Второй допрос

Второй допрос

Все ушли в кино. Хорошо побыть одному, можно отдохнуть и поразмыслить. Я верил и знал, что есть Бог, но почему Он пошел на страдания, я до конца не понимал.

А теперь еще одна загадка — у Бога есть Царство, но кто там живет и как туда попасть? И я понял, что очень многого не знаю. Маленькое Евангелие, которое мне подарили, я прочел несколько раз от корочки до корочки.

Когда первый раз читал, казалось все понятно, но чем больше вникал в него, тем больше появлялось вопросов, на которые мне должен кто-то ответить. Нужно найти верующих, баптистов. Ведь у меня брат и родственники баптисты. И дядя Миша, проповедник, тоже баптист, все знает, выписал мне все места о Духе Святом. Я прилег в постель и углубился в чтение Евангелия. Меня очень волновали места о Божьей силе. Читая Евангелие, я не заметил, как уснул, проснулся утром. Сразу кинулся искать Евангелие, которого так и не нашел. Тут подошел солдат Коля Глухих и говорит шепотом:

— Вчера, когда мы вернулись с кино, ты спал и в руке держал Евангелие. У меня мама баптистка.

Так мы подружились. Когда настало воскресенье, мы пошли в город и нашли молитвенный дом баптистов.

После служения нас окружило много молодежи. Интересовались, давно ли мы верующие. Коля как-то замялся, а я сказал, что уже месяц. Я стал рассказывать, как повстречался с молодежью, как уверовал, как молился и Бог проговорил ко мне, что я Ему нужен. Мы были очень рады, что нашли верующих. Когда нас провожали, одна девушка подала мне записку.

— Это адрес верующих, вы можете к ним приходить, это рядом с вашей частью.

Как-то вечером мы с Колей решили воспользоваться свободным временем и сходить к тем людям, адрес которых мы имели. Быстро разыскали дом, в котором жила вдова по имени Климца, ее дочери Света и Стася, и сын Казимир. Здесь собирались верующие для молитвы, и мы с Колей стали частыми гостями в этом доме. В то время я уже сознательно молился, после отбоя уходя к реке и там, возле скалы, в уединении молился Богу. Не подозревая слежки, часто бывал в доме Климцы. Однажды подняли всех по тревоге и объявили, что пропал солдат Зинченко, и те, кто следил постоянно за мной, после того случая с Евангелием, вызвались добровольцами найти меня, а что меня искать, — они знал все мои дороги.

Устроили надо мной самосуд. Выстроили всю роту в две шеренги и пропустили меня сквозь строй. Кто был в армии и хоть один раз видел, тот знает, что это такое.

Начиная с одного края шеренги, я шел сквозь строй, а каждому солдату приказано бить меня. Били в основном кулаками, но когда я падал, поднимали сапогами. Всей этой процедурой управлял капитан по политзанятиям, мой бывший друг. На следующий день меня вызвали на допрос в особый отдел. За столом, на котором лежало мое Евангелие, сидели капитан, командир полка и еще один военный, его я не знал. Я подошел ближе к столу и начался очередной допрос.

— Это твоя книга? — указывая на Евангелие, спросил один, — садись, поговорим.

Я обратил внимание на журнал с красной полоской поперек и стал вспоминать, где же я видел его. И вдруг вспомнил первый допрос в лесу — в этом журнале я расписывался о неразглашении государственной тайны.

Значит, на меня уже завели дело, а я и не подозревал, нужно быть осторожным. На все вопросы я отвечал коротко «да» или «нет». Сначала они грозили мне, а потом стали переубеждать, что Библия — это выдумка.

— В Библии написано, что не можете служить двум господам, а ты служишь в армии, не собираешься ли ты бросить службу?

— Нет, но двум господам служить не буду. Мгновенно пришла мысль: «Зачем носишь в кармане славу?» Я достал из кармана комсомольский билет и положил на стол, сколько раз я хотел избавиться от него и так просто все получилось.

— Билет забери назад, нас просто интересует, правда, что ты молишься?

— Правда.

— А к какой вере ты принадлежишь?

У меня появилась мысль «ты Мне нужен», и я ответил:

— Я принадлежу Богу.

— Да нет, к какой секте ты принадлежишь?

— Я не понимаю вашего вопроса.

— А ты открытиям науки веришь?

— Истинная наука с Библией не расходится.

— Вот написано: вода в Красном море стояла стеною, вода — это жидкость, как она может стоять?

— Правильно, вода это жидкость, но гнал Бог море сильным ветром целую ночь, за ночь жидкость и на сто километров можно угнать.

— А что ты на это можешь ответить: Навин сказал: «Стой, солнце и луна», может такое быть, чтоб сразу остановилось солнце и луна? Ученые доказали, что солнце не вращается вокруг земли, а ты что скажешь?

О таком случае из Библии я еще и не знал, хотя догадался, что так есть написано. Вопросов было много, а ответ един: «Я этого еще не знаю». В заключение капитан говорит:

— Советую тебе покаяться.

— Я уже покаялся.

Этот ответ они растолковали по-своему. Так закончился мой второй допрос.

Каждое утро капитан задавал мне один и тот же вопрос:

— Что тебе Бог говорил сегодня ночью?

Я понимал, что он делает насмешку и поэтому всегда имел готовый ответ: Бог говорил, чтоб я был покорен начальнику… или не грубил… или не пил. Солдаты всегда слушали и ждали, что я буду говорить. Но однажды я ему ответил:

— Сегодня мне Бог сказал, чтоб я не бросал святыню перед свиньями.

Тут все засмеялись, капитану стало неудобно и после этого он уже не насмехался, но я понял, что он может мне отомстить.

