Глава двенадцатая На волю
Глава двенадцатая
На волю
– Какая чушь! – возмутилась Аня. – Просто тебе попалось глупое начальство и глупый приятель, который кричал «Ложись».
Я взглянул на Артура. Глупым приятелем был он. Я специально об этом не говорил, чтобы в очередной раз не нарваться на обвинении в завистливости.
Артур сидел как ни в чем не бывало. И даже подтвердил, что приятель был глупым.
– А самое отвратительное, – продолжала Аня, – что, разочаровавшись в выборах, ты продолжал ими заниматься.
– Причем безуспешно, – вставил Артур.
– Нисколько в этом не сомневалась, – съязвила Аня и расхохоталась.
Ну да. Безуспешно. А как иначе?
Рассказ, который я хотел рассказать, да не рассказал
А как иначе? Я же работал на партию «Яблоко».
В 96-м году я ездил в город Архангельск собирать подписи за кандидата в президенты Явлинского. Местная организация «Яблока» с этим справиться не могла. Ее возглавлял замечательный человек. Врач. Интеллигент, хоть и с именем Иван. Но, как говорится, чуток размазня.
Раз пришел к нам в офис бизнесмен. А офис у архангельского «Яблока» был странный. Каморка, вход в которую лежал через зал. Этот зал «Яблоко» делило с кришнаитами. Утром и днем в этом зале мы принимали подписные листы, а вечерами кришнаиты устраивали там свои бдения.
В общем, бизнесмен кое-как продрался сквозь танцующих кришнаитов в нашу каморку. Поговорил с председателем организации и ушел недовольным.
– Я, – говорит, – не могу иметь дела с таким несолидным господином. Я, – говорит, – даже с вами могу иметь дело, а с таким несолидным не могу.
Мне в то время стукнул 21 год, и особой солидностью я, как вы понимаете, не отличался. Разве что на фоне председателя организации.
Председатель тоже остался недовольным.
– Дожили, – говорит. – Только бизнесменов мне не хватало.
– Чем, – говорю, – тебя не устраивают бизнесмены?
– Их, – говорит председатель, – только подпусти – тут же меня сковырнут. Хватит того, что в партию Андрюха записался.
Андрюха – это человек, который сдавал нам с напарником квартиру. Иногда, впрочем, заявлялся туда с женщинами, запирался в большой комнате и вешал на дверь червовую даму.
– Чем, – спрашиваю председателя, – тебя Андрюха не устраивает? Он же твой одноклассник.
– Андрюха, – говорит председатель, – грозился отобрать у нашей организации факс. Зачем тебе, говорит, Ивашка, факс? Мне, говорит, нужнее.
Самое удивительное, что после нашего отъезда Андрюха действительно факс отобрал.
А сейчас Иван ходит под следствием. Или уже под судом. Не Андрюха, отобравший факс, ходит под следствием, а Иван. Его обвиняют, что он хотел отделить от России Поморье. Факс отстоять он не смог, а Россию развалить – запросто.
Мне этого не понять. Вернее, я это настолько хорошо понимаю, что понимать не хочется.
С 1996-го прошло четыре года. Политически – целая эпоха. Но в нашей демократической партии время стояло на месте. В 2000-м я устроился в отдел региональных выборов. В Москву. Поездил по регионам – ничего не изменилось. Везде Иваны в различных вариациях.
Сейчас о выборах все забыли. А перед тем как забыть, судили по фильму «День выборов». Хороший фильм. И песенки прикольные. И хотел бы я поработать на такой вот избирательной кампании. Увы, действительность, как всегда, прозаичнее. Разве что кандидаты подчас попадаются более колоритные, чем Вася Уткин.
В Йошкар-Оле мы вели одного деятеля в мэры.
– Вы уверены, что вы хотите, чтобы он стал мэром? – спросил нас Явлинский, когда утверждал смету.
Мы тогда не поняли его вопроса. А потом поняли. И опять же – слишком хорошо.
Кандидат был правозащитником. Причем – в своем роде – знаменитым.
Как-то раз утром он заявил:
– Сегодня меня приезжают снимать французы. Они делают фильм «Наследники Сахарова».
– Вы, что же, наследник?
– Ну, в духовном смысле, – скромно ответил кандидат.
Французы действительно приехали. И снимали.
– У меня сегодня было три суда, – впаривал им кандидат. – О защите прав человека.
У него действительно каждый день было по три суда. И все – о защите чести и достоинства. Чести и достоинства самого правозащитника. Никаких других дел он не вел.
Единственную оппозиционную газету в республике Марий Эл правозащитник закрыл по суду. За клевету в его адрес.
– Чем же они вас оклеветали? – интересовались мы.
– Они написали, будто я залил своих соседей снизу.
– А вы их не заливали?
– Заливал, – виновато говорил правозащитник.
– В чем же тогда клевета?
– Они написали, будто я не оплатил им убытки.
– А вы оплатили?
– Нет, – виновато отвечал правозащитник. – Но я собираюсь как-нибудь оплатить.
Поработав недельку, мы поняли, что он полный идиот. Но с шансами на победу. Это как раз не удивляло.
– Мне нужно десять тысяч долларов, – молил кандидат-правозащитник. – И тогда я – мэр.
Мы выпросили для него десять тысяч долларов. Явлинский долго упирался, но дал.
Поехали в Москву за деньгами. Приезжаем обратно в Йошкар-Олу.
