Глава XXIV ВО ГЛАВЕ ОТДЕЛЬНОГО КАВКАЗСКОГО КОРПУСА
Глава XXIV
ВО ГЛАВЕ ОТДЕЛЬНОГО КАВКАЗСКОГО КОРПУСА
Утвержденный в Петербурге план на 1845 год гласил, что необходимо разбить скопище Шамиля, проникнуть в центр его владычества и утвердиться в нем. В то время резиденцией Шамиля был аул Дарго, находившийся в труднодоступной горной Ичкерии. Туда и предстояло отправиться в свой первый поход командующему Отдельным Кавказским корпусом.
К прибытию М. С. Воронцова на Кавказ все задействованные по плану войска были собраны и готовы к намеченной экспедиции. Но командующий еще раз попытался найти мирное решение конфликта. Он надеялся оторвать от Шамиля недавно примкнувших к нему Даниель-Бека и Хаджи Мурата и предложил мир самому имаму. В «Прокламации горским народам» наместник провозгласил: «Религия ваша, шариат, адат, земля ваша, а также все имущество, приобретенное трудами, будет неприкосновенною вашею собственностию и останется без всякого изменения»1. Шамиль ответил наместнику, что «он не думает вести с ним переговоры иными средствами, как при посредстве шашки»2. М. С. Воронцову ничего не оставалось делать, как приступить к реализации плана.
Во второй половине апреля 1845 года командующий отправился на Кавказскую линию, чтобы лично возглавить войска, готовившиеся к походу. По пути он осмотрел укрепления в Назрани, Сунженскую линию, крепость Грозную и укрепление Воздвиженское. Для Чеченского отряда, участвующего в походе, он избрал опорным пунктом крепость Внезапную и установил срок общего сбора 28 мая. Этот отряд состоял из 12 батальонов, 3 рот саперов, 1 тысячи человек грузинской милиции, 13 сотен казаков и 28 орудий. 31 мая Воронцов осмотрел все части отряда и выразил удовлетворение их состоянием.
3 июня Чеченский отряд, оставив обоз и лишние тяжести, прибыл в Гертме. Здесь его уже ожидал другой отряд — Дагестанский, состоявший из 9 батальонов, 4 рот саперов, 3 сотен казаков и 18 орудий. Эти два отряда и должны были действовать против Шамиля.
Погода не благоприятствовала походу. Из-за сильных дождей, крутых спусков и подъемов дороги стали почти непроходимыми, особенно для артиллерии. После нескольких переходов необходимо было выбрать дальнейший маршрут — идти или через ущелье Мичигал, или пробираться через перевал Кырк. Лично проведя рекогносцировку, М. С. Воронцов убедился, что при движении на Мичигал отряд будет встречен многочисленным неприятелем. Решено было двигаться к перевалу, и командующий имел возможность увидеть, как горцы способны быстро менять позицию. За короткое время они переместились на господствующую над местностью крутую гору Анчимир. Пришлось брать эту гору штурмом.
Погода еще больше ухудшилась. Непрерывно лил дождь, стоял сплошной туман, а по ночам случался мороз. Вблизи стоянки отрядов не было леса, поэтому не на чем было готовить пищу и нельзя было обогреться. В летнее время лагерь весь был покрыт слоем мокрого снега.
М. С. Воронцов приказал построить у перевала Кырк специальный пункт для снабжения отрядов провиантом и боеприпасами. Здесь же соорудили и редут на 200 человек, усиленный двумя орудиями. Из-за трудностей передвижения в горах было принято решение отправить 8 орудий обратно.
11 июня оба отряда двинулись в Андию через так называемые Андийские ворота, которые, по сведениям лазутчиков, были сильно укреплены. Однако, вопреки ожиданиям, войска не встретили здесь серьезного сопротивления. Горцы, завалив проход камнями, оставили эту позицию.
14 июня, поднявшись на Андийские высоты, солдаты наконец-то увидели сияющее солнце. Их взорам открылась зеленая долина, но совершенно безлюдная: по указанию Шамиля селения андийской общины были преданы огню. Шамиль же отошел за крутой овраг и занял удобную позицию с завалами на противоположных высотах. Перейдя овраг, солдаты пошли на укрепления горцев. В приказе М. С. Воронцова от 15 июня говорится: «Неприятель, сперва изумленный такою смелостью, бросился потом в шашки, но был хладнокровно принят штыками 7-й егерской роты; причем храбрый полковник кн. Барятинский ранен в ногу, достойный командир 7 егерской роты пор. Маевский убит.
Спешенные грузины, как дворяне, так и милиционеры, вступили с неприятелем в рукопашный бой»3. И неприятель снова отступил. А в полученном командующим рескрипте Николая I говорилось, что государь изъявляет свое благоволение за скорое движение и взятие Андии.
Войско простояло лагерем в Андийской долине до 6 июля. Необходимо было дождаться транспортов с продовольствием. Те, отражая атаки горцев, с трудом добрались до лагеря. Продовольствия в отрядах почти не прибавилось.