Долго ждать не пришлось. Однажды зашел капитан и зачитал приказ: «За самовольную отлучку из части пять нарядов вне очереди», и от себя добавил: «С сегодняшнего дня после отбоя будешь мыть полы на двух этажах». Всю ночь я мыл полы, а днем он посылал меня на заготовку дров. Но солдаты начали жалеть меня, заготавливали сами дрова, а я тем временем отдыхал. Так прошло три дня, я уже из сил выбился, а обжаловать не мог, пока не пройдет срок наказания. И я решил облегчить себе труд. Когда все уснули, протянул шланг в коридор и открыл кран с водой, вода стала растекаться по казармам, а я лег в кровать отдохнуть и моментально уснул. Когда прозвучал подъем, все стали быстро вскакивать, но в комнатах было полно воды, никто не мог понять откуда. На это ЧП собралось начальство.

Нашли и виновного, пришлось докладывать, что во всем виноват я, работая четвертые сутки день и ночь, я забыл перекрыть кран — уснул. Мне простили такую оплошность и дали отдых на сутки. Не знаю, какое взыскание получил капитан, но на меня он был очень злой, всем давал увольнение по выходным, а мне нет, но я все же умудрился сбежать в самоволку, за что и получил десять суток карцера.

Но Бог был со мной. Находясь в карцере, я видел сон, будто стою я на берегу реки в белоснежной одежде, а на другом берегу меня ожидают. Я стал идти по воде и заходил все глубже и глубже, пока вода не покрыла мне голову, после чего я оказался на другом берегу. Я размышлял о значении этого сна, ведь я хорошо плаваю, но почему я пошел спокойно под воду и легко перешел на другой берег. Что-то новое ожидает меня, наверное состряпают дело и в тюрьму посадят. Что будет, не знаю, но на душе моей было легко, ведь эту реку я перейду. Но сон сбылся в тот же день. Часовым возле моего карцера был мой друг и брат Коля Глухих. К нему прибежал сын вдовы и говорит:

— Мама зовет срочно, а если возможно, то и дядю Гришу.

Как раз это было в обеденный перерыв, все солдаты ушли на речку купаться. Была середина июля, самая жара, на берегу и стать негде, все загорают. Коля выпустил меня, закрыл пустой карцер, и мы убежали. Я, конечно, не сильно рисковал, но Коля если бы попался, пошел бы под военный трибунал.

В доме Климцы было полно верующих, приехал служитель из Киева Петя Губенко, готовились ночью совершать водное крещение для всех новообращенных.

Вспомнили и о нас, но сразу же стал вопрос, сможем ли мы прийти ночью? Коля сказал, что он сможет проскользнуть возле дежурного, но я был под арестом, так что об этом не могло быть и речи.

— А что если днем? — предложил кто-то.

Двое побежали на разведку, но вернулись расстроенные.

— Народу тьма, весь город собрался купаться. Я стал рассказывать свой сон, как был одет в белую одежду и погрузился под воду. Сразу же нашлись толкователи сна.

— Ты сегодня примешь водное крещение.

Мы склонились на колени и просили помощи у Бога.

В это время поднялся сильный ветер, небо покрылось тучами и началась летняя гроза. Послышались возгласы.

— Это Бог услышал нашу молитву, в такую погоду никого на речке не будет и можно спокойно преподавать крещение.

Молодежь и руководители общины пошли на речку. В то время, когда все отдыхающие, бежали на крутую гору, спасаясь от грозы, мы с такой же скоростью, бежали вниз к реке. Когда мы добежали до реки, там уже никого не было. Мне и Коле одели белые халаты и среди бела дня нам преподали водное крещение. Дождь так же резко прекратился, как и начался, через пять минут после крещения снова ярко светило солнце. На берегу пропели псалом: «Не расскажет ручей говорливый никому моей тайны святой» и мы двинулись назад, в то время как солдаты снова стали идти к реке отдыхать. Нас с Колей окружила молодежь, и мы благополучно вернулись в дом, где еще раз совершили молитву, и я снова вернулся в карцер, а Коля продолжал охранять меня, чтоб я ненароком никуда не сбежал.

После крещения, казалось, весь ад восстал на нас.

Коля с дерзновением рассказывал о Христе, было много слушателей, а противников еще больше. Религиозная пропаганда запрещалась, и вина ложилась на меня, все считали, что я обратил Колю в свою веру, а Коля еще двоих. За каждого уверовавшего мне добавляли срок.

Капитан рассвирепел и предъявил мне ультиматум:

— Или покайся, или начнешь гнить в карцере и догниешь в тюрьме.

Здоровьем я был слабый, при хороших условиях я еще держался, но в карцере давали только хлеб и воду, и я быстро ослабел. Я сравнивал капитана с Гримбергом и не чувствовал особой разницы между ними. Капитан каждый день требовал отречения и покаяния.

Однажды выстроили весь батальон и привели меня.

Чувствую, все это не к добру. Вышел комбат, начал говорить о моем прошлом.

— Григорий был лучший солдат, но попал под влияние религиозной пропаганды и покатился вниз. Он хорошо подумал, осознал и хочет покаяться перед всеми.

Дали мне слово.

— Я верю в Бога, хорошо осознал, что весь мой пройденный путь был промысел Божий и я хочу покаяться. В Евангелии написано: «исповедуй грехи свои» и в своем покаянии я хочу исповедать грехи. Вы все знаете, что раньше я курил, но теперь покаялся, раньше выпивал, но покаялся, я был безбожник, но теперь христианин.

После такого покаяния меня снова отправили в карцер. Однажды приходит ко мне капитан, ласковый такой, улыбается и говорит:

— Я упросил начальство, чтоб тебя освободили, и ты будешь полностью в моем распоряжении, пойдем, с тобой хотят поговорить.

Меня вывели из карцера. Иду по дороге и думаю:

«Так просто, по-доброму уже из рук не выпустят».

Зашли в особый отдел. Разговор состоялся очень вежливый, но я решил отмалчиваться, все равно добра не жди. Прочитали целую лекцию:

— Религия это заблуждение, она умирает вместе со стариками. Это пережитки капитализма, выдумка эксплуататоров. Наука доказала, что Бога нет и верят в Него только забитые, неграмотные люди. В твои двадцать три года ты прошел Крым и Рим, сам знаешь, кому выгодна религия. Ты был первым помощником по политзанятиям и мы хотим восстановить тебя. На работу и в наряд посылать не будем, пусть твоя голова немного проветрится, что скажешь, товарищ капитан?