– Очень хорошо, что вы приехали, – сказал кандидат. – У меня тут накопились долги. Пятнадцать тысяч.
– Какие пятнадцать тысяч?
– Я взял пятнадцать тысяч у Союза правых сил. В счет тех денег, которые вы привезете.
– Но мы обещали привести только десять.
– Где десять, там и пятнадцать.
Мы приказали ему отдать 15 тысяч Союзу правых сил. Он отказался. Сказал, что потратил. Предъявил радиоролик на марийском языке.
– Дене чын возымым тергыше гырдышы, – вещал по радио какой-то мужик. – Тыге ойлат Александр Иванович.
– Что это???
– Радиоролик. На марийском языке. Специально нанял известного марийского актера.
– Зачем? Для кого?
– Для марийцев.
Я ни разу не слышал, чтобы в Йошкар-Оле говорили по-марийски. И уж тем более не встречал, чтобы кто-то не понимал по-русски. Точнее, они плохо понимали по-русски, но они на любом языке плохо понимали. Народ в Йошкар-Оле больно уж заторможенный. Спрашиваешь: «Как пройти к универсаму?», – отвечают через 10 минут. Они же финно-угорской группы, чего с них возьмешь.
– Для Йошкар-Олы не нужен ролик на марийском языке, – заявили мы.
– Нужен, – не согласился кандидат. – В черте города есть марийская деревенька, там бабушки не понимают по-русски.
– У этих бабушек и радио нет.
– Радио у них нет, – согласился кандидат, – но им перескажут.
Кто перескажет? Каким образом? Все эти вопросы уже не имели значения, поскольку эфир ролика был полностью оплачен.
А мы попали. Мы, выходит, кинули на бабки Союз правых сил. А это уже вопрос политический. Тогда как раз шли переговоры о сотрудничестве между «Яблоком» и СПС, а тут такая подстава.
Мы хотели убить кандидата, но решили подождать до выборов.
Перед выборами выяснилось, что он задолжал людям. Простым людям, которые разносили ему листовки и расклеивали плакаты.
Мы не хотели, чтобы после нашего отъезда эти люди устраивали митинги «Верните наши деньги». Одно из двух – или мы кинули Союз правых сил, или мы кинули людей. Кинуть и людей, и Союз правых сил – это слишком. Особенно если учесть, что мы лично вообще никого не кидали. Кидал правозащитник.
– Надо расплатиться, – сказали мы.
– Зачем? – удивился правозащитник. – Это же обычные люди. К чему обращать на них внимание?
По-моему, он даже произнес сакраментальное слово быдло.
Больше всего меня удивили суммы, которые он задолжал.
Я читал ведомость: «8 рублей, 16 рублей, 4 рубля пятьдесят копеек (прописью)».
– Вы работали за эти деньги? – спросил я.
– Да, – гордо ответила женщина, которой кандидат прочил место вице-мэра по экономическому развитию. – И хотим, чтобы с нами расплатились.
Я расплатился, списав 500 рублей на накладные расходы.
Кандидат обрадовался и предложил мне пост вице-мэра по социальным вопросам.
– Почему по социальным?
– Ты же так нежно о людях заботишься.
Мне хотелось дать ему в морду, но я сдержался – вокруг были женщины. Две женщины. Жена и любовница правозащитника. Они занимали какие-то посты в его правозащитном центре.
Зато в ночь выборов кандидат устроил пир. Выставил на стол винегрет, который накрошила жена, и водку, которую купила любовница. Наблюдатели приходили с участков и несли протоколы. Им наливали стопку и давали закусить винегретом.
– Премного благодарны-с, – говорили наблюдатели.
– Ну идите, идите, не до вас, – говорила любовница, а иногда и жена.
Меня тошнило.
Кандидат был уверен в победе. На звонки он отвечал фразой:
– Мэрия слушает! – и заливался самым искренним смехом.
В 12 часов ночи выяснилось, что он проиграл. Всего два процента, но проиграл.
Кандидат (уже бывший) лежал на диване с примочкой на лбу, а я стоял над ним и отвечал на телефонные звонки.
– Мэрия слушает, – говорил я и заливался самым искренним смехом.
В первый и последний раз я был рад, что проиграл выборы. Йошкар-Ола на редкость убогий город, но я успел его полюбить. Мне было бы жалко, если б этот город погиб. А с таким мэром он бы непременно погиб.
Бывало, что и напарники попадались колоритные. Даже колоритнее кандидатов.
Как-то раз к нам в отдел пришел человек лет сорока пяти. Плешивый, потасканный и с бегающими глазками. Представился парапсихологом.
– Я, – говорит, – могу любого человека провести в депутаты. Потому что я агитационные материалы определенным образом заряжаю.
– До свидания, – сказал я.
А мой начальник меня не любил. У меня было много начальников. Самые главные меня любили, а самый маленький не любил. И всегда поступал мне назло. Если я сказал: «До свидания», – то он сказал:
– Очень интересно. Чем же вы эти материалы заряжаете?
– Энергией.
– Какой энергией?
– Кинетической.
– Очень интересно, – сказал маленький начальник.
– А вы кого-нибудь уже проводили в депутаты? – спросил я.
– Конечно, – ответил парапсихолог. – Я сделал мэра Шатуры.
– Вы руководили его избирательной кампанией?
– Я руководил работой с календариком.
Тут уж даже маленький начальник насупил брови.
– Поточнее, – попросил он.
Парапсихолог достал из кармана календарик. Обыкновенный календарик, какие вкладывают в кошелек или портмоне.
