Окно на волю
Окно на волю
В назначенное время Хейнеман не появился. Это нас встревожило. Что будет, если он нас обманул и гестапо уже узнало о нашей с ним договоренности? Легко понять то нервное напряжение, в котором все мы находились, когда около двух часов дня у ворот раздался звонок. То был Хейнеман. Он извинился за опоздание: внезапно ухудшилось состояние здоровья его жены, и он был вынужден задержаться дома. Зато он договорился с министерством иностранных дел о том, чтобы из-за его личных дел сегодня никаких встреч на Вильгельмштрассе не назначали. Таким образом, мы можем спокойно осуществить наш план.
Мы зашли в приемную. Пока Саша угощал Хейнемана водкой, я отправился в гараж и выкатил к подъезду «опель». Хейнеман с трудом забрался на переднее сиденье рядом со мной. К тому же ему мешал болтавшийся на боку длинный палаш. В конце концов, отстегнув пряжку, он бросил палаш на заднее сиденье, где уже находился Саша. Курьер охраны распахнул ворота, Хейнеман козырнул эсэсовцам, и мы оказались на воле. Посмотрев в зеркало, я убедился, что за нами никто не увязался.
Все эти дни мы ездили только в министерство иностранных дел. Чтобы не вызвать подозрения, я и теперь повернул налево у Бранденбургских ворот и проехал несколько кварталов по Вильгельмштрассе. Затем «опель» помчался дальше по берлинским улицам. Они производили какое-то странное впечатление. Было пасмурно, но тепло и сухо. Блестели зеркальные стекла витрин, не торопясь шли прохожие, на углах продавали цветы, дамы прогуливали собак — как будто ничего не изменилось. И в то же время сознание, что на Востоке уже несколько дней бушует пожар войны, что мы находимся в логове нашего смертельного врага, налагало свою печать на казавшиеся мирными картинки Берлина.
Мы заранее условились, что высадим Сашу у большого универсального магазина КДВ (Кауфхауз дес Вестенс). Там было легко затеряться в толпе. К тому же поблизости находился вход в подземку. Спустя два часа мы должны были подобрать Сашу в другом месте, у метро «Ноллендорфплатц».
Когда машина остановилась, наш пассажир быстро вышел и тут же исчез в толпе. Мы сразу же двинулись дальше и долго кружили по улицам без всякой цели. Вспомнив, что у меня кончаются лезвия для бритья, я подъехал к первому попавшемуся галантерейному магазину. Пока я выбирал лезвия, Хейнеман рассматривал роскошный помазок.
— Вот бы иметь такой! — с завистью сказал он. — Но это могут себе позволить только состоятельные люди…
Я предложил ему принять этот помазок в подарок. Он не заставил себя уговаривать и, когда я расплатился, спрятал пакетик в карман кителя.
По Шарлотенбургскому шоссе мы направились к знаменитому берлинскому «функтурму» — радиомачте. Днем в этом излюбленном месте вечерних прогулок берлинцев было обычно пустынно, и мы решили там скоротать время.
Сначала немного погуляли в парке, окружавшем радиомачту. В одном из его отдаленных уголков, около ящиков для отбросов, стояли две скамейки, выкрашенные в ядовито-желтый цвет. На спинках скамеек ярко выделялась черная буква «Л» — первая буква слова «Лийе». Как и во всех скверах и парках гитлеровской Германии, скамейки около мусорных ящиков были специально отведены для евреев. Когда мы с Хейнеманом прошли мимо скорбной фигуры женщины в черном, сидевшей согнув спину и опустив голову на краешке одной из скамеек, меня передернуло.
— Я вас понимаю, — тихо сказал Хейнеман.
Этот эсэсовский офицер и тут оказался белой вороной.
— Хотите я вам расскажу анекдот, который ходит сейчас в Берлине, — продолжал он, когда мы отошли подальше. — В вагоне метро сидит старушка с нашитой на груди желтой «звездой Давида». Рядом с ней место свободно. Входит немка с девочкой. Немка садится рядом со старухой, и та сразу же поднимается, чтобы уступить место арийской девочке. Девочка садится, но мать дергает ее за руку и заставляет встать.
— Как ты смеешь Мальвина, — возмущенно говорит она. — Ведь ты взобралась на место, где только что сидела еврейка…
Некоторое время место пустует. Затем сидящий напротив пожилой рабочий поднимается и садится на место, с которого встала старуха-еврейка. Он усиленно ерзает задом по сиденью. Потом, встав, говорит, обращаясь к немке:
— Прошу покорно, сударыня, теперь ваша дочь может сесть, ничего не опасаясь. Это место опять стало чисто арийским…
— Это, кажется, даже не анекдот, а быль, — добавляет Хейнеман, смеясь…
Мы садимся за столик на террасе летнего кафе, расположенного у подножия радиомачты. Теперь Хейнеман решил проявить ко мне внимание и заказал две кружки мюнхенского пива. Он почти все время молчал в машине после того как мы выехали из посольства — видимо, тоже нервничал. Теперь к нему вернулась болтливость, и он без умолку рассказывал всякие забавные истории из своей школьной жизни. Я слушал его рассеянно, а сам думал о том, все ли сложится благополучно у Саши.
Наконец настало время отправляться в условленное место. Подъезжая к Ноллендорфплатц, я издали увидел Сашу. Он стоял у витрины и, казалось, всецело был поглощен разложенными там товарами. Но краем глаза он следил за нами. Когда я притормозил, Саша подошел к краю тротуара, непринужденно помахал нам рукой и, сказав несколько приветственных слов, не спеша забрался в машину. Если кто и наблюдал за ним, то должен был подумать, что произошла случайная встреча друзей. Усаживаясь на заднее сиденье, Саша крепко сжал мое плечо. У меня весело екнуло сердце — значит его миссия увенчалась успехом.
— Ну, как девушка? — спросил Хейнеман.
— Все в порядке, благодарю вас. Она так была рада меня увидеть, — последовал ответ.
Хейнеман стал отпускать какие-то шуточки, но мы слушали его невнимательно. Покружив немного по улицам, я подъехал к зданию посольства и нажал на клаксон. Ворота открылись. Оказавшись во дворе, мы вздохнули с облегчением.
В посольстве уже был приготовлен ужин на троих. Нам хотелось поскорее избавиться от Хейнемана, но все же пришлось посидеть с ним более часа и выслушивать его нескончаемые рассказы. Разрядка после нервного напряжения давала себя знать: нас охватила какая-то апатия.
Когда Хейнеман ушел, посвященные в эту операцию обсудили итоги. Она прошла успешно: нашим друзьям было передано короткое сообщение о сложившейся обстановке. Если не произойдет что-либо непредвиденное, то уже к вечеру наше послание будет в Москве. Но нам важно было знать это наверное, а также получить из Москвы подтверждение правильности нашей позиции. Поэтому было решено еще раз сделать вылазку, воспользовавшись лазейкой на волю, открытой для нас обер-лейтенантом Хейнеманом.