— Григория я понимаю, невозможно сразу от всего отказаться, для этого надо время. Мы были хорошими друзьями, теперь я прошу вас, дайте мне срок один месяц, пусть Зинченко будет полностью в моем распоряжении.

Клянусь своими погонами, что через месяц я его перевоспитаю, если же нет — сниму свои погоны.

Речь его была уверенная, а я так и не проронил ни слова. Мы ушли. Вскоре он сильно заболел и попал в госпиталь. Врачи признали у него открытый туберкулез легких и через месяц его уволили в запас.

Я не говорю, что Бог его наказал. Благодарю Бога и думаю, что для него это лучше, он поклялся своими погонами, что через месяц их снимет и ровно через месяц он их снял.

Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом. Думал капитан сгноить меня в тюрьме, но я благополучно вернулся домой, после всех испытаний остался христианином.

Думал, что спокойно буду жить, да где там…

Весна 1950 года. Прошло восемь лет скитаний и вот свобода. В армии прослужил пять лет. Дали мне сухой паек на три дня, деньги на дорогу и старую шинель — это вся моя зарплата за пять лет.

Дома, конечно, все изменилось. Оля вышла замуж.

Володя женился и заботу о младших взял на себя.

Тяжелые это были годы, после войны кругом разруха да еще и неурожай.

Остановился жить я в семье брата. Воспоминаниям не было конца и на мой вопрос, как живешь, братишка ответил:

— Хорошо, Ваня с Раей подросли, помогают.

— А хлеб для помощников есть?

— И хлеб есть, и молоко.

Так прожил нахлебником неделю. Потом услышал на кухне голос Паши, Володиной жены.

— Володя, сегодня последнюю муку использовала и картофель на исходе, что будем делать, ведь только апрель месяц и на сирот опять ничего не дали.

— Пойду просить у начальства в долг под новый урожай.

— Володя, ведь это не день и не два, четыре месяца надо прожить.

На завтрак Паша поставила лепешки с молоком. А я и говорю:

— Володя, ты говорил, что хлеб имеешь, а я слышал ваш разговор с Пашей на кухне.

— Тогда, когда ты спрашивал хлеб был, но уже прошла неделя.

— А деньги у тебя есть, чтоб купить муки?

— Какие деньги? В колхозе нам не платят, работаем весь год за трудодни. В прошлом году так заплатили, что до апреля месяца только хватило. Теперь вот буду просить в долг под новый урожай.

Стали мы обсуждать, как дальше жить.

— Жениться надо тебе, Гриша. Но ищи себе невесту побогаче, езжай в город. В нашей деревне одна беднота, да и мне полегче будет. Приданое разделим пополам сестричку я себе оставлю, ей двенадцать лет. А Ваню тебе, он уже взрослый, ему четырнадцать лет, в городе можно устроить на работу.

— Благодарю, Володя, добрая у тебя душа, осталось немного, найти жену, а приданое уже готово. Потерпи немного: семь лет ты их кормил, поил и одевал, пару месяцев пусть моя часть у тебя еще побудет.

Распрощались мы, и поехал я в город. Братишку Ваню, мое «приданое» оставил в селе, а с собой взял совсем немного: солдатскую рубашку, брюки и рваные ботинки — все, что было на мне. На дорогу Паша положила последние лепешки, а в сердце теплилась надежда:

«Все будет хорошо».

Я продолжал молиться. В первый же день нашел работу, устроился в общежитие и получил аванс в долг до получки. В субботу я постирал свою одежду и в воскресенье пошел на собрание к баптистам. Верующих было очень много, около двух тысяч. После служения вся молодежь пошла в парк. Ребят было очень мало. В основном молодежь состояла из сестер, ведь время было послевоенное. В парке устроили обед, каждый принес с собой продукты, только я был гостем. В тот день познакомился со многими. Я еще несколько раз сходил в собрание, а потом перестал. Одежда совсем порвалась и мне не в чем было пойти в собрание, но я не прекращал молиться и свою судьбу передал в руки Бога. Среди множества девчат легко ошибиться в выборе, а Бог знает всех.

Стал я молиться: «Не надо мне богатую жену, как советовал мне мой брат Володя. Пусть она будет бедная, но добрая душой, чтобы много горя уже перенесла, чтобы мое приданое любила». И сегодня я скажу: «Жена мне Богом дана».

Я не знаю, все ли молодые девушки просят у Бога себе мужа, друга жизни, но моя жена решала этот вопрос с Богом.

Жила она в очень большой и бедной семье. Отец у нее был служителем и хорошим христианином. Воспитывал детей в послушании Господу и родителям. Учил любить людей, никогда не носить зла в сердце, прощать людям их недостатки. Родители ее жили в деревне.

Работала она в Райпотребсоюзе калькулятором производства, а потом была переведена на должность заведующей Карточного бюро, так как продукты в то время распределялись по карточкам на каждого члена семьи.

Когда начались гонения на верующих, ее уволили с работы «по собственному желанию». В то же самое время уволили с работы отца и старшую сестру. Не найдя никакой работы в своем районе, с тремя рублями в кармане она приехала в Харьков в надежде найти себе работу. Тут ей удалось устроиться по специальности в столовой. Посещала собрание баптистов. Среди молодежи она отличалась молчаливым характером.

Конечно, ей, как и всем, хотелось иметь друга жизни, но смотря на жизнь своих подруг, которые вышли замуж за неверующих, она стала взывать к Богу. Не раз склоняясь на колени, просила в своих молитвах: «Господи, Ты видишь мои истекающие силы, прошу пошли мне друга жизни. Друга жизни, конечно, верующего. Но если суждено мне быть одной, то помоги остаться верной Тебе до конца».