– Видите? – спросил он.
– Видим, – ответили мы.
– Обратите внимание на портрет.
Мы обратили внимание. С календарика на нас лыбился отъявленный прохиндей с похотливой улыбочкой.
– И что? – спросили мы.
– Этот календарик определенным образом заряжен. Вы не чувствуете?
Мы ничего не чувствовали. То есть я чувствовал, что парапсихолог потеет и воняет, но больше ничего.
– Любой человек, который подержит в руках этот календарик, обязательно проголосует за этого человека.
– Очень интересно, – сказал маленький начальник. – Мы принимаем вас на работу.
Парапсихолог начал ходить на службу. Он приходил в китайском пуховике розового цвета и драных ботинках. Когда он входил в помещение, все бросались к вешалке и доставали из курток деньги с документами. Большого доверия парапсихолог не вызывал.
Под Новый год я собрался домой, в Питер. Меня ждали вечеринки, банкеты и корпоративы. Неожиданно маленький начальник сообщил:
– Ты едешь в Тобольск.
– Зачем?
– Там выборы мэра. Баллотируется наш человек. Мы решили проверить парапсихолога в деле.
– Проверяйте. Я-то здесь при чем?
– Ты должен понаблюдать за ним и оценить его работу.
Я разозлился. Не на шутку разозлился:
– Ты, – говорю, – взял его на работу, ты и наблюдай. А я, знаешь ли, не парапсихолог, чтобы за психами наблюдать.
– Едешь ты. Так решило начальство.
Я залез в интернет и набрал Тобольск. В Москве около ноля, а в Тобольске минус двадцать.
– Я не могу ехать. В Тобольске холодно, а у меня только осеннее пальтишко.
Мне купили пуховик. Как у парапсихолога, только голубенький.
Зато не купили билет на самолет. Перед Новым годом все билеты разобрали. Мы поехали поездом. До Тюмени. Далеко.
Поездка не задалась с самого начала. К нам в купе подселили двух солдат-сверхсрочников, ехавших в отпуск. Они орали, пили водку и называли парапсихолога профессором.
– Выпей водки, профессор, – говорили они.
Парапсихолог от звания профессора не отказывался, но водку не пил.
– Давайте я выпью, – сказал я.
– А ты кто?
– Ну, предположим, доцент.
– Почему доцент?
– Если он профессор, то я доцент.
– Не понял юмора, – грозно сказал старший из солдат.
Водки, впрочем, налил.
– Скажи, профессор, почему чурки письки бреют? – спросил младший из солдат.
Парапсихолог фыркнул, отвернулся и уставился в окно. Вопрос парапсихолог проигнорировал.
– А ты, доцент, не знаешь, почему? – не унимался служивый.
– Не специалист.
Наутро мы ушли в вагон-ресторан. Вечером вернулись.
Пока мы сидели в вагоне-ресторане, младший солдат обмочился. С верхней полки на нижнюю. К счастью, не на мою, а на парапсихолога.
– Но позвольте, – начал возмущаться парапсихолог.
– Хайло закрой, – ответил солдат с верхней полки и перевернулся на другой бок.
– Чего же ты? – спросил я парапсихолога. – Покажи свои способности. Загипнотизируй его. Овладей его сознанием. Преврати в таракана.
Парапсихолог скрежетнул зубами и ушел в тамбур. Там и стоял всю ночь. Наверное, энергией подзаряжался. Кинетической.
Из Тюмени нас привезли в Тобольск. И сдали на руки женщине, начальнице штаба.
Женщина статная. Кустодиевская Венера. Настоящая сибирячка. Кровь с молоком.
Нас она невзлюбила с первого взгляда. Я думаю, она нас даже до первого взгляда невзлюбила. Как услышала, что мы приедем, так и невзлюбила.
Мне показалось, что она любила нашего кандидата. И ревновала. В профессиональном плане. А может, ей денег много платили, и она боялась, что часть из них уйдет нам.
Надо сказать, парапсихолог тоже не удосужился сделать так, чтобы Сибирская Венера отнеслась к нам хоть чуточку лучше.
– Показывайте, чем вы тут занимаетесь, – с важным видом приказал парапсихолог.
Венера вставила в видеомагнитофон кассету и показала фильм про кандидата. Вполне себе кондиционный фильмец. Я, дескать, ваш кандидат – добрый, честный и заботливый.
– Полная чепуха, – вынес приговор парапсихолог. – Никакой энергетики, сплошная фрустрация. С сегодняшнего дня за дело принимаюсь я. Так и быть, научу вас, как надо работать.
Венера поднялась с кресла и встала руки в боки:
– Если сегодня же вы отсюда не уедете, вы отсюда вообще не уедете.
– Почему? – спросил парапсихолог.
– Потому что я вас урою.
– Чего-то, – говорю, – кушать хочется.
Все-таки сибиряки отличаются от нас. Недаром они говорят: «У вас в России». Сибирское гостеприимство – не миф и не фигура речи. Сибирское гостеприимство – это факт. Проверено на личном опыте.
Венера посмотрела на часы – золотые, между прочим, – и всплеснула руками.
– Господи, мальчики, – закричала она. – Простите ради бога. Время обедать, а мы тут лясы точим.
Венера, минуту назад грозившая урыть и меня, и парапсихолога, потащила нас к себе домой, где уже был накрыт стол.
Ледяная водка в графине. Строганина. Уха. Пельмени размером с человеческую голову средней величины.