6 июля начался последний этап похода на Дарго. Предстояло пройти пятиверстовый перевал. Войску пришлось преодолеть 23 завала из камней и деревьев, обойти которые было невозможно. Приходилось брать завалы штурмом с применением холодного оружия и под огнем горцев.
К утру 7 июля авангард спустился в долину реки Аксай и, не встретив серьезного сопротивления горцев, быстро овладел Дарго. Дом Шамиля, мечеть и несколько других строений пылали в огне. Другие жилища, дома мюридов и ближайшие селения уцелели от огня, но жители их покинули.
Приказ Николая I был выполнен — резиденция Шамиля пала. Однако закрепиться в Дарго не было возможности. До аула трудно было добираться и доставлять боеприпасы и продовольствие.
Прежде чем уйти из Дарго, необходимо было позаботиться о пополнении запасов провианта. Это можно было сделать за счет транспорта, двигавшегося из Андии. 10 июля этот транспорт показался на высотах, и ему навстречу был послан специальный отряд под начальством генерала Клюге-фон-Клюгенау. Началась так называемая «сухарная» экспедиция. Отряд должен был получить сухари на четверо суток для себя и для тех, кто остался в Дарго.
Вступив в лес, отряд Клюге-фон-Клюгенау обнаружил, что разобранные завалы восстановлены горцами, мало того — появились боковые завалы. Из густого лесного массива на отряд обрушился прицельный огонь. С большими потерями отряд брал один завал за другим. Почти вся артиллерийская прислуга и лошади были перебиты. Орудия пришлось катить вручную, а раненых нести на руках. Погиб генерал Пасек, командовавший авангардом. С трудом удалось соединиться с прибывшим транспортом. Утром отряд выступил в обратный путь. И вновь горцы успели восстановить старые завалы и возвести новые. Навстречу отряду из Дарго было послано подкрепление, которое и спасло его от полного уничтожения. Запас сухарей пополнился незначительно, а раненых у М. С. Воронцова стало почти на 800 человек больше.
Командующий приказал уничтожить все вьюки, чтобы освободить оставшихся лошадей для транспортировки больных и раненых. Палатки пошли на изготовление примитивной обуви для солдат. Освободился Михаил Семенович и от своего имущества, а белье отдал для перевязки раненых. Спал он на голой земле и, как и другие, грыз свой сухарь.
Понимая, что с большим количеством больных и раненых отряду не пройти через перевал Кырк, Воронцов решил идти вперед, к укреплению Герзель-аул, где находились русские войска. Он заявил, что погибнет со всем отрядом, но не покинет ни одного больного или раненого.
К. К. Бенкендорф вспоминал: «Уже несколько дней, как мы не имели продовольствия; рогатый скот был съеден. Жили, несмотря на противника, несмотря на усталость, на общее истощение, жару, голод, жажду; жили потому, что в армии, подобной нашей, жизненную силу составляет энергия начальников, дисциплина и мужественная покорность солдата, и все эти факторы были налицо. Солдат выказал чудеса покорности и храбрости, а энергия графа Воронцова была просто изумительна; он проявил ту силу, которая увлекает, воодушевляет, электризует; ту силу, которой обладает только недюжинный начальник и которая внушает массе, покорившейся ей как по волшебству. Никогда граф Воронцов не был так прекрасен, как в эти минуты, когда многие из нас уже отчаивались в спасении отряда. Стоило только взглянуть на него, чтобы набраться новых сил и весело идти навстречу опасностям, на которые он смотрел ясно и спокойно»4.
Шамиль не ожидал, что Воронцов решит идти вперед, а потому отряд не встретил сперва противодействия горцев. Но уже 14 июля противник обрушился на отряд с такой силой, что, казалось, ничто не сможет противостоять его натиску. Приходилось преодолевать огромные завалы, овраги и крутые спуски. Большое число раненых лишало отряд маневренности, скорость движения была минимальной. Нередко передовая группа, бравшая штурмом очередной завал, оказывалась отрезанной от основного отряда. Бывали случаи, когда командующий лично восстанавливал разорванные связи и заставлял противника отступить. Твердость, хладнокровие и уверенность Воронцова давали солдатам надежду на благополучный исход.
16 июля отряд прибыл в Шахмал-Берды. Здесь была хорошая питьевая вода и поля, засеянные пшеницей и кукурузой, что дало пищу людям и лошадям. Но вскоре отряд окружили полчища горцев. Отбиться своими силами было невозможно, и М. С. Воронцов отправил лазутчиков к генералу Р. К. Фрейтагу, чтобы тот поспешил на выручку.
Р. К. Фрейтаг с 7,5 батальонов, тремя сотнями казаков и 18 орудиями двинулся навстречу Воронцову. 19 июля после жестокого боя с горцами оба отряда соединились, а 20 июля они пробились к Герзель-аулу.
