XXII
XXII
После святок нужно опять приниматься за уроки.
Как-то, придя с нами здороваться, мама заметила на моем лице сыпь. Она встревожилась, приложилась губами к моему лбу, чтобы почувствовать, нет ли у меня жара, спросила меня — не болит ли у меня голова, и велела показать язык.
Голова у меня немного болела, и хотя мама усомнилась в том, что у меня жар, она все же велела мне лечь в постель.
Вскоре и у Сережи и у Ильи оказалась сыпь на лице и на руках. Нас всех положили в постель.
Мама и Ханна ходили за нами, но мы были мало похожи на больных. Моя головная боль вскоре совсем прошла, и хотя сыпь высыпала не только на лице, но и на руках, все же никто из нас больным себя не чувствовал.
Очень было приятно вместо обычного молока получать чай с малиновым вареньем, приятно было быть избавленной от уроков, но все же лежать в постели, когда хотелось бегать и кататься на коньках, — было тяжело. И мы прыгали по постелям и шалили так, что Ханна иногда теряла терпение.
— Какие же это больные? — говорила она мама. — Они все совершенно здоровы.
— Да почему же у них сыпь? — недоумевала мама. — На деревне корь, и они, наверное, заразились опять от деревенских детей.
— Тогда был бы у них жар, — возражала Ханна.
— Да ведь вы знаете, Ханна, — говорила мама, — что корь иногда проходит очень легко. Вероятно, дети болеют очень легкой формой.
Чтобы прекратить всякие сомнения, решили послать в Тулу за нашим старым доктором, милым Николаем Андреевичем Кнерцером.
Приехал Кнерцер, поздоровался с нами и сел около моей кровати. Он посмотрел на высыпавшую на лице и на руках сыпь, поискал ее на других частях тела, пощупал мой лоб, посчитал пульс и велел показать язык.
Потом он посмотрел на меня сначала через очки, потом сверх очков, и мне показалось, что в его глазах мелькнул насмешливый игривый огонек.
То же самое Кнерцер проделал у постели моих братьев.
— Ну, что же? — спросила мама.
— У детей не корь, — сказал он наконец. — Жара у них нет, и сыпь сосредоточилась только на лице и руках. Не попало ли к ним на лицо что-нибудь такое, что могло произвести это высыпание?
— Не знаю, — сказала мама. Потом обратилась к нам: — Не мазали ли вы лица и рук чем-нибудь?
Меня вдруг осенила мысль.
Это духи из стеклянных поросят, козлят и гусей, которыми мы душили руки и лицо.
Я быстро перекувыркнулась лицом в подушку и неудержимо начала хохотать, болтая ногами под одеялом.
— Что с тобой? — спросила мама.
— Это гуси! — закричала я. — И козлята. И поросята.
Мальчики поняли меня и тоже начали кричать:
— Это гуси! Поросята! Цыплята! Козлята!
Кнерцер оглядывал нас по очереди, думая, что мы рехнулись.
Когда Кнерцеру объяснили, в чем дело, он велел духи все вылить в помойное ведро.
Нам позволил встать и одеться.
Валяться нам уже надоело, и мы охотно подчинились его приказанию.
Изо ртов поросят и козлят и из хвостов гусей мы повылили яркие и ядовитые духи и без огорчения оделись и принялись за свою обычную жизнь.