– Кушайте, мальчики, – бегала вокруг нас Венера. – Простите, что так скромно, не успела как следует приготовиться.
Я наелся до невозможности встать со стола, а парапсихолог даже рыгнул от удовольствия. Говорят, в Корее рыгнуть после обеда – признак хорошего тона. Очень, мол, сытно. Премного вам благодарны.
– Наелись? – спросила Венера.
– Спасибо, – ответили мы, – все было очень вкусно.
– Ну и хорошо, – сказала Венера. – Теперь продолжим разговор. На чем мы остановились?
– Мы остановились на том, что с этого момента я беру кампанию в свои руки, – уверенно отчеканил парапсихолог.
– Да я тебя, сморчок, в вечную мерзлоту законопачу, – заорала Венера.
А что? Время обеда прошло, началось время деловых переговоров.
– Мне нужно отлучиться, – заявил парапсихолог. – Пойду погуляю по городу. Нужно ощутить ауру.
– Иди. Погуляй, – сказала Венера, и что-то недоброе – очень недоброе – сквозило в ее словах.
– На редкость противный тип, – проворчала Венера, когда парапсихолог ушел за аурой.
Я не стал спорить.
– Как ты с ним работаешь? – поинтересовалась Венера.
– Я первый раз с ним работаю.
– Да кто он такой, в самом деле?
Я пожал плечами:
– Псих. Говорят, из психушки сбежал. А неделю назад к нам прибился.
Мне кажется, я был недалек от истины, но Венера мне не поверила. Зато ненависть ко мне прошла и сменилась чем-то вроде симпатии. Но, вероятно, запас ненависти в ее душе был величиной постоянной. Константой. Поэтому венерина ненависть к парапсихологу удвоилась.
К вечеру в штабе собралась самая почтенная публика. Явился кандидат. Звали его Чванов. И выглядел он соответственно – важный, надутый. Пришел спонсор кампании – мужчина худой и строгий. Ну и кое-какие сотрудники штаба. Из руководителей.
Обсудили действующего мэра. Оказалось, что он алкоголик. Я не удивился. Странная особенность: в каких бы городах я ни участвовал в мэрских выборах, везде действующие мэры были алкоголиками. В Тобольске, Йошкар-Оле, Арзамасе. Видимо, должность обязывает.
Наконец, подошел парапсихолог. Обвел всех суровым взглядом и сказал:
– Сейчас мы проведем небольшой тренинг. Выясним, кто будет работать в нашей команде, а с кем мы вынуждены будем расстаться.
– Это еще что? – поморщился кандидат Чванов.
– Это специалист из Москвы, которого вы сами вызвали, – злорадно прогудела Венера.
Делать нечего. Если сам вызвал, пришлось подчиняться.
– Берите стулья и садитесь в круг, – скомандовал парапсихолог.
Все расселись.
– А теперь возьмитесь за руки и закройте глаза.
– Это новая московская технология? – не без ехидства спросила Венера, схватив меня за руку.
– Да. Без этого выборы не выиграть. Многие пытались, да только без толку.
Две минуты мы сидели с закрытыми глазами.
– А теперь, – сказал парапсихолог, – каждый расскажет, что он чувствовал в эти две минуты.
Народ в штабе подобрался ответственный. Вымуштрованный. Коли велели чувствовать, они чувствуют.
Бабушка в вязаной кофте соврала, что испытывали дрожь. Впрочем, бабушка, может, и не соврала. Может, ее от неожиданности в дрожь бросило. Или со страху. У старушек, как известно, нервная система хлипкая.
А юноша-компьютерщик – тот точно соврал, будто прилив сил испытал. Прямо-таки необычайный. Наверное, думал, что ему за прилив зарплату поднимут или премию выпишут.
Дошло до спонсора.
– Я ничего не испытал, – нервно сказал спонсор.
– Такого не может быть, – заявил парапсихолог. – Вы лжете.
– Как вы со мной разговариваете!?
Все притихли. Слышно было, как муха пролетает, если бы в Сибири мухи зимой летали.
– Отстань от него, болван. Это спонсор, – прошептал я парапсихологу.
Парапсихолог неожиданно перешел на «вы»:
– Замолчите, – сказал он мне. – Не мешайте делать опыт.
В тишине его слова были хорошо слышны. Слишком хорошо.
– Какой еще опыт!? – возмутился спонсор. – Я вам что, подопытный кролик?
– Скорее, собака Павлова, – невозмутимо парировал парапсихолог.
От такой наглости спонсор смутился. Не привык, видимо, к такому обращению, вот и смутился. Заозирался по сторонам в поисках поддержки. А все только плечами жмут. Не знаем, мол. Наверное, так положено.
– Так что вы почувствовали? – повторил вопрос парапсихолог.
– Я усталость чувствую, – начал оправдываться спонсор. – Уже половина двенадцатого, а мне завтра в шесть утра вставать. У меня деловая встреча. Отпустите меня, – попросил спонсор уже совсем жалобно.
– Вы можете идти, – строго сказал парапсихолог. – И можете не возвращаться. Вы нам не подходите.
Пристыженный спонсор встал и ушел.
Опыт мне определенно нравился. Только вот сохранять серьезное выражение лица удавалось с трудом.
– Теперь вы, – обратился парапсихолог к кандидату Чванову. – Теперь вы нам расскажите о своих чувствах.
