Глава XXI ОДЕССИТЫ И ПУШКИН ПОМНИЛИ ДРУГ О ДРУГЕ
Глава XXI
ОДЕССИТЫ И ПУШКИН ПОМНИЛИ ДРУГ О ДРУГЕ
В. В. Кунин утверждает, что М. С. Воронцов «хотел искоренить в Одессе даже память о Пушкине»1. В действительности одесситы помнили о Пушкине и проявляли большой интерес к его творчеству. Этому в немалой степени способствовало увлечение Елизаветы Ксаверьевны поэзией Пушкина и возраставшее с годами понимание и признание его творчества Михаилом Семеновичем. Пушкин также часто вспоминал этот город и своих одесских приятелей и знакомых.
В 1827 году в газете «Одесский вестник» был напечатан отрывок из «Евгения Онегина». В 1828–1830 годах студенты Ришельевского лицея издавали рукописный журнал «Ареопаг». Само его возникновение было связано с именем поэта. В журнале печатались стихи Пушкина, разбирались его произведения.
В конце 1829 года в Одессу приехал М. П. Розберг, недавний выпускник Московского университета. Он стал чиновником по особым поручениям в канцелярии генерал-губер-натора.
М. П. Розберг был знаком с Пушкиным. Возможно, что от него, а может быть, от кого-то другого, услышал Розберг что-то нелестное о Воронцове. Но вот что написал он о своем новом начальнике: «Воронцов, кажется, человек совсем других свойств, нежели как обыкновенно слышно об нем. Обращение его, его поступки все отзывается благородством, какого мы не привыкли видеть в наших знатных сановниках; образованием он опять-таки станет выше всех их, и я со дня на день убеждаюсь более и более, что зависть немало потрудилась над составлением об нем мнения»2. «Образ жизни в Одессе, — пишет он, — мне нравится более Московского образа жизни». Одна из причин того, что в Одессе сложились добрые отношения между людьми — «характер главного лица в городе — графа Воронцова»3.
Через некоторое время Розбергу пришлось съездить в Москву, где он снова встретился с поэтом. Пушкин, пишет он, «очень обрадовался, увидев меня, долго расспрашивал об Одессе»4. Можно не сомневаться, что Розберг поделился с поэтом своим мнением о Воронцове и впечатлением об одесском обществе.
Вскоре Розберг был назначен редактором газеты «Одесский вестник». В 1830 году он задумал издавать в Одессе литературный альманах и решил обратиться за поддержкой к Пушкину. Он написал ему, что «отрывок из Онегина был бы тот блестящий парус, который и противный ветер обратил бы для нас в попутный»5.
Неизвестно, ответил ли Пушкин Розбергу. Ни отрывок из «Евгения Онегина», ни другие сочинения поэта в «Одесском альманахе на 1831 год» не появились. Но имя Пушкина в альманахе присутствует. В «Письме из Крыма» В. Теплякова Пушкин назван «несравненным». А в «Письме из Одессы» Розберга есть такие строки: «Пушкин уже давно воспел Одесскую грязь прекрасными стихами; этот предмет здесь до сих пор еще неистощим»6.
В 1829 году Пушкин нарисовал еще один портрет Е. К. Воронцовой. История его появления неизвестна.
В том же году он нарисовал и свой портрет. Это портрет признан наиболее выразительным изображением поэта.
В 1833 году из-за неурожая Новороссию охватил голод. М. С. Воронцов, вспоминает свидетель тех событий, «обнаруживал неусыпную деятельность, чтобы предотвратить по возможности надвигавшееся бедствие, и во вверенном ему Новороссийском крае не только подготовлял и закупал в Одессе значительные запасы хлеба на правительственные суммы, но и оказывал щедрую помощь из своих собственных богатых средств»7.
Женское благотворительное общество Одессы, председателем которого была Е. К. Воронцова, также приняло участие в изыскании средств для помощи нуждающимся. Собирались пожертвования, устраивались благотворительные спектакли и концерты. Общество открыло несколько больниц и детский приют. Решено было издать альманах «Подарок бедным», деньги от продажи которого также должны были пойти в помощь голодающим.