И вот однажды приснился ей сон. Ясный солнечный день. Она стоит на огромной лестнице, посреди которой водопадом течет вода, а по сторонам ходят люди. Кто-то сказал ей: «Вот твой муж». Она оглянулась и увидела, что идет к ней молодой человек. Высокий, красивый, волосы черные. Одет был в военную гимнастерку.

Проснулась, сон как сон и она про него быстро забыла.

Я сменил военную форму на гражданскую, заимел много друзей, но искал подругу. Однажды, после вечернего собрания я возвращался трамваем домой в общежитие. Было поздно. Вижу, девчонка смотрит на меня и я стал рассматривать ее. Раньше никогда не видел.

Один ее взгляд меня пленил и я подумал:

«Вот если б ты была христианкой, да, такая за меня и не пойдет». Но все-таки не устоял и решил познакомиться.

— Откуда едешь?

— Из собрания, мы же вместе там были. Я осмелел и предложил.

— Можно, я вас провожу?

— Можно, но только до ворот, у меня хозяйка очень строгая. В трамвае мы разговорились. Она рассказала, как перенесла гонения. И я полюбил ее всей душой. И вот мы уже приехали и идем домой. Я не знаю, с чего начать разговор, но твердо решил сделать ей предложение.

— Ты что одна, у тебя что, нет друга? Она промолчала.

Мы идем рядом и вдруг меня осенило, что я даже не спросил, как ее зовут.

— Скажи, как тебя зовут?

— Зовут меня Варя, родом из Курской области.

— А я в жизни имел разные имена, не знаю даже как представиться.

— А я знаю, вас зовут Гриша.

— Но это чудо, откуда ты меня знаешь, я впервые тебя вижу!

— Но я вас видела когда вы только приехали, еще в парке. Часто видела вас на собрании, вы всегда садитесь на балконе справа. Видела вас на беседе молодежи и слышала ваш рассказ о встрече с Богом. Ну, вот мы и пришли. Конечно, я видела вас еще один раз, но это было давно.

— Где, когда?

— Долго говорить я не могу, меня хозяйка ждет.

— Ну хорошо. Тогда еще один вопросик. Ты согласна выйти за меня замуж?

Она сначала растерялась, а потом говорит:

— Я очень бедная, у меня и приданого нет. Если ты возьмешь, я согласна.

— Это не беда, что у тебя нет приданого, зато у меня есть, братишка мой — он круглый сирота. Скажи, а где ты меня видела раньше?

— Во сне.

Так мы договорились и в скором времени поженились с Варей. Свадьбу справили у брата Володи в деревне. Это было в 1950 году. Жили мы бедно, но дружно. Наше приданое увеличивалось, родилось у нас шестеро детей. С большими трудностями, но нам все же удалось построить дом, в котором, как в рукавичке, находили приют младшие сестры моей жены, а также все верующие, которым негде было жить. Не было такого случая, чтоб мы отказали нуждающемуся в помощи. Также в нашем доме постоянно проходили собрания евангельских христиан-пятидесятников. Однажды я пришел с работы утром, после ночной смены, это было 26 января 1962 года.

Получку нам тогда задержали и я ничего не купил. Варя встретила меня со слезами.

— Положила детей спать полуголодными, сама ничего не ела и на сегодня ничего нет, а ведь тебя сегодня заберут. Во сне я подошла к окну и увидела «черный ворон» и уже наяву я закричала: «Ой, приехал «черный ворон» и забрал Гришу». Все дети подхватились и мы ночью молились за тебя.

Не успели мы решить вопрос, чем накормить детей, как явились незваные гости. Они предъявили документ на право обыска и начали переворачивать в доме все вверх дном, ища запрещенную и иностранную литературу. Я расписался о том, что у меня ее нет. Но они не внимали этому и перевернули весь дом, так ничего и не найдя. Это был обед, старшие дети, Витя и Таня возвращались со школы домой. От пытливого детского взгляда не ускользнуло то, что возле каждого дома стояли соседи и провожали их сочувствующими взглядами, приговаривая: «Бегите домой, бегите». Забежала Таня, вся в слезах, растерянно глядя на чужих людей в доме.

Увидев, что все живы бросилась ко мне на руки. Ей три дня назад исполнилось девять лет. Через некоторое время прибежал и десятилетний Витя, глянув на всех изучающим взглядом, молча стал возле меня. После обыска мне предложили:

— Оденься, немного поговорим на улице.

Жена в слезы:

— Дети, прощайтесь с папой, дяди забирают его у нас.

Малыши подняли плач.

— Зачем терроризируешь детей, мы заберем и их у тебя.

— Варя успокойся, мы только поговорим, и я вернусь.

— Да ты что, не читал «у арестованного сделать обыск»? Ведь ты арестованный.

Тут только я понял, что они меня хитростью берут.

Тогда я сказал детям: «Давайте помолимся». Склонил колени, Варя упала рядом, а дети, как бы желая защитить меня от этих злых людей, окружили нас кольцом и, не обращая внимания ни на соседей, которые набились в дом, ни на незнакомых мужчин, начали взывать к Богу.

Удивительная это была молитва. Моя пятилетняя дочка Наташа на этой молитве дала обещание Богу, что будет Ему служить всю свою жизнь, даже если и папа не вернется. Обету этому она осталась верной, никогда прелести этого мира не трогали ее сердца. Таня на этой молитве решила, что она никогда не преклонит колени перед людьми, только перед Богом. Сколько же твердости было в этом маленьком сердечке, что она даже не проронила ни слезинки, чтоб эти неверующие не видели ее страданий. Когда молились «Отче наш», моя годовалая Люба, которая только училась разговаривать, после слов: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», добавила: «И сахайку». Ее молитва была услышана, в доме никогда не переводился сахар. Соседи, наблюдая за этой картиной, рыдали. После молитвы я обнял жену и детей, поцеловал их и только стон вырвался из моей груди: «Храни их, Боже».

В тот день забрали еще пять человек, и все они были многодетные. Нас судили по статье 209, которая гласит: «Посягательство на жизнь и здоровье граждан Советского Союза под прикрытием религиозных служений».

