Дипломатические рауты в столице Третьего рейха
Дипломатические рауты в столице Третьего рейха
Большой прием, который германское правительство устраивало для дипломатического корпуса в первый день Нового года, был на этот раз, «по случаю войны», отменен. Вместо этого 1 января дипломаты, аккредитованные в Берлине, расписывались в специальной книге в имперской канцелярии, где их от имени рейхсканцлера приветствовал сухой и длинный, как жердь, начальник канцелярии Ганс Ламмерс.
Однако в посольствах, находившихся в Берлине, число дипломатических раутов не уменьшилось. Дипломаты старались воспользоваться любым поводом для встречи со своими коллегами, чтобы обменяться информацией, слухами и прогнозами на будущее. А слухов в первые месяцы 1941 года ходило по Берлину невероятное множество. Они были связаны прежде всего с перспективами дальнейшего хода войны. Кто окажется следующей жертвой германской агрессии? Когда начнется вторжение в Англию? Скоро ли вступят в войну Соединенные Штаты? Куда двинется Япония? Будет ли нарушен нейтралитет Швеции и Турции? Захватят ли немцы нефтеносные районы Ближнего Востока? Все эти и другие вопросы были предметом споров, догадок, пророчеств и пересудов.
На больших приемах какой-нибудь новый слух облетал всех с молниеносной быстротой, хотя его, конечно, передавали под «строгим секретом». Тут можно было познакомиться с крупными промышленниками, высшими представителями нацистской иерархии, с такими тогдашними кинознаменитостями, как Ольга Чехова, Полла Негри, Вилли Форст. На таких приемах всегда было людно и шумно, и, чтобы пересечь зал, приходилось протискиваться между гостями, а порой и работать локтями. Но разговоры здесь носили скорее светский характер.
Куда интереснее бывали встречи в более узком кругу, где собеседники обычно старались выудить друг у друга очередную сенсацию, хотя порой такой «сенсации» была грош цена.
Распространять подобные «новости» особенно любил турецкий посол Гереде. Впрочем, он никогда не настаивал на достоверности своей информации и обычно приговаривал:
— Не могу поручиться, что это так, но все может быть, и потому я решил вас проинформировать конфиденциально…
Посол Гереде был высокий, всегда щегольски одетый мужчина с черными густыми бровями и тяжелым носом. Он угощал душистым турецким кофе, таким густым, что в чашке чуть ли не торчком стояла ложка, рахат-лукумом и знаменитым измирским ликером. Гереде был поразительно разговорчивым человеком, и чаще всего встреча с ним выливалась в его монолог. В его посольском кабинете висела карта Ближнего Востока, и его излюбленной темой был разбор возможных вариантов операций немцев по захвату нефтяных районов Ирака и Саудовской Аравии.
— Турция, — начинал свои рассуждения Гереде, — не раз заявляла, что она не пропустит немцев через свою территорию. Если Германия попытается что-либо предпринять в этом отношении, мы будем сопротивляться. Они это знают…
— Значит, они уже обращались к вам с таким предложением?
— Что вы! Я этого не говорил. Просто им известно, что мы их не пропустим. Но им нужно позарез горючее для танков, авиации, подводных лодок. Следовательно, им придется высадить парашютный десант, чтобы захватить Мосул. А для этого нужны базы — Греция, острова в Эгейском море, Египет. Если немцы высадятся в Ираке, Турция будет зажата с двух сторон. Тогда нам будет трудно, очень трудно…
— Вы хотите сказать, что в таком случае Турция пойдет на уступки Берлину?
— Я этого не говорил. Мы не хотим ни с кем ссориться. Англичане — наши друзья, немцы — наши друзья. Англичане говорят, что ради захвата Ирака немцы готовы потребовать у вас согласия на их проход через Кавказ. Это — чепуха. Вы на такое дело не пойдете. И они ничего не сделают. У вас с Гитлером пакт о ненападении, и я знаю из авторитетных источников, что он твердо намерен его соблюдать. Тут все ясно. На нас немцам тоже нет смысла нападать. Поверьте мне — они теперь сосредоточатся на Египте, помогут Муссолини овладеть Грецией, а затем высадят десант в Ираке. Вот каковы их планы…
Развивая свою мысль, Гереде то и дело подходил к карте, старался убедить собеседника, что десант в Мосуле — это наиболее вероятный дальнейший шаг Гитлера. Прощаясь, он говорил:
— Если услышите что-либо о планах немцев на Ближнем Востоке, сообщите мне. Это очень важно.
Посол Гереде вовсе не был таким простаком, каким мог показаться с первого взгляда. Он поддерживал весьма близкие связи с нацистской верхушкой. Возможно, по уговору с Вильгельмштрассе, он даже играл определенную роль в гитлеровской кампании дезинформации: разговорами о предстоящих операциях на Ближнем Востоке отвлекать внимание от подлинных намерений Берлина.
Весьма своеобразной фигурой дипломатического корпуса был японский посол в Берлине генерал Хироси Осима. Хотя он всегда одевался «по протоколу» и даже носил цилиндр, это не могло скрыть его военной выправки. Плотный, низенького роста, он говорил отрывисто, словно подавал воинскую команду. При этом Осима сопровождал свою речь резкими движениями правой руки, как-бы рубил невидимого противника самурайским мечом.
