Глава 11 Огненная ванна
Глава 11
Огненная ванна
Из дома я сбегал несколько раз. В один из побегов я отправился погостить к своему другу Джиму Боутону. Нас с ним связывали общие интересы – например, ракетостроение, электротехника, пиротехника, мотоциклы, гоночные машины. Джим жил примерно в двух милях от меня, в Южном Амхерсте. Он был двумя годами старше меня, белокурый, крепкого сложения, на вид слегка безумный. Он жил в большом старом викторианском доме, собственности колледжа Амхерст – в этом колледже его родители преподавали театральное мастерство. В доме мы могли вытворять что пожелаем.
– Не волнуйся, – бывало, скажет Джим, когда мы что-нибудь опять разнесем в доме. – Ремонт оплатит колледж.
Обслуживающий персонал колледжа косил траву в палисаднике перед домом, перекрашивал заново стены, двери и потолки, и ремонтировал все, что мы ломали.
Мой отец преподавал в университете, но по сравнению с Амхерстом получал очень мало. Поэтому жилья за счет работодателей у него не было, и никто нам ничего не чинил. Дыры, которые я пробил в дверях, когда мне было тринадцать, и сейчас, три года спустя, все так же зияли на прежнем месте.
Однажды Джим пригласил меня в гости:
– Приезжай, посмотришь, какую штуку я соорудил.
Джим в последнее время лихорадочно трудился над неким засекреченным проектом, и, похоже, наконец-то добился результатов. Когда я приехал, он повел меня в сарай, располагавшийся в пятидесяти футах за домом. Посреди сарая стоял обгорелый бетонный бочонок в стальной раме, с которой в него свисала цепь. От бочонка тянулся шланг к большому серебристому баллону с пропаном.
– Это моя новая печь, – гордо заявил Джим.
Любой другой восемнадцатилетний подросток с радостью похвалился бы новой машиной, гитарой, фотокамерой. Джим хвастался новой доменной печью. Он соорудил ее сам, с начала до конца, прямо тут, в сарае. Сделал металлическую оковку домны. А к домне смастерил клещи и щипцы и прочие инструменты для работы с расплавленным металлом. И горелку сделал. Поразительно, но практически все было собрано из каких-то остатков, обломков. Уверен, ничего похожего на эту самодельную домну и инструменты во всем Амхерсте не водилось!
– Да ты выстроил целый маленький сталелитейный завод, – сказал я.
– Нет, это не сталелитейный завод, – покачал головой Джим. – Чтобы плавить сталь, нужны высокие температуры и нужно вводить кислород. А у меня плавильня для цветных металлов, не для стали. В ней можно работать с алюминием и бронзой, – растолковал он. Я был прекрасным слушателем для такого рода речей. Обычный человек, непосвященный, в эти нюансы бы просто не вник и не оценил разницу.
– Хочешь посмотреть, как она работает? – предложил Джим. Не дождавшись согласия, он шагнул к домне и включил ее. Я услышал, как, набирая скорость, заработал вентилятор.
– Воздух туда нагоняют два вентилятора от мощных пылесосов, – пояснил Джим. – Все равно что нагнетание кислорода, но бесплатно.
Чем быстрее крутились вентиляторы, тем громче они шумели.
– Я поставил самые мощные, какие смог найти в магазине «Грейнджер» в Спрингфилде, – сказал Джим. Эти вентиляторы отлично гоняли воздух. У меня и то разметало волосы от ветра, который они подняли.
– А теперь пустим пропан и подожжем его.
Джим повернул нечто вроде водопроводного краника, располагавшегося внизу на боку домны. Гараж наполнился запахом газа.
– Поджиг!
Джим усмехнулся, поджег скомканную бумажку и бросил ее в печь.
Прогремел гром, на мгновение я оглох. Что-то ослепительно вспыхнуло, и запах пропана исчез. Если бы в сарае были окна, в них вылетели бы стекла. Но окон не было, по крайней мере с того раза, когда мы впервые зажгли печь.
Как только Джим зажег огонь, печь зашумела, словно реактивный двигатель, работающий вхолостую. Я заглянул в жерло печки и увидел, как внутри закручивается пламя.
– Давай-ка ее раскочегарим! – предложил Джим, будто печка еще не работала. Он повернул большой реостат, и вентиляторы завертелись еще быстрее, а Джим тем временем крутанул кран, чтобы добавить пропана в горелку.
– Нужно следить за тем, как идет газ. Состав очень важен. Если пламя желтое, значит, пошел угарный газ. А нам нужно почти бесцветное голубоватое пламя, – объяснил Джим.