Своеобразный отчет о походе на Дарго дал Михаил Семенович в письме к А. П. Ермолову. «Штурмуя беспрестанно позиции и овраги, мы не только не оставили ни одного раненого, но ни одного колеса, ни одной вещи, ни одного ружья». Результатов больших нет, «но мы повиновались воле Государя и общему мнению в России, что не показаться сего года в горах было бы стыдно». И делает важный вывод: «Мы пошли очертя голову, сделали все, что возможно, и вышли благополучно и, смею опять сказать, не без славы. Теперь уже настанет время для войны более систематической и которая хотя тихо, но вернее должна в свое время улучшить положение здешних дел»5.
В обзоре военных действий на Кавказе в 1845 году, составленном Генеральным штабом Отдельного Кавказского корпуса, говорилось, что «появление войск в крае, где еще никогда не была нога русских, занятие нами Гумбета, трехнедельное пребывание в Андии, славное взятие с боя и истребления Дарго и, наконец, проследование отряда по пути, который доселе был неизвестен и едва ли считался проходимым — все это достаточно убеждает в том, что для Русских войск нет ничего невозможного»6.
Русской груди и русским штыкам, заявил М. С. Воронцов, никто противостоять не может. Вместе с тем эти успехи достались слишком дорогой ценой. Русские войска лишились 3 генералов, 141 офицера и 2831 нижнего чина.
Николай I направил М. С. Воронцову рескрипт: «Вы вполне оправдали Мои ожидания, проникнув в недра гор Дагестанских, считавшихся доселе неприступными». Завершается рескрипт словами: «В справедливом сознании, как прежних, так и теперешних знаменитых заслуг ваших, Я возвел вас в Княжеское достоинство с нисходящим потомством»7.
Один из мемуаристов так откликнулся на решение императора возвести командующего в княжеское достоинство: «Воронцову дали за это титул князя, только не Даргинского, хотя взять Дарго было несомненно труднее, чем Эривань Паскевичу»8. За взятие Эривани, как известно, Паскевичу был пожалован титул графа Эриванского. А М. С. Воронцов так и остался просто Воронцовым, хотя военными подвигами он превосходил, например, и Дибича-Забалканского, и Муравьева-Карского.
М. С. Воронцову пришлось услышать немало упреков за то, как прошла Даргинская операция. В частности, его обвиняли в том, что он, командующий, напрасно подвергал себя излишней опасности. Михаил Семенович ответил, что не искал для себя опасности. Это, мол, было бы несвойственно ни его летам, ни занимаемой им должности. Опасным был весь Даргинский поход. К тому же офицерам и солдатам, пишет он, «приятно и ободрительно, когда главный начальник не слишком далеко от них находится»9.
После короткого отдыха М. С. Воронцов отправился в Крым. В сентябре он встретился в Севастополе с Николаем I. Михаил Семенович сумел убедить императора в том, что Шамиля нельзя победить в решающем сражении и что нужно вернуться к осадной стратегии А. П. Ермолова. Несмотря на разочарование, император вынужден бьш предоставить М. С. Воронцову право действовать так, как он найдет необходимым.
Да, ожидание Николая Павловича не оправдалось. М. С. Воронцов не сумел переломить ход войны. Но кем он, император, мог его заменить? Подходящих кандидатур не было. Оставалось одно — набраться терпения и надеяться, что новая стратегия приведет в конечном итоге к победе над Шамилем.
После возвращения на Кавказ М. С. Воронцов резко меняет тактику войны с горцами. Вместо штыка он ставит на первое место топор и лопату. Еще А. П. Ермолов приказывал расширять просеки в лесах Чечни, чтобы русским отрядам легче было добираться в нужное место. У Воронцова имелась возможность послать на вырубку леса значительно больше солдат. Прорубались широкие просеки, прокладывались новые дороги, возводились крепости. А поэтому результаты новой тактики сказались очень быстро.
Командующий, конечно, не отказался от военных операций против Шамиля. Но теперь это были планомерные действия, направленные в первую очередь против тех мест и укрепленных аулов, где находились большие силы горцев. Благодаря новой стратегии территория, на которой Шамиль чувствовал себя полным хозяином, все больше сокращалась.
На Кавказе М. С. Воронцову пришлось вести еще одну войну — со злоупотреблениями в войсках.
В Ставрополе находились резервные маршевые батальоны. Они предназначались для пополнения убыли в кавказских полках. «Беспорядок в этих батальонах был ужасающий, — пишет В. А. Бельгард. — Впоследствии, когда приехал уже князь Воронцов, было произведено строгое следствие, и не только батальонные командиры, но и сам начальник этих маршевых батальонов, генерал Тришатный, были отданы под суд. Сначала же никто не рисковал притронуться к этому делу»10.
В окрестностях Тифлиса располагался запасной Кавказский корпус, в котором обучались рекруты. В этом корпусе также процветали воровство и беззаконие. «Много врагов нажил себе старик Воронцов чрез то, что пресек систематическое воровство, можно даже сказать, душегубство в этом корпусе»11, — читаем в воспоминаниях Э. С. Андреевского.
В то же время М. С. Воронцов признавал, что «по военной части генералов и полковников весьма много хороших, и войска вообще в самом лучшем духе и расположении»12.