Чванов издавал нечленораздельные звуки:
– Э… гм… хм…
Вряд ли он что-то чувствовал, пока сидел с закрытыми глазами. Он вообще производил впечатление мужчины нечувствительного. Мужчины практического склада, как говорили в давние времена.
Я думаю, он начал чувствовать, когда парапсихолог изгнал спонсора. И чувствовать он начал нечто нехорошее. Нечто, о чем нам лучше бы и знать.
– Смелее. Четче формулируйте свои мысли, – трендел парапсихолог.
– Я сформулирую. Я сейчас все сформулирую. Здесь, понимаете ли, собрались серьезные люди. Нам, понимаете ли, некогда в прятки играть.
Не знаю, почему Чванов назвал нашу игру прятками. Видать, от волнения.
– Я понял, – сказал парапсихолог. – Вас в детстве часто наказывали?
– Что? – вылупил глаза кандидат.
– Наказывали вас часто? Как именно? Ремнем или руками?
– Ну, знаете ли, – выдавил из себя кандидат и с возмущенным видом покинул помещение.
– Он нам тоже не подходит, – заявил парапсихолог.
Я встал со стула:
– Я, пожалуй, тоже пойду.
Дошел до гостиницы. Позвонил начальнику. Не маленькому, а побольше.
– Как дела? – поинтересовался начальник.
– Замечательно. Парапсихолог забраковал спонсора.
– Что значит – забраковал?
– Исключил из команды. Проще говоря, выгнал.
– А спонсор много денег дает?
– Не знаю. Впрочем, это не имеет значения – кандидата парапсихолог тоже забраковал.
Начальство занервничало:
– А ты куда смотрел?
– Я наблюдал. Вы мне велели наблюдать, а вмешиваться вы мне не велели. Да я и боюсь вмешиваться. Я, Андрюха, с детства психов боюсь. Мне в детстве приснилось, что меня псих укусил, и я тоже стал психом.
– Прекрати паясничать, – закричало начальство.
– Разве я паясничаю? Если б ты видел, как ваш парапсихолог паясничал, ты бы не стал говорить, что я паясничаю.
Начальство помолчало. Потом раздраженно произнесло:
– Ты просто хочешь поскорее вернуться домой.
– Как ты догадался?
– Ты не вернешься. Я тебя на всю кампанию в Тобольске оставлю. И Новый год будешь в Тобольске встречать. С белыми медведями.
– В Тобольске нет белых медведей. Тобольск, Андрюха, южнее Питера.
– Вот и замечательно. Вот и оставайся.
– Ты совершаешь ошибку. Тебе хочется меня наказать. Понимаю. Но это эмоции. Интересы дела требуют немедленно меня эвакуировать.
Начальство задумалось. Это начальство – в отличие от маленького – ставило интересы дела выше личного.
– Ладно. Посылаю Александра, а ты сваливай.
Александр был юношей с железными нервами и стальной хваткой. Начальство надеялось, что он с парапсихологом справится. Похоже, не справился. По крайней мере, кандидат Чванов всю кампанию ругался, а выборы проиграл. Но я в то время был уже далеко. На Новый год я съездил в Питер, а потом отправился в свой последний выборный вояж. В город Киров. В бывшую Вятку.
Бывшая Вятка могла бы стать настоящей Вяткой. Но кировчане на референдуме отвергли переименование. Остались верны Сергею Миронычу, который вроде бы в их город ни разу не заезжал. В 15 лет он из Уржума уехал в Казань, а Вятка ему не по пути была. Зато в Уржуме водку хорошую делают. Дешевую и качественную. К водке и переходим. Куда без нее, родимой…
В Киров я приехал в несколько разобранном состоянии.
Сели мы в Москве в поезд. В вагон СВ. Хороший вагон. Купе двухместное, так что солдат не предвиделось. Правда, мой напарник был военный. Из стройбата. Но не солдат, а отставной капитан. Вполне, между прочим, интеллигентный. Каждое утро «Спорт-Экспресс» читал. От корки до корки.
Только мы разместились, как слышим крик. Потом ругань. Потом плач. Потом крик вперемешку с плачем и руганью.
Выходим узнать, в чем дело. Оказывается, в соседнем купе едет мамаша с маленьким ребенком. А в купе стекло разбито. А за окном – изрядный минус. И ветер этак залихватски свистит и в окно дует. Поезд еще стоит, а ветер уже дует. Можно представить, что будет, когда поезд поедет.
– Пересаживайте меня в другое купе, – кричит мамаша и плачет. И ребятенок плачет, чтобы от мамаши не отставать.
– Куда я вас пересажу? – спрашивает проводница. – Свободных купе нет. Да не так уж, надо сказать, и холодно. Всего минус десять.
Послушали мы их препирательства минут пять, после чего напарник говорит мамаше, по-военному четко:
– Мы с вами поменяемся. Переходите в наше купе, а мы в вашем поедем.
Сильно я моего товарища зауважал, хотя перспективе ехать в купе с выбитым стеклом обрадовался не сильно.
Поменялись.
– Надо окно занавесить, – сказал напарник.
– Чем?
Напарник почесал затылок и решил:
– Твоей дубленкой. Мы ее приколотим, у меня гвоздики есть.
– Зачем ты с собой гвоздики возишь? – задал я первый вопрос, но тут же решил, что важнее будет получить ответ на вопрос второй:
– А почему именно моей дубленкой?
– Потому что у меня пуховик, – ответил напарник. – Если его проткнуть гвоздиком, из него выйдет воздух, и он придет в негодность.