Осима не скрывал своих симпатий к нацистам. Гитлеровцы ценили это. Они часто возили японского посла-генерала по местам недавних сражений на Западе, и, возвращаясь в Берлин, он не уставал превозносить в беседах со своими коллегами «подвиги» германской армии. Не менее восторженно отзывался Осима и о гитлеровском «новом порядке в Европе».
— Гитлер, — заявлял он, — умеет держать в узде завоеванные страны. Это залог успеха планов переустройства мира, разрабатываемых державами оси…
В беседах с советскими дипломатами Осима не упускал случая напомнить, что в прошлом он служил в Квантунской армии и хорошо знает Дальний Восток. В этой связи он старался внушить мысль о том, что Советскому Союзу нет необходимости держать крупные соединения на границе с Маньчжурией, оккупированной в то время японцами. Осима следующим образом аргументировал эту идею:
— Основные события сейчас происходят в Европе, и тут сосредоточены главные интересы Советского Союза. Между тем ваше внимание отвлекает также Дальний Восток. Туда выделяются значительные материальные средства и военные силы. В итоге вдоль маньчжурской границы противостоят большие массы хорошо вооруженных людей, что очень опасно. Как военный человек, я хорошо знаю, что когда на протяжении длительного времени друг против друга стоят оснащенные всеми видами оружия крупные армии двух стран, то всякое может случиться, даже если этого не хотят в высших инстанциях. Какая-либо из сторон может не выдержать напряжения, произойдет инцидент, а потом уже ничего нельзя будет поделать. Мне хорошо известен боевой дух советской Дальневосточной армии. Высок боевой дух и японской Квантунской армии. Нельзя допускать, чтобы эти армии долго стояли друг против друга. Это опасно. Я уже писал своему правительству, что полезно было бы сократить численность армий и отвести их в глубь территории, подальше от границы, чтобы они не соприкасались. Я бы и вам советовал высказать эти соображения своему правительству, чтобы оно как можно скорее предприняло шаги в этом направлении…
При каждой встрече с нами Осима возвращался к этой теме. Какую он мог преследовать цель? Быть может, он полагал, что его идея, в случае ее осуществления, позволит Японии высвободить силы для планировавшихся уже тогда в Токио операций в Юго-Восточной Азии? А может быть, Осима рассчитывал перехитрить Советский Союз, побудить его ослабить свою оборону на Дальнем Востоке, чтобы затем Япония в подходящий для нее момент могла неожиданно напасть на Советский Союз? В любом случае трудно поверить, что Осима всерьез рассчитывал на успех своей весьма примитивной агитации. Но он не переставал пропагандировать свой план взаимного отвода войск на Дальнем Востоке, несмотря на его нереальность и даже наивность в условиях того времени. От обсуждения дальнейших военных акций Гитлера он обычно уклонялся, хотя, несомненно, знал о них больше, чем другие члены дипломатического корпуса.
Хочу также рассказать о встрече с югославским посланником Андричем, которая мне особенно запомнилась. Его резиденция находилась в Тиргартене, в новом районе, отведенном под дипломатические представительства. Район этот еще только застраивался. Уже было почти готово помпезное здание итальянского посольства, заканчивалось строительство японского представительства. Но дом югославской миссии с прилегающей к нему территорией был полностью готов. Построенный по проекту белградских архитекторов, он, как снаружи, так и внутри, производил очень приятное впечатление строгостью линий и современностью отделки и меблировки.
Встреча с Андричем, о которой идет речь, состоялась в самых первых числах апреля. В те дни нацистские газеты развернули бешеную антиюгославскую кампанию. Каждый день «Фолькишер беобахтер» и другие гитлеровские газеты писали о «преследованиях» немецкого меньшинства в Сербии, помещали фотографии, на которых были изображены группы «беженцев», или, как их называли авторы статей, «жертвы югославского террора». На самом деле никто не преследовал немцев в Югославии. Это была очередная гитлеровская провокация. Инциденты в Югославии и бегство из страны немецких граждан были специально организованы нацистской агентурой. Гитлеру нужно было под предлогом «защиты» немецкого меньшинства вторгнуться в Югославию. Несомненно, что главная цель, которую Гитлер преследовал нападением на «строптивую» Югославию, заключалась в том, чтобы обеспечить свой тыл в Юго-Восточной Европе перед вторжением в Советский Союз.
В конце марта югославское правительство, возглавлявшееся Цветковичем, подписало в Вене документ о присоединении Югославии к пакту трех. Сразу же после этого в Белграде произошел государственный переворот и, хотя новое правительство генерала Симовича предложило заключить с Берлином пакт о ненападении, Гитлер, уже не доверяя Белграду, решил оккупировать Югославию, а заодно и помочь Муссолини справиться с Грецией.
Посланник Андрич, всегда сдержанный и внешне спокойный, на этот раз не мог скрыть волнения. Он понимал, что замышляют гитлеровцы и что не сегодня-завтра его страна подвергнется нападению.