Как и прежде, М. С. Воронцов мало обращал внимания на форму, на муштру. Главными для него было следование законам чести и бесстрашие на поле боя. «На Кавказе форма вообще мало значила, — пишет Б. М. Колюбакин, — готовились не к смотрам, а к смертному бою и потому духовная сторона стояла на первом месте»13.
Воронцов всегда следил за питанием и обмундированием солдат и не допускал наказания их не по вине, а по своеволию командиров. «Никто лучше Воронцова не знал русского солдата, — пишет В. А. Соллогуб, — никто выше не ценил его беззаветной храбрости, терпеливой выносливости, веры в провидение и смирения». И далее: «Мне много раз случалось уже и говорить, и писать, что если есть в мире что-нибудь выше русского солдата, это — солдат-кавказец: как он весело идет на бой, отважно дерется, просто умирает! Но при Воронцове, кроме этого всегда необычайного духа в русском войске, царила также, если можно так выразиться, всеобщая семейственность»14.
Действительно, в Кавказской армии командующий утверждал особые отношения — дружеские отношения близких по духу людей. И эта духовная близость между генералами, офицерами и солдатами и стала основой дальнейших военных успехов.
Имам Шамиль и его мюриды всячески пытались помешать планам М. С. Воронцова. По приказу имама поперек просек копались глубокие рвы, аулы превращались в неприступные крепости. Небольшие отряды горцев атаковали русские позиции и быстро уходили в горы.
В апреле 1846 года Шамиль спустился с гор и лесистыми ущельями двинулся к Шали, а оттуда в Кабарду. Это была самая крупная вылазка имама на равнину, полностью контролируемую русскими. Он надеялся поднять кабардинцев на войну с русскими. Но надежды не оправдались: одни кабардинцы открыто отказывались поддерживать Шамиля, а другие прятались от него и его мюридов в горах. За время этого похода мюриды разграбили около 60 кабардинских аулов и 20 казачьих станиц. А затем, спасаясь от наседавшего русского войска, отряд Шамиля за 36 часов прошел 150 верст и скрылся в горах. В результате этого похода значительно пострадали как власть, так и влияние Шамиля.
В Дагестане события развивались по-иному. Военные действия здесь начались лишь в 1847 году. К этому времени М. С. Воронцов уже хорошо знал Восточный Кавказ. Особое внимание командующего привлек Средний Дагестан, где собирались многочисленные отряды горцев. Шамиль хорошо понимал, что покорение Среднего Дагестана русскими войсками окончательно подорвет его силы, поэтому он поспешил укрепить Гергебиль, Салты, Толитль и Ирис.
В первых числах июня 1847 года началась осада Гергебиля. Вскоре была проделана брешь в стене, окружавшей аул. А горцы в преддверии штурма разобрали крыши саклей, покрыли их хворостом и присыпали землей. Когда штурмующие ворвались в аул, то многие из них, взбираясь на крыши, под хохот и ругань горцев проваливались внутрь саклей и погибали. Приступом приходилось брать каждый завал, каждую баррикаду в ауле. Командующий вынужден был признать, что имеющихся у него сил явно недостаточно для взятия аула. Начавшаяся в этом районе холера вынудила прекратить штурм Гергебиля и сосредоточить все силы на овладении другим укрепленным аулом — Салты.
Защитники крепости поклялись Шамилю, что не уступят Салты, что будут сражаться до последнего. Воронцов отдал дань мужеству защитников аула: «При долголетнем опыте мне редко случалось видеть неприятеля более упорного и стойкого, чем гарнизон укрепления Салты, который составлен был из лучших и храбрейших людей Дагестана. Упрямые сопротивления этого гарнизона превосходят все, что в европейской войне может быть известным»15.
8 июля 1847 года по высочайшему повелению отправился на Кавказ известный русский хирург Н. И. Пирогов. Он намеревался проверить возможность применения эфира при операциях на поле боя. Проводить операции ему предстояло у Гергебиля. Но к приезду Пирогова на Кавказ осада Гергебиля была снята, и хирург отправился к Салтам.
По словам Н. И. Пирогова, М. С. Воронцов принял его весьма благосклонно. А раненые солдаты с опаской отнеслись к предложению оперировать их с применением эфира. Тогда Пирогов и два его помощника продемонстрировали действие эфира на себе. Предубеждение было сломлено, и впервые в истории войн во время операций не было слышно стонов и криков оперируемых.
Оперировать приходилось в самых примитивных условиях. За отсутствием коек больных клали на скамьи из камней. Матрацы и подушки заменялись соломой или сеном. Так как скамьи были очень низкими, то оперировать приходилось или стоя на коленях, или в полусогнутом положении. Вскоре слухи о чудодейственных операциях Н. И. Пирогова достигли самых дальних уголков Кавказа. Местные врачи тоже захотели научиться делать операции с использованием наркоза.