На этот раз с просьбой об участии в альманахе обратилась к Пушкину сама Воронцова. «Милостивый государь, — писала Елизавета Ксаверьевна. — Право не знаю, должна ли я писать вам и будет ли мое письмо встречено приветливой улыбкой, или же тем скучающим взглядом, каким с первых же слов начинают искать в конце страницы имя навязчивого автора. — Я опасаюсь этого проявления чувства любопытства и безразличия, весьма, конечно, понятного, но для меня, признаюсь, мучительного по той простой причине, что никто не может отнестись к себе беспристрастно. — Но все равно; меня побуждает не личный интерес: благодеяние, о котором я прошу, предназначено для других, и потому я чувствую в себе смелость обеспокоить вас; не сомневаюсь, что и вы уже готовы выслушать меня. — Крайняя нищета, угнетающая наш край и самый город, в котором вы жили и который благодаря вашему имени войдет в историю, дала случай проявиться в полной мере милосердию его обитателей. — Образовалось общество, поставившее себе задачей осуществление благородной цели ради которой были принесены щедрые пожертвования. Бог благословил общественное усердие, много слез было осушено, многим беднякам была оказана помощь; но надо продолжить это дело, и для того, чтобы увеличить средства для оказания помощи, общество беспрерывно возбуждает любопытство и использует развлечения. — Между прочим было сделано одно литературное предложение; кажется, оно осуществимо, судя по той горячности, с какою его стали развивать и поддерживать. Мысль об альманахе в пользу бедных удостоилась одобрения лиц, влиятельных собственной помощью или помощью своих друзей. Из программы этого альманаха, которую я беру на себя смелость вам послать, вы, милостивый государь, увидите, как он будет составлен. — Теперь, когда столько лиц обращаются к нашим литературным светилам с призывом обогатить наш <Подарок бедным >, могу ли я не напомнить вам о наших прежних дружеских отношениях, воспоминание о которых вы, может быть, еще сохранили, и не попросить вас в память этого о поддержке и покровительстве, которые мог бы оказать ваш выдающийся талант нашей Подбирательнице колосьев. — Будьте же добры не слишком досадовать на меня, и, если мне необходимо выступить в защиту своего дела, прошу вас, в оправдание моей назойливости и возврата к прошлому, принять во внимание, что воспоминания — это богатство старости, и что ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству». В конце письма стояла фамилия не Е. К. Воронцовой, а Е. Вибельман. Дата написания письма — 26 декабря 1833.
После даты и подписи последовало продолжение: «Я должна в скором времени выехать в Киев, поэтому прошу вас (если вы удостоите меня ответом) адресовать ваше письмо и милостыню, которую вы пожертвуете одесским беднякам, госпоже Зонтаг (Анне Петровне) через вашего издателя Смирдина, который состоит с нею в переписке.
Пользуюсь случаем сообщить вам, что мои поиски рукописи графа Ивана Потоцкого оказались безуспешными. Вы, конечно, понимаете, милостивый государь, что я обратилась к первоисточнику. У его родных нет ее; возможно, что, так как граф Иван Потоцкий окончил жизнь одиноким, в деревне, рукописи его были по небрежности утеряны»8.
Как уже говорилось выше, видимо, во время встречи четы Воронцовых с четой Пушкиных в Петербурге в 1832 году Александр Сергеевич попросил Елизавету Ксаверьевну помочь ему в поисках рукописи графа Ивана Потоцкого. Упоминанием об этой просьбе Елизавета Ксаверьевна дала понять поэту, кто скрывается за фамилией Вибельман.
«Графиня. Вот несколько сцен из трагедии, которую я имел намерение написать, — пишет Пушкин в ответ. — Я хотел положить к вашим ногам что-либо менее несовершенное; к несчастью, я уже распорядился всеми моими рукописями, но предпочел провиниться перед публикой, чем ослушаться ваших приказаний. Осмелюсь ли я, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив ваше письмо, при одной мысли, что вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов?»9
Письмо Пушкина датировано 5 марта 1834 года, а отправлено из Петербурга А. Ф. Смирдиным 16 марта. Ко времени получения Воронцовой письма альманах уже вышел из печати, поэтому посланные поэтом сцены из трагедии в него не попали.