Мера наказания до пяти лет. «Посягательство» — значит несовершенный факт, но он мог бы совершиться, если бы не помешали другие обстоятельства.

В газетах постоянно печатались статьи о том, что появились секты, которые приносят в жертву детей, чтобы замолить свои грехи. О нас писали, что раскрыта ужасная религиозная секта. Главарей всех арестовали и будут судить по статье двести девятой, которая гласит: «Посягательство на жизнь граждан…». Читая такие газеты, можно было принять все за чистую монету. Ведь если пишут в газетах, то это правда.

После ареста прошло уже четыре месяца, а на допрос не вызывали ни разу. Только уже перед судом меня вызвали подписать акт обвинения. Обвинительное заключение составило четыре тома и чтобы это все только прочитать, нужна неделя. Следователь Беляев сообщил, что по делу проходят трое пострадавших в качестве свидетелей. Прочитал их фамилии, две из которых я даже никогда и не слыхал, а третья была Ира Зинченко, моя однофамилица. В обвинении было написано: «Все трое лечились в психиатрической больнице. Умственные отклонения произошли на религиозной почве. Больная Ирина Зинченко была взята из больницы под строгое наблюдение врача-психиатра. Два раза в год она проходит осмотр в психоневрологическом институте». Этот документ был заверен профессором института.

Двое, которых я никогда не видел и ничего о них не слышал, не тронули мое сердце. Но за Иру я сильно смутился. Знал я ее около восьми лет, умственных отклонений за ней никогда не замечал. Многие места из Евангелия она знала на память и помнила, где это написано. До уверования закончила институт, работала бухгалтером. Я был очень поражен, неужели за эти четыре с половиной месяца, пока я находился под арестом что-то произошло с Ирой? Я спросил у следователя, когда он последний раз ее видел и что с ней случилось? Но он ответил, что никогда ее не видел, а документы получил из института. Я был очень расстроен за нее, ведь она была христианкой. В этот вечер моя молитва была за Иру. Я молился, чтоб Господь освободил ее из больницы, ведь из-за нее одной все могут пострадать. И чем докажешь, что в ее болезни никто не виновен?

О тех двоих, чьи имена были упомянуты в документе, я узнал позже. Первая была Коваленко Вера. В восемнадцатилетнем возрасте, будучи христианкой, она получила срок двадцать пять лет тюремного заключения, но через семь лет была освобождена и отправлена в психиатрическую больницу, где и умерла. В Харькове никогда не была. (Не представляю, как она могла быть свидетелем на суде.) Вторая свидетельница работала грузчицей на заводе. Однажды, когда перевозили тюки на машине, она сидела сверху и во время езды упала.

Разбила голову, долго лежала в психиатрической больнице и вышла оттуда инвалидом. В собрание христиан она никогда не ходила. Узнав, что будут судить верующих за то, что она по их вине стала больной на голову, взяла документы инвалидности и пошла в областную прокуратуру. Там она оскорбила начальника, за что ей дали десять суток ареста. Это произошло в те дни, когда нас судили.

И вот начало суда. Нас судили сразу шесть человек, в том числе и одну старушку, которой в то время было более шестидесяти лет. День суда даже не сообщили нашим женам. По всему городу были развешены объявления, которые гласили: «Разоблачена запрещенная секта христиан. Обвиняются в посягательстве на жизнь граждан СССР. Суд будет показной, вход свободен для всех желающих». Зал был забит людьми, около двух тысяч.

Начался первый день суда. Старушку Мотю, так звали нашу сестру, вывели под руки, так как она совсем изнемогла за четыре с половиной месяца. В камерах было ужасно жарко и их никогда не проветривали. Камеры были рассчитаны на десять заключенных, но там держали до пятидесяти человек. В углу стояла «параша» и к утру, как обычно, она была переполнена. Утром, когда убирали камеру, пол мыли хлоркой. Конечно, от такого воздуха у молодого человека закружится голова, а наша старушка Мотя сидела в такой камере. Ежедневно, кроме воскресенья, всех выводили на получасовую прогулку, но наша Мотя была лишена и этого. Камера была на третьем этаже, а по ступенькам она не могла спускаться, поэтому все четыре месяца она пролежала в камере.

Допрос начали с Моти.

— Почему ты не подписала обвинительный лист?

— Я не умею писать, я не знаю буквы.

— Тогда вместо подписи поставь крестики.

— Поставьте их сами.

Так старушку Мотю и судили без ознакомления с делом. Как начался суд, я не помню, был очень занят одной мыслью, почему в зале нет моей жены? Суд был показной, неужели ее не пустили? Всматривался в лица людей, но ее не мог найти. Не было в зале и детей, несмотря на то, что все подсудимые были многодетные.

В зале также не было моих сестер и братьев. Вдруг увидел

— возле стены поднял руку мой братишка Ваня. Он уже отслужил три года в армии танкистом и снова вернулся к нам жить. И вот я увидел, что к нему подошли двое взяли под руки и вывели. Я так сильно расстроился, что не услышал даже вопроса, который мне задали. Меня стали толкать в бок и тут только я услышал грозный голос судьи:

— Подсудимый Зинченко, почему не отвечаешь на вопросы. Еще раз спрашиваю, вас обвиняют по статье двести девятой уголовного кодекса Украины, считаете ли вы себя виновным?

— Нет.

— На каком основании вы опровергаете обвинение.

— Если вы в законе напишете, что разрешается пить только стакан воды, а я выпью два, то я виновен перед тем законом, что вы написали, но перед своей совестью и перед народом я не виновен. В вашем законе написано, что запрещается молиться Богу, а я молюсь, я не виновен ни пред своей совестью, ни пред Богом. Согласно вашему закону я виновен, но пред Богом я чист.

Судья объявил народу:

— Зинченко признал себя нарушителем закона. Он обвиняется по нескольким статьям. В нашей стране запрещается эксплуатация человека человеком, а есть данные, что в сентябре 1960 года группа молодежи из их секты, выходной день отработала на уборке картофеля и весь свой дневной заработок отдала ему, что вы скажете в свое оправдание?