Осада аула Салты длилась почти два месяца. Крепость пала 14 сентября. Взятие Салт имело важнейшее значение. Жители Горного Дагестана убедились, что отсидеться за стенами и башнями крепостей им не удастся. Много потерял в глазах горцев и сам Шамиль. Падение Салт произошло на его глазах, и он ничего не предпринял, чтобы помочь защитникам аула.
Шамиль, желая восстановить свой авторитет, решил совершить новый поход в Южный Дагестан и повторить свой успех 1843 года. Он был уверен, что из-за непроходимости покрытых снегом перевалов русские войска не рискнут покинуть свои зимние квартиры.
В первой половине ноября огромный отряд Шамиля осадил в Южном Дагестане Цудахар. Осажденных ожидала жестокая расправа. Но на помощь цудахарцам поспешил Самурский отряд под командованием князя Аргутинского. Преодолевая неимоверные трудности, отряд совершил переход, напоминавший швейцарский поход Суворова через Альпы, и освободил осажденных Цудахара. Шамиль вынужден был снова отойти в горы.
Летом 1848 года была возобновлена осада Гергебля, и аул наконец-то пал. Произошло это 7 июля. В приказе М. С. Воронцова об этом важном военном успехе говорилось: «Гергебильский гарнизон, приведенный в ужас разрушительными действиями нашей артиллерии, лишенный возможности иметь внешнее сообщение, получать продовольствие и, наконец, добывать воду, в 10 часов вечера бежал из аула толпами по разным направлениям <…> Мы же не потеряли ни одного человека; неприятель в паническом страхе думал только о спасении своем, а не о защите. Замечательно при этом событии есть еще то, что ровно три года тому назад день в день и час в час Шамиль бежал из Дарго и жилище его предано пламени и разорению»16. Эта победа, отмечал Воронцов, была достигнута благодаря умелому командованию генерал-лейтенанта князя Аргутинского-Долгорукова.
В ответ на падение Гергебля Шамиль осадил Ахты. Но при подходе отряда Аргутинского-Долгорукова имам опять отступил в горы. После этого М. С. Воронцов, убедившись в заметном падении могущества имама, решил во избежание лишних потерь свернуть здесь активные действия и обратить внимание на укрепление Лезгинской линии.
Здесь боевые действия носили оборонительный характер. В основном войска помогали полиции и гражданской власти Джаро-Белоканского округа в поимке воров и разбойников, защищали населенные пункты от набегов Даниель-Бе-ка, участвовали в строительстве укреплений и прокладке дорог. Однажды в Джаро-Белоканский округ пожаловал сам Шамиль во главе крупного отряда, но, получив отпор, был вынужден в который раз отступить в горы.
А. П. Ермолов, узнав, что М. С. Воронцов неустанно разъезжает по скверным горным дорогам от одного укрепленного пункта к другому, попенял своего друга: «Весьма мудро сказал некто из писателей, — пишет он Михаилу Семеновичу, — что уметь стариться есть наука трудная При всех твоих достоинствах ты этого не имеешь! Тебе надобно так рассчитывать, чтобы Кавказ мог бы еще долго быть под твоим управлением. Тогда оставишь вечные памятники и глубоко врежешь пути для твоих наследников»17.
А вскоре Алексей Петрович написал Михаилу Семеновичу, что не верит молве, будто тот собирается сократить свое пребывание на Кавказе. Эта молва, считает он, родилась в Петербурге, «где конечно немало завидующих блистательному твоему положению, твоему могуществу, в особенности же при расположении к тебе Государя»18. А молва эта родилась не случайно и не в результате происков завистников и недоброжелателей М. С. Воронцова. Ведь прошли три года, отведенные командующему на усмирение Шамиля.
До литературного критика Виссариона Белинского дошло известие, что М. С. Воронцова убирают с Кавказа из-за его неудобства для высшей власти. «Что еще у нас нового? — писал он П. В. Анненкову. — Разнесся было слух, что Воронцов по неудовольствию отказывается от Кавказа, ссылаясь на болезнь глаз. Но эта болезнь была не выдуманная, он выздоровел и не думает оставлять Кавказа. А то было говорили, что на его место пошлют Меншикова, чтоб избавиться от докучного оппонента по вопросу об освобождении»19.
Да, три года прошли, а М. С. Воронцову не удалось решить поставленную перед ним задачу. Но успехи в войне с имамом были налицо, и у Николая I не было основания искать замену командующему.
Михаил Семенович, оглядываясь на прошедшие три года, писал Ермолову: «Смею думать, что уже есть некоторые результаты трехлетней настойчиво взятой мною системы; в будущем году надеюсь, что результаты сии будут еще приметнее и что перемена начальника не сделает такой перемены в видах, от которой все бы могло опять прийти в сомнение». А так как он еще кое-как держался на ногах, то и не хотел требовать увольнения20.
В первой половине 1849 года М. С. Воронцов совершил очередную продолжительную поездку по Закавказью и Дагестану. Елизавета Ксаверьевна сопровождала мужа, видимо, тревожась за его здоровье. «Она мне сопутствовала в Кара-баге по Муганской степи, в Ленкорани, на Божием Промысле и потом через Шемаху и Дербент в Шуру и по плоскостям до Терека <…> В Дагестане она имела удовольствие идти два или три раза с пехотою на военном положении, но к большому ее сожалению неприятель не показывался. Мы были с нею на славном Гимринском спуске, откуда виден почти весь Дагестан»21, —писал Михаил Семенович.
