ДЭДО — МАЛЕНЬКИЙ ФИЛОСОФ

ДЭДО — МАЛЕНЬКИЙ ФИЛОСОФ

Евгения назвала сына Амедео Клементе в честь любимого брата, пятью годами ее старше, Амедея Гарсена, надеясь, что малыш унаследует его душевную щедрость и ум, а также в память об умершей в Триполи за два месяца до его рождения сестре Клементине, женщине с очаровательной, исполненной ума улыбкой и черными сверкающими глазами. Вот на кого должен был походить юный Дэдо, как прозвали мальчика.

Отец Евгении Исаак Гарсен во времена своей марсельской юности был блестящим молодым человеком, образованным, исполненным достоинства; он сделался удачливым и весьма уважаемым маклером, биржевым игроком, но затем вынужден был покончить с делами и ликвидировать фирму заодно с ее филиалами в Лондоне и Тунисе. Впоследствии он перессорился почти со всеми членами собственного семейства, со своими сотрудниками и деловыми партнерами, а вдобавок к прочим невзгодам потеряв жену, стал подавать очевидные признаки потери душевного равновесия. В 1886-м его послали доживать свой век в Ливорно, к дочери Евгении, там он и коротал свои последние годы. Он говорил на нескольких языках, был заядлым шахматистом, проводил дни в ностальгических сетованиях о блистательном прошлом, воспоминания о коем еще долго не угасали, но в самом скором времени впал в мрачную брюзгливость — состояние, перемежаемое приступами бурной деспотической раздражительности и мрачной депрессии. Один лишь двухлетний малыш Дэдо, по словам матери, «светлый, как солнечный лучик, немного балованный, но прелестный», понимал старика и сделался его неразлучным спутником.

Как только Дэдо научился ходить, дед взял себе за правило гулять с ним по набережной и пристаням Старого порта. Вместе они созерцали водную гладь, любовались большими кораблями в Новом порту, огражденном от непогоды полукруглым молом, смотрели, как паровозы подкатывают к зданию вокзала, мечтали о далеких путешествиях, забавлялись, наблюдая шумную суету вокруг рыночных лотков, задирали головы, чтобы не пропустить пламенеющие в закатном солнце облака, слушали жалобные крики чаек. У подножия статуи великого герцога Фердинанда Первого с четырьмя пленными чернокожими рабами по бокам, прозванными «Четверкой мавров», они перекраивали земной шар, завоевывая континенты.

Рядом с Исааком Дэдо делался серьезным и задумчивым. Скорее всего, воспоминания о деде мало-помалу стерли из его памяти облик вечно отсутствовавшего отца. Никто не знает, о чем ему рассказывал старик, но позже в кругу семьи Дэдо прозвали «философом». Может, именно дедушка Исаак говорил ему о знаменитых семейных предположениях, согласно которым Барух Спиноза числился в ряду предков клана Гарсен (об этом внук не уставал вспоминать, как и о байке с банкиром, кредитовавшим кардинала, во все время своей парижской эпопеи).

В действительности дед Исаака по отцовской линии Соломон Гарсен женился на женщине, прозывавшейся Реджина Спиноза, ведшей родословную от испанских евреев-сефардов, но она никоим образом не могла быть потомком великого философа по той простой причине, что у него не было детей. Однако же прапрабабка Амедео вполне могла происходить от родственников Спинозы. Так с какой стати будущему художнику лишать себя мечты, выводящей его из чопорного круга ливорнских евреев-коммерсантов?