— Что им еще от нас нужно, — с горечью говорил Андрич. — Мы их не трогаем. Вся эта история с «преследованием» немецкого меньшинства подстроена от начала до конца. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Но им мало того, что они уже захватили в Европе. Они жаждут и нашей крови. Но немцы напрасно рассчитывают, что им это сойдет с рук. Наш народ не покорится. Мы не прекратим борьбу, даже если им удастся оккупировать нашу страну. Они дорого за это заплатят…
Гитлеровские провокации вызвали в Югославии всеобщее возмущение. В стране спешно принимались меры по отпору германской агрессии. 5 апреля в Москве был подписан советско-югославский договор о дружбе и ненападении. Это вызвало взрыв истерии в гитлеровских кругах Берлина. Правда, практической помощи Советский Союз в тот момент уже не мог оказать югославскому народу. В ночь на 6 апреля германские войска вероломно вторглись в Югославию, сея на своем пути смерть и разрушение.
Запомнившиеся мне слова посланника Андрича оказались пророческими. Югославский народ не покорился. Перейдя к методам партизанской борьбы, он наносил все возрастающие удары по фашистским захватчикам…
В один из последних дней апреля меня пригласил на коктейль первый секретарь посольства США в Берлине Паттерсон. Он слыл весьма состоятельным человеком, снимал за свой счет роскошный трехэтажный особняк в районе Шарлотенбурга и мог запросто пригласить к себе на обед два-три десятка человек или устроить коктейль для трех сотен гостей.
Поскольку Паттерсон жил довольно далеко от центра города и гости от него обычно расходились поздно, я взял в посольском гараже «эмку», небольшую легковую машину, выпускавшуюся в то время горьковским автозаводом. Из-за затемнения на улицах Берлина всегда царил кромешный мрак, но на этот раз ночь была лунная, и когда, выключив подфарники, я ехал по уже опустевшим улицам, казалось, что передо мной вымерший город какой-то незнакомой планеты. Вскоре я подъехал к особняку Паттерсона, у которого уже стояла вереница машин.
В большой гостиной было людно. Сразу нельзя было разглядеть присутствовавших… Комната освещалась камином, в котором весело потрескивали дрова, и несколькими тусклыми свечами бра, вделанными в противоположную стену. Когда глаза несколько привыкли к полумраку, я заметил, что гости уже разбились на группы и оживленно беседуют, держа в руках бокалы и рюмки.
Поздоровавшись со мной, Паттерсон сказал:
— Тут у меня есть один человек, с которым я хотел вас познакомить…
Он взял меня под руку и повел к камину, где, окруженный знакомыми мне американскими дипломатами, стоял со стаканом виски в руке какой-то высокий сухощавый офицер в форме майора германских военно-воздушных сил. Бросалось в глаза его загорелое лицо.
— Познакомьтесь, — представил нас друг другу Паттерсон. — Майор только что приехал на побывку из Африки…
Майор производил впечатление бывалого боевого летчика. Он охотно рассказывал об операциях в Западной Европе и Северной Африке. При этом не скрывал, что на африканском театре военных действий вопреки всем победным реляциям командования вермахта немцам приходится туго. Мне показалось немного странным, что этот гитлеровский офицер держит себя так свободно в доме американского дипломата. Возможно, это было потому, что он давно знал Паттерсона; по некоторым его замечаниям можно было заключить, что они встречались до войны в Соединенных Штатах.
В конце вечера мы оказались с немецким майором на какое-то время вдвоем, в стороне от других гостей, и он, раскуривая сигару и глядя мне прямо в глаза, сказал, несколько понизив голос:
— Паттерсон хочет, чтобы я вам сообщил одну вещь. Дело в том, что я тут не на побывке. Моя эскадрилья отозвана из Северной Африки, и вчера мы получили приказ передислоцироваться на Восток, в район Лодзи. Возможно, в этом нет ничего особенного, но мне известно, что и многие другие части в последнее время перебрасываются к вашим границам. Я не знаю, что это может означать, но лично мне не хотелось бы, чтобы между моей и вашей страной что-либо произошло. Разумеется, я сообщаю вам об этом доверительно.
На какое-то мгновение я даже растерялся. Это был беспрецедентный случай: офицер гитлеровского вермахта передал советскому дипломату информацию, которая, если она отвечала действительности, несомненно, была сверхсекретной. За разглашение ее он рисковал головой. Мы опасались, как бы не стать жертвой провокации. К тому же я не знал, насколько можно доверять майору, и потому решил ответить сдержанно и стереотипно:
— Благодарю вас, господин майор, за эту информацию. Она весьма интересна. Но я полагаю, что Германия будет соблюдать пакт о ненападении. Наша страна заинтересована в том, чтобы мир между нами был сохранен. Будем надеяться на лучшее…
— Смотрите, вам виднее, — улыбнувшись, сказал мой собеседник. Вскоре он стал прощаться и уехал.
Конечно, этот разговор, как и все другое, что представляло интерес в наших беседах на дипломатических раутах, был включен в очередное посольское донесение. Их мы регулярно посылали телеграфом в Москву.