В 1850 году на Кавказ приехал наследник престола Александр Николаевич. М. С. Воронцов был рядом с цесаревичем почти во все время его поездки. После завершения этого путешествия А. П. Ермолов сообщил другу, что высокий гость остался доволен, отметив особо, что на Кавказе «повсюду тихо и спокойно». «Он, кажется, меньше ожидал, нежели нашел регулярства в строю и знания фронтовой службы; но свободный и веселый вид наших солдат и что-то такое совершенно воинское, чего в других войсках до такой степени никогда не бывало, особенно обратило на себя его внимание и приметно его радовало»22, — написал в ответ Михаил Семенович.
В своем рескрипте Николай 1 поблагодарил М. С. Воронцова за хорошую организацию путешествия цесаревича. Были повышены в чине многие подчиненные Михаила Семеновича. А в высочайшем рескрипте на имя княгини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой и подписанном 5 декабря императрицей Александрой Федоровной, было сказано: «Достохвальное Престолу и Отечеству служение вашего супруга ознаменовано незабвенными подвигами воинской доблести в Отечественную Войну и двадцатисемилетним отличным управлением Новороссийским краем при исполнении в последние пять лет и многотрудными обязанностями Наместника Кавказского. В изъявление душевной Нашей признательности к супругу вашему и особенного Нашего к вам благоволения, Мы, с соизволения Государя Императора, принимаем вас в число Кавалерственных Дам ордена Св. Великомученицы Екатерины первой степени»23.
Орден Св. Екатерины был пожалован Е. К. Воронцовой, конечно, не как приложение к наградам, полученным ее супругом. Видимо, во время путешествия по Кавказу цесаревич убедился, что Елизавета Ксаверьевна не только заботится о быте Михаила Семеновича, но и помогает ему в служебных делах. Ее помощь оказывалась особенно необходимой при обострении болезни глаз супруга, поэтому в кабинете Михаила Семеновича имелись два письменных стола — один для него, а другой для Елизаветы Ксаверьевны.
1 января 1851 года в Тифлис приехал фельдъегерь. Он привез М. С. Воронцову подарок от цесаревича — табакерку с его портретом и саблю, которую тот носил во время пребывания на Кавказе. Цесаревна же прислала в подарок Елизавете Ксаверьевне браслет.
Летом 1851 года Михаил Семенович и Елизавета Ксаверьевна отправились в Алупку. Здесь должно было состояться бракосочетание их сына Семена Михайловича и Марии Васильевны Столыпиной, вдовы А. Г. Столыпина, урожденной Трубецкой. По приезде в Алупку М. С. Воронцов заболел, поэтому при обручении молодых он присутствовал, а быть в церкви на венчании не смог.
Хотя Михаил Семенович и Елизавета Ксаверьевна желали сыну другой жены, они отнеслись к невестке приветливо. А Мария Васильевна не жаловала родителей мужа. Привыкшая вращаться в высшем свете, она считала их отсталыми провинциалами.
Вскоре Михаил Семенович и Елизавета Ксаверьевна отправились с молодоженами на Кавказ. Михаил Семенович проводил сына и его супругу через Малую Чечню в Воздвиженское. Здесь Семен Михайлович принял в свое подчинение полк.
Некоторое время спустя С. М. Воронцову доложили, что в крепость пришли три горца — посланцы Хаджи Мурата, одного из самых прославленных сподвижников Шамиля. Через своих нукеров Хаджи Мурат просил у русских защиты и покровительства.
Хаджи Мурата отличали исключительная храбрость, ловкость и предприимчивость. Он участвовал во многих сражениях с русскими, в том числе в обороне Гергебиля и Салт. Враги Хаджи Мурата постарались очернить его в глазах Шамиля и преуспели в этом. Шамиль заявил, что вина за последние поражения горцев лежит на Хаджи Мурате. Он даже назвал Хаджи Мурата трусом и приказал ему явиться к нему для ответа за свои действия. И тогда Хаджи Мурат, опасаясь мести со стороны имама, решил искать спасение у русских.
С. М. Воронцов, узнав о желании Хаджи Мурата перейти на сторону русских, выехал из крепости с батальоном пехоты, чтобы, если потребуется, защитить знатного перебежчика. А М. С. Воронцов обратился вскоре к Николаю I с предложением оставить Хаджи Мурата на положении гостя, а не пленного. Командующий надеялся использовать Хаджи Мурата в дальнейшей войне с Шамилем.
Михаил Семенович предложил сыну отправить Хаджи Мурата с почетной охраной в Тифлис. 9 декабря состоялась первая встреча командующего и Хаджи Мурата. Воронцов обещал собрать всех пленных мюридов и обменять их на семью Хаджи Мурата, которая осталась в руках Шамиля.