Логика меня не убедила.
– Моя, – говорю, – дубленка стоит в три раза дороже, чем твой пуховик. Будет несправедливо в дорогую вещь гвоздями тыкать.
– Сколько лет твоей дубленке?
– Год.
– Год – это уже секонд-хенд. Глупо дырявить новую вещь, если под рукой старье валяется.
И снова логика меня не убедила. Напарник предложил бросить монетку. Я нехотя согласился. Хотя знал, что проиграю. Писатель Акунин придумал Фандорина, который всегда выигрывает в азартные игры. Так вот я – анти-Фандорин. Я всегда проигрываю. Но разумных оснований отказаться от бросания монетки у меня не было.
Бросили. Через полминуты напарник приколчивал мою дубленку к раме.
Нельзя сказать, что дубленка сильно помогла. Поезд тронулся, и ледяной ветер загулял по купе, пробирая до печенок и селезенок.
Напарник, ни слова не говоря, достал из сумки три бутылки «Столичной». Я хотел спросить, зачем он взял с собой водку, да еще в таких количествах, но поленился. Если человек запасся гвоздями, почему бы ему не иметь при себе водку. Не буду даже уточнять, что пластиковые стаканы у него тоже нашлись.
Всю ночь мы пили «Столичную», запивая горячим чаем. Естественно, в Киров мы сошли на ватных ногах, которые едва держали размякшие туловища и тяжелые головы.
– Мне нужно опохмелиться, – заявил я. – Не могу предстать перед местной партийной организацией в таком виде.
– А я бы минералочки хлопнул.
Вот и договорились. Нашли кабак. Взяли меню.
Коктейль. «Мартини» с водкой. Сто пятьдесят на пятьдесят. Отлично. То, что нужно. Я заказал.
Официант принес коктейль, поставил на стол и с интересом на меня уставился.
– Больше ничего не желаете?
– Не желаю.
– Как хотите, – сказал официант и ушел.
Я схватился за стакан и сделал жадный глоток. Огромный глоток. Почти в целый стакан.
Глаза полезли на лоб. Я раскрыл рот, пытаясь докричаться до официанта, но слова почему-то не выходили из глотки. Потом стал засовывать лед в свою разинутую пасть.
Отдышавшись, увидел подошедшего официанта.
– Что это было?
– Коктейль, – ответил официант. – «Мартини» с водкой. Пятьдесят на сто пятьдесят.
Я, кажется, догадался.
– Вы хотите сказать, пятьдесят «Мартини» и сто пятьдесят водки?
– Конечно, – усмехнулся официант. – Какой дурак будет брать пятьдесят водки на сто пятьдесят «Мартини»?
Этим дураком был я. Вернее, я хотел оказаться этим дураком, но не сумел.
Тогда я еще не знал, что Кировская область занимает второе место в России по потреблению алкоголя. А, наверное, и в мире. Круче только соседняя республика Коми. И все равно не понимаю, почему в коктейль нужно было плеснуть отвратительно теплую водку.
Впрочем, у них свои представления об алкоголе. Как-то раз собрались у нас в штабе все кандидаты. Со всей области приехали, чтобы получить деньги на кампанию.
Получили.
– Это дело надо обмыть, – загалдели кандидаты.
– Одиннадцать часов утра – рано обмывать.
– Обмывать никогда не рано, – изрекли кандидаты, и прозвучала эта сентенция настолько веско, что оспорить ее не было решительно никакой возможности.
Пошли в пельменную. Кандидаты сделали заказ. Подозреваю, на все деньги, которые от нас получили.
Принесли водку и пельмени.
– А запивка? – спросил я.
– Ах мы дурачье деревенское, – заволновались кандидаты. – Люди из Москвы приехали, им запивка требуется, а мы, лапти колхозные, и не сообразили.
– Я не из Москвы, я из Петербурга.
– Тем более. Культурная, блядь, столица. Без запивки не обойтись.
Послали самого молодого кандидата за запивкой. Он принес пиво. Каждому по две кружки. По их понятиям – это и есть запивка. Я взял на заметку.
В каждом кировском кабаке – толстенное меню. Пара страниц отводится под кушанья, остальное – под напитки. Главным образом – под коктейли. Коктейли в Кирове – это все возможные спиртные напитки во всех возможных сочетаниях. Иногда весьма причудливых. Я запомнил коктейль «Кировчанка». Замечательный коктейль: «Мартини» и «пиво «Балтика № 3». Странный у кировчанок вкус.
Как ни странно, наши кандидаты, которые из Кирова, употребляли умеренно. С этим проблем не было. Проблемы были с другим.
Кировская региональная парторганизация считалась сильной. Она имела даже одного депутата в областной думе, что по тем временам – временам упадка – считалось роскошью.
Депутат – милейший человек. Весельчак и балагур. Правда, лицо немного туповатое. Очень на актера Толоконникова похож, который Шарикова играл.
Приносит мне областной депутат макет листовки. Чтобы я завизировал и выдал деньги. Читаю биографию: «С такого-то по такое-то время проживал в Лихтенштейне».
– Это что же, – говорю, – получается? Получается, что из четырех лет вашего депутатства три с половиной вы провели в Лихтенштейне?
– Натурально в Лихтенштейне, – смеется депутат. – Замечательная страна.
– Что вы делали в этой замечательной стране?
– Продавал стиральные машины «Вятка-автомат».
