желанные товары, как слоновая кость, гуммиарабик, на них нужно было установить государственную монополию.

Через два года выяснилось, что эта затея абсолютно бесполезна. Торговцы жаловались в консульства, а те своим правительствам в Европу. Так Белый Нил снова вернулся к частной торговле. Но хотя частные торговцы прогнали этого честного и неподкупного человека, Альфреду Брему он был весьма симпатичен.

Брему хотелось как можно ближе познакомиться с Латиф-пашой, о котором он слышал столько всего противоречивого. На 15 июня была назначена первая аудиенция, во время которой он передал губернатору фирман вице-короля. Латиф-паша был вежлив и говорил с Бремом на итальянском языке. Темой разговора являлся в первую очередь Белый Нил, верховья которого были целью Брема.

Из дневника: К портрету Латиф-паши

«Он красивый мужчина лет сорока с небольшим с очень хитрым, правильным и располагающим лицом, густой черной и ухоженной бородой и темными, сильно изогнутыми бровями. Латиф-паша очень образованный человек, он говорит на арабском, турецком, своем родном, владеет также итальянским и хорошо разбирается во многих науках».

И хотя он твердой рукой в силу своих обязанностей очистил Хартум от мошенников и преступников, в других областях жизни, как отмечает Альфред, вполне разделял слова Лютера: «Кто не любит вино, женщин и песню, остается дураком на всю жизнь». Местный судья-кади тоже следовал этому девизу, и они нередко встречались с Бремом в самых различных местах, в том числе в доме губернатора на оживленных застольях.

Насколько ненавидели губернатора коррумпированные чиновники и спекулянты, настолько уважали простые и честные люди, которых он защищал от происков мошенников и воров.

День, который барон назначил для получения денег, приближался, но сообщений от него не поступало.

После долгих ожиданий, использованных Бремом для поездок по Голубому Нилу, наконец 28 июня пришла долгожданная почта, однако в письме не оказалось и намека на какие-либо средства, «и я считаю далее невозможным, — писал Брем, — оставаться в каких-либо отношениях с этим человеком, который отказался от нас и фактически предал. Ему абсолютно безразлично, находимся мы в нужде или нет. Я написал ему, что с сегодняшнего дня считаю себя свободным от каких-либо обязательств перед ним. Он обязан обеспечить экспедицию деньгами на обратное путешествие до середины июля».

Что же делать? Запас денег был почти исчерпан, несмотря на строжайшую экономию. В середине июля начался сезон дождей, реки разлились. С разливом рек усилилась предпринимательская деятельность торговцев. Среди них был сардинский купец Антуан Брюн-Ролле, который в отличие от подавляющего большинства своих коллег увлекался изучением Африки и совершенно безвозмездно предоставил Брему хоть какие-то средства.

Барон Мюллер нарушил свое обещание. Он не прибыл в оговоренное время в Хартум и не прислал столь необходимые деньги. Турецкий полковник Хусейн Арха выделил сумму в 2000 пиастров. Своим же европейским «друзьям» Брем даже не направил писем: он знал, что его мольбы останутся без ответа.

Полученные суммы дали возможность совершить несколько охотничьих экспедиций на Голубой Нил, чтобы заработать хотя бы немного денег. Наняв лодки, он взял с собой местного нубийского охотника Томбольдо, непревзойденного мастера своего дела. Утром они стреляли птиц, а уже вечером их препарированные тушки укладывались в водостойкие коробочки и готовились к отправке. Вода была повсюду, она настойчиво билась в лодку, угрожая залить все добытые материалы.

С конца сентября уровень воды начал падать. Нездоровый климат выматывал людей. Первым свалился от малярии сам Брем. Потом заболели Тишендорф и четыре рабочих-араба. О работе в этих условиях нечего было и думать. Несколько здоровых людей занимались уходом за больными. Хотели путешественники того или нет, пришлось возвращаться в Хартум. Там Брем едва смог добраться до своей квартиры. Но не только физическое состояние вселяло беспокойство. Из Европы по-прежнему не было никаких сообщений, не говоря уже о денежных переводах. В отчаянии Брем сделал шаг, которого он всеми способами пытался избежать раньше: он попросил кредит у торговца Никола Уливи. «Я назвал сумму в три тысячи пиастров. Никола потребовал 3 процента ежемесячной выплаты. К тому же он обязывал нанять его лодку, но у него было на 60 процентов дороже».