Тифлисцы отнеслись к Хаджи Мурату с уважением. Его приглашали на вечера и балы. Он даже научился играть в шахматы.
Среди русских Хаджи Мурат прожил пять месяцев, и за это время, как отмечал Михаил Семенович, он «увидел и вполне убедился в нашей веротерпимости». В апреле 1852 года Хаджи Мурат обратился к М. С. Воронцову с просьбой разрешить ему съездить в Нуху для исполнения религиозных обрядов.
Разуверившись в возможности русских вызволить его семью, Хаджи Мурат решил бежать от них. 22 апреля, воспользовавшись беспечностью охраны, сопровождавшей его на прогулке, он осуществил свой план. Однако на следующий день он и его нукеры были обнаружены невдалеке от крепости, и в схватке все они погибли. М. С. Воронцов сказал, что Хаджи Мурат умер так же, как жил, — отчаянно-храбро.
1851 год завершился переполохом в военном министерстве. Оказалось, что чиновники проглядели 50-летие службы М. С. Воронцова на военном поприще и не доложили об этом юбилее императору.
25 декабря 1851 года, ровно в полночь Светлого Христова Воскресенья в дом к Воронцовым в Тифлисе вошел фельдъегерь и вручил Михаилу Семеновичу рескрипт императора. В рескрипте говорилось: «Князь Михаил Семенович! Князь Михаил Семенович, в конце прошедшего года совершилось пятьдесят лет со времени вступления вашего на поприще военной службы. Ознаменовав себя, с самого начала, подвигами примерной храбрости в том самом крае, которым управляете ныне в звании Моего наместника, вы принимали самое блистательное участие во всех войнах, совершенных в царствование Императора Александра 1-го, отличаясь всегда высоким воинским мужеством и всеми качествами благоразумного военачальника; столь же важны и существенны заслуги ваши во время последней турецкой войны, при покорении крепости Варны. Призванные к управлению Новороссийским и Бессарабским краем, вы успели развить все отрасли народного богатства, устроить местное управление и довести этот край до той высокой степени процветания, на которой он ныне находится. В сознании ваших достоинств, Я с полным доверием возложил на вас звание наместника Кавказского и главнокомандующего Отдельным Кавказским Корпусом и вы вполне оправдали Мои ожидания. По части гражданской вашею неутомимою деятельностью и заботливостью сделаны весьма важные преобразования и значительные улучшения, которые должны послужить к благоустройству края и непосредственному благосостоянию всех и каждого, что составляет главнейшее Мое желание; с равным удовольствием вижу, что военные действия на Кавказе, направляясь к достижению указанной Мною цели, сопровождаются постоянными успехами и ознаменованы в последнее время самыми блистательными победами в Чечне, в Дагестане и на Правом фланге Кавказской линии».
Рескрипт — прекрасная характеристика деятельности М. С. Воронцова за пятьдесят лет службы. Немногие могли похвастать получением такого хвалебного рескрипта. И за меньшие военные заслуги Николай I присваивал звание генерал-фельдмаршала. Однако рескрипт заканчивался такими словами: «В изъявление особенного благоволения и искренней признательности за достохвальные труды ваши, с примерным самоотвержением на пользу Престола и Отечества подъемлемые, Я признал справедливым присвоить к носимому вами, с нисходящим потомством, Княжескому достоинству — титул Светлости»24.
Конечно, титул светлости тоже почетен. Мало кто из (пожалованных в князья имел его. Но этот титул можно было получить и за заслуги на гражданском поприще.
Александр I многие годы отказывался присвоить М. С. Воронцову звание полного генерала. Лишь в последний год своей жизни он сменил гнев на милость, и в пасхальный день 1825 года наконец-то Михаил Семенович стал полным генералом — генералом от инфантерии. А Николай I, несмотря на все его хвалебные рескрипты в адрес М. С. Воронцова, несмотря на широко распространенное мнение, что тот давно заслужил звание генерал-фельдмаршала, так и не присвоил ему это звание. И если бы император пережил Михаила Семеновича, то возможно, что тот так и не стал бы генерал-фельдмаршалом.
Обращаясь к содержанию рескрипта, М. С. Воронцов пишет с сарказмом А. П. Ермолову: «Я должен быть благодарен за лестные слова этого рескрипта и за то, что наконец вспомнили о 50-летней моей службы военной, не говоря уже о том, что три года до того я служил и по гражданской»25. Таким образом, 50-летие служения Михаила Семеновича отечеству на военном и гражданском поприщах, исполнившееся в 1848 году, петербургское начальство также проморгало.
Ходил слух, что в свой юбилей станет генерал-фельдмаршалом военный министр А. И. Чернышев. Это было бы очередным оскорблением для М. С. Воронцова, так как он имел большие основания для получения этого звания. В связи с возможным производством Чернышева Михаил Семенович писал Ермолову: «Ежели произведут мимо меня, то это будет для меня большая услуга: ибо тогда могу и должен без всякого могущего быть упрека пойти на покой совершенный и тем продлить хотя немного жизнь, и то самым приятным и безукоризненным образом»26. Чернышев не был произведен в генерал-фельдмаршалы, и у Михаила Семеновича не оказалось причины проситься в отставку.
