Бухенвальд

Просидел я в той тюрьме два с половиной месяца и оттуда меня отправили этапом в Бухенвальд. Была осень тысяча девятьсот сорок третьего года. С Дрезденской тюрьмы вместе с другими заключенными погрузили в спецвагоны. Дали сухой паек. Хлеб черный, много, с полкило и даже немного маргарина. В конце вагона находился бачок с кипятком. Я подумал:

— Так жить можно.

Тогда я еще не знал, куда нас везут. Когда приехали к месту назначения, вагоны оцепили военные с собаками.

Ряд крытых машин с решетками на окнах, дожидались нас. Погрузили в машины, мне досталось место возле окна, из которого я стал рассматривать местность. Сработала старая привычка запоминать названия населенных пунктов, поэтому я запомнил, что находились мы на станции Ваймар. По извилистой узкой дороге машины медленно поднимались в горы. Начался лиственный лес, сделали остановку, чтоб проверить всех по списку. После проверки снова стали подниматься в горы. Потом было еще несколько проверок. Я все время недоумевал, почему такая предосторожность. Внимательно смотрел в окно, стараясь запомнить каждый поворот, хотя совершенно не понимал, куда нас везут. Сколько бы я ни смотрел, вокруг мог видеть только лес и узкую полоску дороги, по которой мы поднимались все выше и выше. В конце концов мы выехали на вершину горы.

Остановились перед стеной метров десять в высоту.

А в длину ей, казалось, не было конца, куда бы ни посмотрел. Нас построили в колонны. Военные, в форме с эмблемой «СС», с собаками, которые, казалось, только отпусти, начнут рвать людей на куски, окружили нас со всех сторон. Вспомнил Украину, как меня добровольцем забирали на работу, а теперь попал в руки эсэсовцев.

Конечно, от них добра ждать не приходится. Сделали перекличку и перестроили в колонны по национальностям. В нашей, русской колонне, было около ста человек.

Открылись ворота, и мы увидели еще один высокий забор внутри. Сомнений не оставалось, мы попали в какой-то лагерь, откуда выбраться практически невозможно. Во внутреннем заборе было много ворот. Нас выстроили по пять человек в ряд, ворота открылись, и мы вошли в лагерь. Сразу за забором мы увидели огромную заасфальтированную площадь, вокруг ни деревца. Дальше, за этой площадью, сколько можно было охватить взглядом, шли бараки, которым не было видно конца.

Среди нас, русских, много было таких, которые нуждались в поддержке. Я оказался из крепких, хотя сам еле ноги волочил. Всех слабых взяли под руки, они оказались в середине колонны. Так и шли по лагерю до большой площади, а по обе стороны этой площади стояли музыканты. Мы шли, еле переставляя ноги и вдруг, как гром, грянул оркестр. Пока мы шли навстречу своей будущей каторге, музыканты сопровождали нас музыкой.

Потом начались двухэтажные бараки и дорога пошла вниз по склону. На каждом бараке было написано «Блок» и номер. Нас подвели к высоким проволочным заграждениям и пропустили туда только русских. Всех остальных повели дальше к одноэтажным длинным казармам.

Оказалось, что это был карантинный лагерь. Стали знакомиться, ведь здесь были только русские и украинцы.

Первое, о чем я спросил:

— Как здесь кормят?

— В карантине еще протянешь чуть-чуть, здесь «откармливают» после этапов, вечером дают суп овощной с крупой. Но держат здесь недолго, переводят в основной лагерь.

— Какой это основной лагерь?

— Бухенвальд.

Когда я услышал название лагеря, дрожь прошла по всему телу, куда я попал! Еще на Украине все знали, что это лагерь смерти. Вот тебе и сон, отсюда не то что человек выберется, мыши негде проползти. Никакой надежды на спасение у меня не осталось. Неужели в тюрьме не кончились мои мучения? Огляделся вокруг, все выглядели ужасно. Молодых, как я, было очень мало, в основном люди среднего возраста, до пятидесяти лет. И это здесь еще ничего?

— В лагере в обед не кормят, а здесь утром дают сорок граммов хлеба, маргарина тридцать граммов и чай. В обед и вечером суп без хлеба. Здесь жить можно. А когда пошлют на работу, тогда беда. Работают часов по десять, а есть не дают, лишь бы ноги волок, а когда человек совсем дошел, тогда отправляют в крематорий.

— В крематорий?

— Не переживай, парень, в крематорий отправляют тогда, когда совсем дошел или заболел, а пока носишь ноги, то работай.

Так мы узнали о своей участи.

На следующий день, рано утром нам раздали хлеб и чай. Мне подсказали:

— Хлеба немного оставляй на обед, в обед дадут очень жидкий суп.

Я подумал, что это не селедка, как можно вытерпеть до вечера и не съесть свой хлеб? После завтрака всем новичкам принесли одежду: нательное белье, брюки и пиджак без подкладки. Каждый получил треугольник с буквой «Р» и прямоугольник, на котором был отпечатан личный лагерный номер. Буква означала нашу национальность. Мой лагерный номер был 58 тысяч, а последние три цифры я забыл. Потом на голове выстригли крест. Такие кресты были выстрижены у всех пленных, вся Германия знала, что эти кресты означали.

Стал отсчитывать дни и с ужасом ожидать перевода в основной лагерь. Так начался новый период в моей скитальческой жизни. За короткое время узнал лагерные обычаи и порядки, всяких ужасов наслушался о лагере здесь в карантине.