Альманах «Подарок бедным» был в библиотеке Пушкина. Видимо, кто-то прислал ему эту книгу из Одессы. Не Елизавета Ксаверьевна ли?
Из Одессы же в 1834 году был послан Пушкину пакет, в котором находились письмо и книга «Путеводитель по Крыму». И письмо, и книга — на французском языке. С их автором Монтандоном Пушкин был знаком. Молодой, энергичный швейцарец приехал в Одессу, чтобы заняться торговлей. На книге была дарственная надпись (перевод с французского): «Господину Пушкину с уважением от автора. Одесса. 3 апреля 1834».
«Милостивый государь, покорнейше прошу Вас принять эту книгу взамен воровства, совершенного мной с заранее обдуманным намерением», — писал Монтандон. Воровство заключалось в том, что автор «Путеводителя», не спросив согласия Пушкина, выбрал эпиграфом к книге строки из поэмы «Бахчисарайский фонтан»:
Волшебный край, очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса!
На следующей странице «Путеводителя» напечатано посвящение — «Его превосходительству господину графу Воронцову, генерал-губернатору Новороссии и Бессарабии. Осмелюсь покорнейше просить ваше превосходительство благосклонно принять небольшое сочинение о Крыме. Осматривая со вниманием эту прекрасную часть губернаторства, посвященного вашей заботе, я видел, что вы сделали для ее процветания как администратор и как частное лицо, и в связи с этим мне желательно видеть ваше имя во главе книги, в которой рассказывается о стране, где все говорит о вас»10.
Действительно, многое говорило в Крыму о Воронцове — дороги, виноградники и сады, обелиск, сооруженный на том месте, где отдыхал Александр I в свое последнее посещение Крыма, дом самого графа, его конный завод, Алупка, где возводился его дворец…
В конце «Путеводителя» помещен каталог книг, посвященных Крыму. 49 из них на французском языке и 2 на русском — «Путешествие по Тавриде в 1820 году» Муравьева-Апостола и «Бахчисарайский фонтан» Пушкина.
Знаменательно, что на страницах «Путеводителя» соединились два имени, столь дорогие жителям Крыма — имя Пушкина, воспевшего их благодатный край в поэме и стихах, и имя Воронцова, так много сделавшего для процветания этой земли.
Пушкин, по-видимому, прочитал «Путеводитель» — страницы его разрезаны. Но никаких пометок на них не оставил. Стало быть, ничто не доказывает, что Пушкина «неприятно поразило соседство его имени с именем Воронцова», как пишет об этом один из исследователей. Ответил ли Пушкин Монтандону и поблагодарил ли за подарок, неизвестно.
В том же 1834 году в августе М. С. Воронцов мог снова встретиться с А. С. Пушкиным. 30 августа в день Святого Благословенного князя Александра Невского, небесного покровителя Санкт-Петербурга, на Дворцовой площади столицы состоялось открытие Александровской колонны. М. С. Воронцов присутствовал на этом торжестве в качестве почетного гостя. Тогда же ему были пожалованы алмазные знаки ордена Св. Андрея Первозванного.
На открытии колонны вместе с другими придворными должен был присутствовать и Пушкин, имевший звание камер-юнкера. Это звание было пожаловано поэту в декабре 1833 года, и он воспринял его как оскорбление.
За две недели до намеченного торжества Пушкин получил свидетельство, в котором говорилось, что он уволен по его просьбе в отпуск на три месяца. Не желая присутствовать на церемонии открытия колонны в ненавистном ему камер-юнкерском мундире, Александр Сергеевич поспешил уехать из города под предлогом отпуска за несколько дней до 30 августа. Таким образом, встреча поэта с его бывшим одесским начальником не состоялась.