Печь гудела все громче, мне уже хотелось заткнуть уши берушами. Над верхушкой печи показались язычки голубого пламени. Шум был невыносимый, оглушительный – уже не шум, а рев. И жарко стало невыносимо.
– Теперь давай расплавим какой-нибудь металл, – довольно улыбаясь, предложил Джим. Мы нагрузили в ведро обломки алюминия, только это оказалось вовсе не ведро – когда я назвал его так, Джим сразу меня поправил:
– Это твердосплавный закаленный тигель. Вмещает сорок фунтов алюминия или двадцать – бронзы. Расплавленной, естественно.
Алюминиевые обломки – а это были бывшие автомобильные коробки передач, – уже начали плавиться.
Джим натянул плотные рукавицы и подвесил тигель на цепь, а потом шестом передвинул так, чтобы он повис над жерлом печи. Затем опустил тигель в печь. Она проглотила металл, и загудела немного иначе. Через несколько секунд цепь, опущенная в жерло печи, засветилась тускло-красным светом, как и кромка печи. Я боялся подойти ближе и заглянуть внутрь, но все-таки сделал это. Прошло всего несколько секунд, а края твердых алюминиевых кусочков уже подтаяли от жара. Да, печь, которую соорудил Джим, выглядела словно реактивный двигатель, гудящий в садовом сарайчике на задворках маленького городка Амхерста.
Я распахнул дверь сарая, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но Джим замахал на меня руками:
– Если соседи услышат шум, они взбесятся. Может, даже полицию вызовут.
Полиция уже как-то наносила визит Джиму из-за его изобретений. И мы с ним определенно не хотели, чтобы полицейские заявились сюда снова.
Джим потянул за цепь, и тигель, раскаленный и весь светящийся от жара, выплыл из печи. Джим ловко переместил его в лоток, придерживая длинными металлическими щипцами. Потом вручил мне пару рукавиц и еще одни щипцы.
– Можешь помочь мне разливать, – разрешил он.
Я взял длинный шест с обручем в середине. Джим смастерил его сам, здесь же, в гараже. Джим осторожно поставил тигель в обруч. Потом снял крышку и медленно, осторожно перелил расплавленный металл в серый ящик на полу. Из углов ящика повалил пар. В ящике был плотно утрамбованный мокрый песок, а в песке был тщательно выдавлен отпечаток по форме того предмета, который Джим хотел выплавить из алюминия. Вообще удивительно, какой точности и аккуратности требовал весь процесс.
– Металл застынет и отвердеет через несколько минут, и тогда откроем.
Джим выключил печь. Вентиляторы постепенно затихли, нестерпимый жар понемногу спадал. Рев печки утих, и Джим знаком показал мне, что можно открыть дверь на улицу.
Мы раскололи изложницу на две половинки. Внутри лежала пара совершенно реалистичных человеческих рук, отлитых из алюминия. Я был потрясен.
– Это руки Энди, – с гордостью объяснил Джим. Энди был его младшим братом и терпеливо «позировал», если так можно выразиться, пока Джим делал в песке форму для отливки рук.
Джим побрызгал алюминиевые руки водой, к потолку поднялось облако пара. Потом взял одну из них, осмотрел повнимательнее, показал мне.
– Ты только глянь, все детали проработаны! Ногти! Волоски! Даже узор на пальцах!
Он был прав. Отливка получилась очень точной и подробной.
Несколько месяцев спустя Джим снова работал в своем гараже, пристроенном к родительскому дому. И дом, и гараж были просторными, так что гараж Джим превратил в авторемонтную мастерскую. Он притащил из подвала огромную ванну, сделанную из стеатита, мыльного камня – и превратил ее в корыто для отмачивания деталей. Он наполнил емкость бензином, веществом взрывоопасным, зато как нельзя лучше отмывавшим грязь и жир со старых автомобильных деталей.
В тот вечер мы с Джимом помогали нашему приятелю Джону и его подружке Кэрол переделать двигатель от их «фольксвагена». Блок цилиндров и еще несколько деталей отмокали в бензине, а мы стояли вокруг, болтая и потягивая пиво. Джим установил в ванне насос, чтобы обеспечить циркуляцию бензина, – когда бензин взбалтывало, детали отчищались лучше и быстрее. Но держать насос постоянно включенным было нельзя, потому что пары бензина опасны, а чистка – процесс медленный, и пришлось бы включать насос надолго. Как я понимаю, бензин успел сильно загрязниться. Мы уже поглотили целую упаковку «Старого Милуоки», а между тем отчистилась едва ли половина деталей. Время перевалило за одиннадцать, ехать за добавкой пива было поздно – в такое время его уже нигде не купишь. Пришлось довольствоваться тем, что имелось.