Правильно говорят: человек предполагает, а Бог располагает. Я предполагал, что лимит удивлений в моей жизни давно исчерпан. Но тут – челюсть отвисла. Натурально отвисла, как выразился бы кандидат.
Сидит передо мною человек, похожий на Шарикова, который три года продавал стиральные машины «Вятка-автомат» в Лихтенштейне. В стране, где проживает всего 30 тысяч человек. В стране с самым высоким в мире ВВП на душу населения. 118 тысяч долларов на одну лихтенштейнскую душу. Кому там нужны стиральные машины «Вятка-автомат», если даже у меня дома стоит Bosch?
– И что, – спрашиваю, – продали хоть одну?
Депутат самодовольно усмехнулся. Я так и не понял, то ли ни одной не продал, то ли продал столько, сколько мне и не снилось.
– Давайте уберем этот Лихтенштейн.
– Зачем? – обиделся депутат.
– Избиратели не оценят.
– Много ты понимаешь в наших избирателях! Кого они видели, эти избиратели? Каких депутатов? Колхозников! Вонючих колхозников, которые горазды только говно кирзачами месить. А тут – Лихтенштейн! Сказочная страна, о которой они и слыхом не слыхивали. Они решат: коли человек жил в Лихтенштейне – значит, мужик головастый.
– Они будут чудовищно заблуждаться, – вставил начальник штаба из местных.
Депутат захохотал:
– Это уже не моя беда. Лихтенштейн оставляем.
– Но вы не могли помогать избирателям, проживая в Лихтенштейне.
– Я думал о них. Точно – думал! Вставим такой фрагмент: «Вдали от Родины, на чужбине, в далеком и сумрачном Лихтенштейне я ни дня не забывал о вас, мои избиратели».
– Этого мы вставлять не будем.
– Тогда оставляем Лихтенштейн.
Сторговались. Лихтенштейн оставили, а думы об избирателях выкинули.
Через несколько дней депутат заявился с новой порцией агитматериалов. На этот раз – с плакатами.
– Гениальная идея, – с порога объявил депутат. – Округ у меня, так сказать, разношерстный. Много маленьких поселков. Для каждого поселка делаем свой плакат. С учетом, как говорится, местной специфики.
– Хорошая мысль.
Депутат показал первый плакат. На плакате красовался авиалайнер, по виду – Boeing. И надпись: «Вернем авиации крылья!»
– Что за чепуха?
– У них есть поселок, куда раньше «кукурузник» прилетал, – объяснил начальник штаба.
– И чего?
– Больше не прилетает.
– И по этому поводу мы хотим вернуть авиации крылья?
– Ну наконец-то, – радостно закричал депутат. – Наконец-то понял. Я уж думал, ты никогда не поймешь. Доходит до вас, москвичей, как до жирафа.
– Я петербуржец.
– Тем более.
– Хорошо, – сказал я. – Прилетал «кукурузник». Почему тогда на плакате Boeing?
– Ну не «кукурузник» же рисовать. Эх ты, деревня. «Кукурузник» – это не эстетично, понимать надо.
– Показывайте второй плакат.
На втором плакате самолетов не было. Был сам депутат. Вылитый Шариков. Как нарочно фотографию подобрал.
И слоган. Несколько загадочный слоган: «Я из Дурней. Я знаю, что это такое».
– Вы, может, и знаете, только я ничего не знаю. Что такое Дурни?
В слове Дурни я сделал ударение на первый слог. Оказалось, что нужно на второй.
– Дурни – это деревня, из которой я родом, – с гордостью сообщил депутат.
– Она так и называется – Дурни?
– Называется она по-другому, но в народе ее только Дурнями зовут.
Я еще раз взглянул на плакат. Пожалуй, информация, что он из Дурней, – лишняя. Это и по физиономии видно.
– Понимаете, – говорю, – нестыковочка выходит. Когнитивный диссонанс. Либо Дурни, либо Лихтенштейн. Одно из двух.
– Какой еще конкорданс? Вот терпеть не могу ваши столичные штучки. Хотя… – Депутат задумался. – Хотя отличный девиз: «Из Дурней в Лихтенштейн!»
Я молча выдал деньги. Благо плакаты стоили недорого.
За несколько дней до выборов депутат пришел, сияя от счастья:
– Собирайся, молодежь! Праздновать будем!
– По какому поводу?
– Ваш покорный слуга Land Rover купил.
– Поздравляю, – сказал я.
Начальник штаба выразил чувства более сдержанно:
– Вы не могли Land Rover после выборов купить?
– Зачем после выборов, – засмеялся депутат, – если классную машину предложили за недорого.
– Вы в своем Лихтенштейне последние мозги прогуляли, – пробурчал начальник штаба. – Теперь ваш Land Rover нужно вписывать в сведения об имуществе.
– Обязательно?
– Обязательно.
Сведения об имуществе помещались на плакатах, которые висели на каждом избирательном участке. Плакаты были уже отпечатаны, так что Land Rover члены избиркомов вписывали от руки.
Народ приходил на участок, смотрел на плакаты и волей-неволей останавливал взгляд на вписанном шариковой ручкой «Лэнд Ровере».
Народ возмущался:
– Утаить, наверное, хотел, гаденыш. Скрыть хотел от народа свою иномарку. Ничего, вывели прохвоста на чистую воду.
А народ в Кировской области, надо сказать, богатство не уважал. Во всяком случае, депутатское богатство. Народ в Кировской области предпочитал вонючих колхозников, как выражался наш депутат из Лихтенштейна.