— Да, это правда, но я их не нанимал и даже не знал о их желании помочь мне. В тот день меня послали проведать группу верующих стариков, живущих далеко от города. Когда я вернулся домой, то во дворе лежала картошка. Я даже и не видел, кто ее привез. Мне жена рассказала, что это молодежь из нашей церкви, а не секты, как вы называете, привезла картофель.

— Второй вопрос. Вы купили костюм, который стоит вашей месячной зарплаты. У вас шесть детей и на ту зарплату, что вы имеете невозможно прокормить детей.

Откуда у вас деньги?

— Это правда, я купил себе первый костюм за свои тридцать шесть лет. Жена родила и ей выплатили одноразовое пособие на шестого ребенка. Вот к этим деньгам я еще немного добавил и купил костюм средней стоимости.

— Третий вопрос. У вас шесть детей и жена не работает, каким образом вы содержите свою семью?

В первых рядах сидели журналисты. Они быстро записали вопрос и стали смотреть на судью, как бы спрашивая: «К чему такие глупые вопросы, что здесь общего с покушением на жизнь людей?» Я не стал объяснять, что мои дети не пьют вдоволь молока, что у них нет переменной одежды, а просто сделал сравнение.

— У моего дедушки было шестнадцать детей и он всех их выкормил при царе. У меня только шесть детей, и я живу при Советской власти.

Здесь я спохватился, не наговорил ли чего лишнего, не оскорбил ли власть, чего доброго, еще и политическую статью пришьют, тогда я пропал, с тюрьмы не выпутаешься. И я решил молчать, да меня и не спрашивали больше. Начался допрос брата Николая.

Судья зачитал его дело:

— Козелько Николай Михайлович, украинец, 1930 года рождения. Рецидивист. Судим в 1949 году. Был приговорен к смертной казни, но смертная казнь была заменена двадцатью пятью годами тюремного заключения, после чего должен отбыть пять лет ссылки, а после ссылки на пять лет лишался всех гражданских прав.

И тут судья весь свой гнев обрушил на Николая.

— Это террорист, изменник Родины задумал разрушить Советскую власть. Он участник банды террористов, расклеивал листовки по деревне, призывая весь украинский народ освободиться от власти Москвы. Он призывал к отделению Украины от России, призывал разрушить Социалистический строй, разрушить колхозы, а землю передать народу в частное владение. Он со своей группой призывал к восстановлению капиталистического строя. И это все было в то время, когда наша страна была ослаблена в борьбе с фашизмом.

Советская Армия добивала фашизм в его собственном логове, а этот человек восстал против такой могучей страны, страны Советов. Его помиловали, смертный приговор отменили, оставили в живых, чтобы он своими глазами увидел мощь Советского государства, по амнистии освободили из лагеря, а он… организовал запрещенную в Советском Союзе религиозную секту пятидесятников. Он был старшим на их Богослужениях, на молебнах читал Евангелие и совершал хлебопреломление. Не уведомляя органы власти, тайно совершал водное крещение. Он!!! Он и его секта обвиняются как посягатели на жизнь и здоровье граждан Советского Союза. В продолжение длительного времени мы собирали данные о их служениях, их религиозном дурмане, что и отразилось на здоровье безграмотных стариков и старух. Но за последнее время в их сеть попало много грамотной и даже с высшим образованием молодежи. Сегодня наша задача — разоблачить принародно опасность данной секты и спасти молодежь от гибели.

Наша задача — изолировать всех сектантов от народа.

В таком духе прошли три дня суда. Вызывали и допрашивали ежедневно не менее десяти свидетелей из верующих. Вопросы были в основном одинаковые.

— Знаете ли вы подсудимых?

— Знаю.

— В своих проповедях, читали ли они запрещенную литературу — Евангелие или Библию?

— Да, читали из Библии.

— Есть данные, что Козелько вел пропаганду против Советского Союза, агитировал молодежь не брать оружие и отказываться от службы в армии. За ложные показания вам грозит тюремное заключение сроком до двух лет.

— Ложь говорить не будем. По Писанию это грех, пропаганды и агитации не слыхали.

Каждый вечер по телевизору показывали нас, подсудимых, но не суд. Диктор объявлял, что свидетели дали показания о великих злодеяниях подсудимых. Город волновался, как встревоженный улей. На заводах и фабриках проходили собрания о том, что судят злейших преступников, которые приносят в жертву людей. Народ требовал высшей меры наказания — казнить их через повешение и принародно. Газеты писали статьи одна другой страшнее: «Дети — жертва секты», или: «Хотел в небо попал в психбольницу», или «Неудачная жертва».

В зале же суда была совершенно другая обстановка, задавались одни и те же вопросы: «Принуждают вас молиться или вы сами молитесь? Ведь становиться на колени и молиться — это рабство». Помню, как одну старушку-христианку, лет семидесяти, привезли в свидетели.

— Верите ли вы, что есть Бог?

— Верю, сынок, раз я есть, значит и Бог есть.

— Верите ли вы, что Бог простил вам грехи?

— Верю, сынок, покайся и тебе Бог простит.

— Вы говорите на незнакомом языке?

— Покайся, сынок, и ты заговоришь красивым языком.

— Вы верите, что Бог вас примет на небо?

— Покайся, сынок, и тебя Он примет.

— Верите, что святая дева Мария родила Сына?

— Поверь, сынок, не смогла б грешная родить Святого Сына.

— Вы верите, что Бог этого Сына принес в жертву за народ?

— Покайся, сынок, ведь эта жертва была и за твои грехи.

В зале поднялся шум, кончилось терпение у народа, стали выкрикивать: «Ближе к делу, сколько можно слушать бессмысленные вопросы, где свидетели против убийц».

Прокурор потребовал прекратить беспорядок. Объявил, что суд переносится на четвертый день. Завтра будут свидетельствовать пострадавшие.

Начался четвертый день суда. Зал был забит до отказа. Еще немного и будут раскрыты все преступления сектантов, будут пострадавшие свидетели. Прошло больше часа, а суд все не начинался. Звонок. Вошли представители судебной коллегии. В зале наступила мертвая тишина, начался четвертый день суда.