В 1851–1852 годах М. С. Воронцов провел ряд военных операций за рекой Лабой, чтобы лишить непокорных горцев полей и сенокосов. А Шамиль из Дагестана отправился в Чечню. В начале 1852 года он собрал большие силы для осуществления своих планов. Начальник левого фланга А, И. Барятинский, противодействуя мюридам Шамиля, с 12 тысячами воинов сумел покорить большую часть Чечни. Но; небольшой русский отряд, направлявшийся к занятому горцами аулу Гурдалы, натолкнулся на главные силы Шамиля и вынужден был отступить. Шамиль, ободренный успехом, решил совершить набег на Сунжу, разорить мирные аулы (и угнать побольше скота. Планы Шамиля стали известны А. И. Барятинскому, и он ударил по войску имама всеми имевшимися у него силами. Шамиль потерпел полное поражение. Русским оставалось овладеть переправой на реке Мичик. Эта река была последней преградой в наступлении на Чечню.
А. И. Барятинский направил небольшой отряд к переправе через реку, а главные силы без боя овладели перевалом через Качкалыковский хребет. Этим силам также предстояло форсировать Мичик, на противоположном берегу которого находилось войско Шамиля — 8,5 тысяч конницы и 12 тысяч пехоты. По штурмовым лестницам и канатам взбирались егеря на неприступный берег Мичика, втаскивая на своих плечах горные орудия. А в это время другой отряд переправился выше по течению в незащищенном месте и внезапно напал на правый фланг горцев. Мюриды Шамиля, атакованные с двух сторон, в панике разбежались, понеся огромные потери. Кавалерия гнала неприятеля до самых гор.
Войско Шамиля потеряло убитыми пятьсот человек. Потери Барятинского составили 11 раненых. В донесении М. С. Воронцова военному министру говорилось: «Эти важные результаты достигнуты с самой малой с нашей стороны потерею <…> благодаря распоряжениям генерал-адъютанта кн. Барятинского и мужеству войск, которые нигде не давали неприятелю времени останавливаться»27.
После этого разгрома положение Шамиля оказалось безвыходным. Войну на Кавказе можно было считать закончившейся. Однако начавшаяся вскоре Восточная (Крымская) война 1853–1856 годов стала спасением для имама. Возвратившись в свою резиденцию в Ичкерии, Шамиль объявил, что турецкий султан призывает всех мусульман Кавказа к священной войне с Россией. Имаму удалось собрать под свое знамя около 15 тысяч человек. С этим войском он надеялся пробиться к Тифлису, чтобы соединиться с турецкой армией и одержать верх над гяурами-русскими.
М. С. Воронцов не был поставлен в известность о возможном разрыве с Турцией, поэтому настоящей подготовки к войне с южным соседом не велось. Имевшиеся на границе воинские соединения были плохо вооружены. Переправленная вскоре на судах из Севастополя 13-я дивизия не могла обеспечить полную защиту границы. А турки, готовясь к войне, сосредоточили у Карса 40 тысяч пехоты и 46 орудий. В другом турецком отряде было 18 тысяч.
На побережье Черного моря у границы с Портой находился пост Св. Николая. Он представлял собою несколько десятков деревянных домов, карантинно-таможенную заставу и склад с провиантом. Для укрепления защиты поста сюда 11 октября прибыли 255 человек пехоты и две сотни гурийской милиции.
В ночь с 15 на 16 октября турки внезапно напали на этот пост. Его защитники оказали противнику отчаянное сопротивление. Но с турецкой стороны к посту двигались новые и новые толпы. Турки не раз бросались в шашки и в кинжалы, а защитники отвечали штыковой атакой. Смогли вырваться из окружения и спастись лишь 24 рядовых и 3 офицера — почти все израненные.
Первоначально многотысячной армии турок противостояли небольшие гарнизоны приграничных городов и селений. Но вскоре в войну с турками вступили части регулярной армии и ополченцы. 1 ноября генерал Ковалевский с 4 батальонами заставил турок отступить от Ахалциха. 6 ноября тифлисский военный губернатор генерал-лейтенант князь Андронников, не имея ни артиллерии, ни кавалерии, атаковал превосходящие силы противника. Турки не выдержали стремительной штыковой атаки и бежали. В сражении 14 ноября князь Андронников одержал еще одну победу. Победителям достались 12 полевых и 2 горных орудия, артиллерийские парки, 120 пленных и множество знамен, штандартов и значков. 19 ноября турки были разгромлены князем Бебутовым в сражении при Башкады-Клар.
Турки не смогли одержать на Кавказском фронте ни одной значительной победы. Они не прорвались к Тифлису и не объединились с войском Шамиля, двигавшемуся им навстречу. Положение на фронте более или менее стабилизировалось. Крымская война 1853–1856 годов на несколько лет отсрочила окончательное поражение Шамиля. Но могущество и военные победы имама остались в прошлом.