Из дневника: Умирающий хватается за соломинку

«Наши обстоятельства становились все хуже. Из Европы мы не получали ни писем, ни векселей. Все мои старание занять в Хартуме денег оказались неудачными. Под конец я был принужден обратиться к Никола Уливи, перед его отъездом на Белую реку. Я послал к нему Контарини для переговоров, и был немало удивлен услышав, что Никола объявил, что даст мне незначительную сумму. Я отправился в его диван со своим верным Али-ара. Никола принял меня весьма приветливо.

«Вы желаете получить от меня денег, многоуважаемый господин; я с удовольствием исполню ваше желание. Но я купец, и потому вы не удивитесь, что я могу дать взаймы лишь с процентами. Потом я полагаю, что вам будет полезно взять мою барку для вашего путешествия. Я ее отдам вам за семь тысяч пиастров в месяц. А сколько пиастров вам нужно?»

Я объявил, что мне нужна сумма в три тысячи пиастров, и Никола потребовал пять процентов в месяц. К этому присоединилась стоимость барки, на которую был лишь намек, но я знал, что было необходимо нанять ее, несмотря на то, что цена ее была на шестьдесят процентов дороже своей стоимости. Внутри меня так и кипела досада, но мне казалось, что не оставалось другого средства для получения денег; поэтому я позволил обмануть себя, обещая за барку тысячу двести пиастров, или восемьдесят прусских талеров, и кроме этого, на всю сумму (в последнюю включаются две тысячи пиастров за наем барки) шестьдесят процентов росту. Выручка Никола была в двести восемьдесят талеров. И я согласился на это условие — потому что был принужден к этому! Как утопающий хватается за соломинку, так и я в отчаянии ухватился за этот последний спасительный якорь. Что происходило в моей душе тогда, об этом никто не узнает. Я видел свою гибель и чувствовал, что неведомая рука тащит меня на самое дно пропасти; я должен был скрыть свои чувства от своего мучителя. Мы сосчитали всю сумму, и я обещал представить на нее вексель. Никола при счете еще раз попробовал надуть меня на двадцать процентов.

Тут уж я не мог сдержать своего негодования. Страшная ярость овладела мной; мощной рукой схватил я мошенника за его длинную бороду и начал бить его своей нильской плетью до тех пор, пока мог пошевелить рукою. Это продолжалось долгое время. Али-ара с заряженным пистолетом охранял дверь дивана, чтоб слуги не явились на помощь кричащему Ульви. Святое правосудие! Прости, если я тогда захватил твои права! Я еще до сих пор благодарен, что моя рука была так сильна!

Наконец Ульви вырвался из моих рук, убежал и закричал мне из своего гарема: «Maladetto, посмотрим, где ты теперь достанешь денег». Я ушел из дивана, не отвечая на слова наказанного ростовщика.

Когда гнев мой прошел, я начал думать о нашем положении. Я не видел выхода из денежного затруднения.

Вдруг мне пришло в голову попросить пашу о деньгах. Я написал ему прошение, в котором представил свое положение, рассказал о низости европейцев и под конец просил его одолжить на четыре месяца пять тысяч пиастров. В течении этого времени я надеялся получить из дому деньги и ими погасить долг. Переведя письмо на арабский язык, я послал его паше с Али-ара. В тот же день я получил ответ. По турецкому обычаю паша написал на другой стороне посланного мною листа приказ казначею мудирии. Он заключался в следующих словах: «Мы решились согласиться на просьбу немца, Халиль-эффенди, и приказываем вам выдать ему пять тысяч пиастров без процентов. Возьмите с него расписку. Если же по истечении четырех месяцев этот господин не будет в состоянии возвратить в правительственную кассу взятые им деньги, то перешлите ко мне его расписку и высчитывайте сумму в пять тысяч пиастров из наших доходов. О дальнейшем мы распорядимся впоследствии».

Этот поистине по-царски великодушный поступок не требует комментариев. Я пошел благодарить его. Он встретил меня словами, в которых звучал упрек: «Нехорошо с твоей стороны, Халиль-эффенди, что ты мне раньше не сказал о своей нужде; я давно помог бы тебе, потому что я ведь тоже на чужбине».

Теперь я радостно начал готовиться к путешествию по верховью Голубой реки. Вместо семисот пиастров, которые я должен был бы заплатить за барку Никола Ульви, я заплатил теперь триста за другую, которая, покрытая палаткой из соломенных рогож, вполне удовлетворяла нас. Настоящее судно было гораздо больше дахабие Никола Ульви. Через несколько дней мы собрались в дорогу; наша корабельная прислуга была гораздо старательнее, чем та, которую содержал этот мошенник».