Привели Ирину и прокурор спросил у нее:

— Пострадавшая Зинченко Ирина, вы знакомы со всеми подсудимыми?

— Да, знакома.

— Сколько лет вы их знаете?

— Лет восемь.

— Согласны давать все верные показания?

— Согласна.

— Вы выступаете перед судом как пострадавшая на почве религиозных предрассудков. Вы согласны засвидетельствовать пред всеми причину вашей болезни?

— Нет, я чувствую себя совершенно здоровой.

— Здесь присутствует общественный обвинитель, доцент Психоневрологического Института товарищ «Н», который может подтвердить устно. Но мы имеем также и письменное подтверждение из истории вашей болезни.

Он достал лист бумаги и стал выборочно читать:

— Зинченко Ирина имеет высшее образование и на почве религиозного стресса имеет умственные отклонения. В данный момент находится под постоянным наблюдением врачей. От госпитализированного лечения отказывается, советы врачей игнорирует. Последние два года ее болезнь прогрессирует. Ей запрещено посещать церковные богослужения, которые отрицательно действуют на ее здоровье. Разрешается только легкий физический труд». — Стоят подписи врачей и заверено доцентом института.

На все вопросы судьи Ира отвечала словами из Евангелия, что совершенно вывело судью из равновесия. Он объявил, что ответы Зинченко Ирины свидетельствуют о том, что она религиозная фанатичка. Слово предоставили общественному обвинителю. Это был профессор атеистических наук. Он начал возвышенную речь против Библии, доказывая, что все места Писания противоречат одно другому. Периодически обращаясь к Ире просил, чтоб она объяснила то или другое место. Ира на все вопросы отвечала удивительно мудро, я внутренне благодарил Бога. Чтоб сделать насмешку над Библией, профессор задал ей вопрос:

— Как понять Евангелие Иоанна, первая глава, восемнадцатый стих? Там написано, что Бога никто, никогда не видел. А в Библии, когда Бог обращался к Моисею, написано: «когда Я (Бог) буду проходить ты увидишь Меня», — что ты скажешь на это?

Ира спокойно ответила, что такого в Библии не написано. Атеист стал горячиться, доказывая, что он разов десять прочитал Библию, Коран, знаком с Буддизмом. Но Ира снова повторила:

— Такого нет в Библии, вы выдумали. Тогда он спросил:

— А как же там написано? «Ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо». Исход 33 глава, 23 стих.

Так закончился допрос Иры. После всего этого она обратилась к прокурору:

— Разрешите задать вопрос профессору-психиатру?

— Задавайте.

— Скажите, пожалуйста, каким ответом вы остались недовольны?

— Благодарю, доволен всеми.

— Могу ли я еще задать вопрос?

— Пожалуйста.

— Скажите, пожалуйста, на каком основании вы выдали справку, что я умопомешанная? Ведь я вас впервые вижу и вы меня видите в первый раз, не так ли? Я никогда к врачам не обращалась и в психиатрической больнице никогда не была. На учете нигде не состою. Относительно физической работы никто мне советов не давал. А вы знаете где я работаю? Я работаю на электронно-вычислительной машине. Таких машин в нашей стране еще не выпускают. На двух самых больших заводах «Турбинном» и «ХЭМЗе» только три человека знают, как на них работать. Предоставленная справка сфабрикована.

Тут судья моментально выхватил микрофон из рук Ирины. Суд прервали и судебная коллегия ушла на совещание, которое длилось около двух часов. В зале поднялся шум — одни возмущались, а другие восхищались, но ответа на вопрос: «Где же жертвы? Где пострадавшие?» не было. Судья зачитал приговор:

— Козелько Николай — пять лет лагерей строгого режима, после чего пять лет ссылки и конфискация имущества.

Так как из имущества оказалось одно единственное пальто, то его и забрали, а ведь эта семья ожидала третьего ребенка.

— Дуртан Матрена — 1,5 года тюрьмы и конфискация имущества.

Так бедная старушка и осталась без дома.

По болезни ее освободили через восемь месяцев и она еще долго скиталась, бездомная, среди верующих.

— Рубашка Николай, Чубенко Федор и Горькавый Иван получили по три года лагерей.

Мне дали полтора года лагерей. Отбывать срок отправили в лагерь на Холодной Горе города Харькова. Я успокаивал себя стихом из Евангелия: «Гнали Меня, будут гнать и вас».

Лето 1962 года было особенно жаркое. Работал я в трудовой колонии общего режима в литейном цехе. Работа была тяжелой, расплавленный чугун носили вручную. Хотя прошли времена и многое забыто, но друга своего, Женю Сирохина, брата из баптистов, с которым познакомился в лагере, не могу забыть. Он был судим по той же статье, что и все христиане. С ним мы встречались ежедневно на «пятачке» — несколько деревьев и пешеходная дорожка вокруг, место, где заключенные имели получасовую прогулку. Весь лагерь, состоящий из пятисот человек, ходили один за другим по этой дороге.

Женя выходил на пятачок рано и стоя на обочине с палочкой в руке, ведь он был совершенно слепой, обычно пел псалом.

— Над Родиной нашей восходит заря, о братья и сестры, вставать нам пора.

Подойдя тихо к нему, я слушал. Голос у Жени был приятный, мягкий. Немного погодя, я подходил к нему и брал за руку. Он сразу же говорил:

— Это ты, Гриша? Ну пошли, браток.

В разговорах, он всегда меня называл «браток». Он брал меня под руку, и мы ходим вспоминая свою прошлую жизнь, семью. Порой и забудешь, что ты в лагере. Помню, я спросил его:

— Женя, расскажи, как ты потерял свое зрение.

— Э, браток, то были самые тяжелые годы моей жизни.

Отец мой умер рано и мы жили с мамой. Кончил семь классов и началась война, тогда мне было пятнадцать лет. В семнадцать лет попал на фронт. За три месяца мы прошли военную подготовку и сразу же на передовую.