У нас в какой-то сельсовет два кандидата баллотировались. Один – директор автоколонны, а другой – обычный водитель в этой самой автоколонне. Так вот водителя выбрали, а директора прокатили. Я же говорю, неспроста они так любят Сергея Мироныча Кирова, мальчика из Уржума.
Наш депутат занял восемнадцатое место. Унизительное для действующего депутата. Впрочем, после Лихтенштейна, Дурней и «Лэнд Ровера» я на него особого и не рассчитывал. Я рассчитывал на Диму, депутата Кировской городской думы.
Не могу сказать, насколько хорошим депутатом был Дима, но кандидатом он был идеальным. По крайней мере, по внешним признакам.
Дима был красив. Причем не гламурно, не гомосексуально, а по-мужски. А главное – профессия. Военный врач. Лучше профессии не придумаешь. Охватывает весь электорат. Для патриотов – военный, для либеральной интеллигенции – врач.
Мы сварганили листовку. Прекрасную листовку. Мне редко нравились мои предвыборные произведения, но эту листовку я смело мог занести в актив. Немного текста и много фотографий. Дима в военной форме. Дима в белом халате. Дима с женой и ребенком. И венец творения – Дима в Чечне. Оперирует в полевом госпитале. Слезы умиления наворачивались на глаза. Такого человека нельзя не выбрать. Это нужно не иметь ни души, ни сердца, ни мозгов.
– Ты сам листовку напечатаешь? – спросил я Диму, закончив с макетом.
– И напечатаю, и разнесу.
– Сам разнесешь?
– Вместе с женой. Еще ребят знакомых подключим. Не переживай.
А я переживал. Мы с напарником иногда наведывались в «Американский клуб». Выпить, на бильярде поиграть или футбол на большом экране посмотреть. И каждый раз в «Американском клубе» мы встречали Диму.
Как-то я сыграл с ним в бильярд. Дима играл лучше, чем Жеглов в «Месте встречи». Лучше, чем Валерка в «Неуловимых мстителях». Да что там Жеглов с Валеркой! Они Диме в подметки не годились. Дима бил кием по шару, шар перелетал ненужные шары и бил в нужный. По воздуху перелетал. Честное слово.
Чтобы так играть, нужно каждый день тренироваться. И желательно – с утра до ночи. А он же еще оперирует. Дежурит. На заседания городской думы ходит. Как только человеку времени хватает?
– Дима, ты разносишь листовки? – поинтересовался я.
– Не сцы, разношу.
– Может, тебе людей в помощь дать? У меня есть.
– Не надо мне людей. Сам все сделаю в лучшем виде.
Дима позвонил за два дня до выборов. В пятницу. В 23.30.
– У меня проблема, – сказал Дима.
– Ты не успел разнести листовки?
– Не успел.
– Много?
– Что много?
– Много листовок не разнес?
Дима помолчал. Видимо, он крепился. Наконец, собрался с духом и признался:
– Ни одной не разнес.
Выяснилось, что Диме стало лень самому разносить листовки. И жене стало лень. Про знакомых ребят я уж и не говорю.
Дима отдал листовки в фирму, которая занималась разноской рекламной продукции. Фирма с удовольствием взялась за распространение листовок. И распространила их на ближайшей помойке. Весь тираж. Потому что директор фирмы был конкурентом Димы по округу.
– Ты не знал, что он твой конкурент? – кричал я в телефонную трубку.
– Откуда я мог знать?
– Ты вообще не знаешь, кто твои конкуренты?
– Как-то не интересовался.
– Поздравляю тебя с успешной избирательной кампанией.
– Может, мы успеем новые листовки напечатать? – робко спросил Дима.
– Конечно, успеем. Сейчас без пятнадцати двенадцать. С двенадцати часов агитировать нельзя.
– Почему?
– По закону. Конечно, Дима, за пятнадцать минут мы успеем напечатать и разнести новый тираж.
– Может, все-таки постараемся? – промямлил Дима.
Я повесил трубку.
Дима проиграл. Проиграл шесть голосов кандидату «против всех». Был в то время такой сволочной кандидат.
Диме не хватило всего шести голосов. При том, что он не разнес ни одной листовки. Разнеси он листовки хоть в одном доме, стал бы депутатом. А так – во всей Кировской области избрался один шофер, да и тот – в сельсовет.
Вот и скажите: можно ли было работать с такими людьми? Можно. Ради денег. Но деньги платили маленькие. Приехав в Москву, я уволился.
* * *
У Жоры зазвонил мобильник.
– Кто это? – недовольно спросил Жора. – Пресс-секретарь? Какой пресс-секретарь? Ах да, пресс-секретарь. Глава администрации вернулся с совещания? Поздравляю. Какая Аллея блогеров? Ах да, конечно, Аллея блогеров.
Жора передал трубку Артуру. Не мне, а Артуру.
Артур с минуту послушал пресс-секретаря и сказал одно слово:
– Понял.
Все с интересом уставились на Артура.
– Кажется, я понял, где находится ваша Аллея блогеров.
– Я уже давно это понял, – закричал захмелевший оператор. – Она находится здесь. В этом самом кабаке. Мудрые строители решили послать ее к черту и возвести более близкое к народу заведение.
– Вы ошибаетесь, – вежливо, но высокомерно сказал Артур. – Похоже, Аллея блогеров действительно существует.
Пораженные до глубины души, мы расплатились и вышли на улицу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.