Оружия нам не дали, а сказали, если товарища убьют, берите его винтовку и воюйте. Окопы рыли с напарником и одной винтовкой воевали. И вот во время боя убило моего напарника, а меня землей засыпало. Я был ранен.

Меня привезли в лазарет, забинтовали все лицо, лишь только нос и рот было видно. Через три дня, когда делали перевязку, открыли мне глаза, я ничего не видел. Так и отвоевался, остался слепым на всю жизнь.

Приехал домой, на иждивение мамы. Позабыт, никому не нужен, даже петь перестал. Целыми днями сидел возле дома. Кто проходил мимо меня, а кто и заговорит ко мне. Глазами я не вижу никого, а как заговорит, то сразу представляю, кто со мной говорит и даже в какой одежде он. Бывало, как вспомню школу, то весь класс предо мной будто встал. Однажды вечером в субботу я как обычно сидел возле дома, вдруг слышу голос:

— Узнаешь меня?

— Зоя, это ты? Откуда ты?

Среди тысячи голосов я узнал бы ее голос, девчонка из моего класса… Она присела рядом. Мне стало обидно за свою судьбу, ведь я никому не нужен. И тут я услышал ее тихий голос:

— Женя, чего ты плачешь?

Я не поверил ее словам, неужели мои глаза могут плакать? Я провел рукой по глазам.

— В Евангелии написано: «Бог отрет всякую слезу с очей».

— Эй ты, штундистка, чего к нему пристала?

— Зоя, а ты в самом деле штундистка, в Бога веришь?

— Да, Женя, я христианка, хожу в собрание уже два года. Нашла я счастье в жизни.

— Какой же он? Такой красивый как и ты?

— Я не пойму тебя. Женя, о ком ты говоришь?

— За того, кто счастье тебе дал, за мужа.

— Ты меня не понял, я не замужем, но я христианка и счастливой меня сделал Христос. Завтра воскресенье, я иду в служение, хочешь, пойдем вместе.

Собрание меня не интересовало, но пройтись вместе не против, да и обидеть не хотел. Так мы и договорились.

С тех под, каждое воскресенье я посещал собрание, через время обратилась к Господу и моя мама. На следующее лето мы приняли водное крещение, я был счастлив, что спасен.

Осенью я подошел к нашему дьякону и спросил:

— Что мне делать, я хочу жениться. Но он задал мне странный вопрос:

— А кого ты выбрал?

— Как я могу выбрать если я не вижу, кто согласится взять такое горе на всю жизнь, тот и будет для меня самый дорогой человек.

— А сейчас есть у тебя самый дорогой человек?

— Есть, Зоя. Она первая побеспокоилась за мою душу, но знаете… За нее я и думать боюсь. Я калека… Слепой.

— Хорошо, брат, я поговорю с ней, потом и решим.

Нас обвенчали. Сейчас у нас пятеро детишек.

— А за что тебя судили?

— Ты слышал про типографию «Христианин», которая печатает Евангелие. Все Евангелия, отпечатанные в этой типографии, считались запрещенной антисоветской литературой. Я со своей тринадцатилетней дочкой занимался транспортировкой Евангелий. Однажды приехал домой, а жена говорит, что у нас был обыск в доме и чемодан с Евангелиями забрали. За это меня и судили по 209 статье, обвинили в распространении запрещенной литературы, которая действует на психику человека. Мне дали три года и нас с женой лишили родительских прав. Так я и не знаю судьбу моих детей, где они сейчас.

Из письма Женя узнал, что когда его жена вернулась домой после суда, детей дома уже не было. Подогнали автобус и детей увезли. Старушки, которые присматривали за детьми, подняли крик. Двое из приехавших объяснили, что отец потребовал привезти детей попрощаться. Зое никто не говорит, куда их увезли, по всей стране их тайно ищут верующие. Старшую Танечку нашли за двести километров, жена уже ездила к ней. А недавно мне сообщили, что нашли малютку Леночку, ей сейчас полтора годика.

Как-то на прогулке Женя дал мне письмо.

— Прочитай, браток.

«Дорогой Женечка, сообщаю тебе радость, у нас родился сынок и я назвала его твоим именем. Женя. И еще одна радость — друзья разыскали всех деток, они находятся в интернатах по разным городам, но я была только у меньшей, Леночки. Меня пустили с условием, что я не буду с нею говорить, а только посмотрю со стороны. Леночка игралась во дворе, там было много таких же малышей, как и она. Я не смогла удержать слез, но заведующая предупредила: «Не терроризируй детей, к чему слезы?» Я ответила: «Не могу удержаться, это же моя доченька, Леночка». Леночка услышала мой голос и закричала: «Мама! Мама!» — Женечка, пойми сам, мое состояние.

Заведующая тоже заплакала и разрешила подержать Леночку на руках, свидание было только пятнадцать минут. Пусть Бог тебя благословит. Целую, твоя любящая жена Зоя».

Я отдал ему письмо, а перед глазами стояли мои дети, их у меня тоже осталось шесть.

— Не печалься, Женя, как-то все устроится. Ведь нас тоже решением исполкома лишили родительских прав, но мои пока еще дома. Варя рассказывала на свидании, как она прятала детей при виде любой машины. Соседи у нас хорошие, дают приют моим детям. Витю и Таню в школу не пускала до тех пор, пока директор школы не пообещала, что без жены детей в детдом не отправят.

Как будто все успокоилось, но с сентября детей опять начали оформлять в детский дом, в это время уже и третий сын Толик пошел в школу. Вспоминается один случай, который Таня мне рассказывала на свидании, была она тогда в третьем классе. Приехали в школу корреспонденты из газеты. Директор школы вызвала ее к себе в кабинет для беседы. Двое мужчин и женщина, директор школы, решили убедить эту десятилетнюю девчонку, в том, что нет Бога.

— Ты веришь в Бога, а ты Его когда-нибудь видела?

— Я и Ленина никогда не видела, но все равно верю, что он был.