Джим пошел к ванне, чтобы вновь запустить насос и погонять бензин. Сверкнула вспышка. В мгновение ока вся ванна, полная бензина, воспламенилась. Казалось, полыхает вся мастерская. Может, так оно и было, учитывая концентрацию бензиновых паров в воздухе.
– Черт!
– Пожар!
– Бежим!
– Скорее!
Я стоял ближе всех к двери и тотчас кинулся вон, бросив пиво. Внезапно теплая ночь показалась мне стужей. Судя по всему, огонь меня не тронул, я не обжегся, даже не надышался угарным газом. Похоже, повезло.
Джон и Кэрол тоже выскочили наружу, а вот Джим – нет. Мы видели его сквозь дверной проем. У него загорелся рукав. Он сорвал с себя рукавицу, захлопал по горящему рукаву и сумел сбить пламя.
Через несколько мгновений пламя в горящей ванне поднялось до самого потолка. Но Джим все еще оставался в мастерской. Он шагнул к горящей ванне, присел, потом мощным толчком выпихнул здоровенную емкость с полыхающим горючим и мокнувшие в ней детали за дверь, на подъездную дорожку. Ванна – а она была на колесиках, – прокатилась и замерла в двадцати футах от гаража.
Джим практически не получил ожогов. Он улыбался от уха до уха, гордый своими свершениями: как-никак, он спас дом от пожара. Джим снял рукавицы, внимательно осмотрел обе руки, одобрительно кивнул.
– Цел! – с улыбкой объявил он.
В раскаленном полыхающем гараже Джим не потерял присутствия духа и ясность мысли настолько, что сообразил надеть плотные рукавицы и вытолкнуть горящую ванну, не повредив рук. Потрясающе.
– Хорошо, что ванна была на колесиках, – сказал он.
И правда, очень повезло. Иначе весь дом сгорел бы дотла.
Тут из дома выбежала Кэрол. Я не видел, как она туда вбегала, но в такой суматохе немудрено что-то не заметить.
– Я позвонила в пожарную часть, – сообщила она. – Они уже едут.
Джим новостям не очень-то обрадовался.
– И зачем было звонить? – спросил он, стоя на фоне пламени из горящей ванны, которое вздымало языки на двадцать футов в небеса. Правда, сейчас оно было уже безопасно. Через час или около того бензин весь выгорит, а пока интересно было смотреть, как оно горит. Мы с Джимом и Джоном предпочитали вообще по возможности не привлекать к себе внимание представителей властей. Поэтому двое из нас обежали дом и размотали шланги для полива. Двух шлангов, по нашим расчетам, как раз должно было хватить, чтобы полить землю вокруг ванны, пока бензин выгорал.
Джим направил струю из шланга внутрь сарая, щедро обдал потолок и несколько островков огня на полу. Пламя погасло. Но вот снаружи оно все так же бушевало и гудело – бензин горел вовсю, и огненный столб поднялся выше крыши дома. На стенах, которые были ближе к горящей ванне, краска пошла пузырями.
– Эх, надо было мне откатить ее еще подальше от дома, – с сожалением вздохнул Джим.
Теперь исправлять ошибку было поздно – бензиновая ванна раскалилась так, что к ней было не подойти.
Я внимательно посмотрел на горящую ванну, на дом, на сарай, кое-что прикинул и решил, что дом вне опасности. В крайнем случае, придется заново покрасить стены.
Вот тут-то на сцене и появились родители Джима. До этого они мирно читали в гостиной, которая располагалась на другой стороне дома. Увидев, что творится, они тоже не утратили присутствия духа: мама Джима совершенно спокойно курила сигару, а отец вышел в сад с бокалом в руке. Они посмотрели на нас, на пожар, потом переглянулись и без единого слова вернулись в дом.
Через минуту-другую подъехала пожарная команда. Мы успели благоразумно отойти от ванны футов на двадцать – от нее шла волна нестерпимого жара. Джим и я горевали по безвозвратно погибшим двигателям: ясно было, что, пока огонь потушат, от них останутся рожки да ножки.
Пожарные были полны решимости показать себя молодцами. Четверо побежали к дому, таща шланг. Джим попытался их остановить.
– Слушайте, может, не стоит? В ванне – бензин и магний. Нужно тушить пеной, а не водой.
– Сынок, мы знаем, что делаем. Ну-ка отойди в сторонку, не мешайся под ногами.
– Нет! Говорят же вам, нельзя тушить бензин и магний водой! Нужно пеной! – закричал Джим.
– Отойдите в сторону, молодой человек, – авторитетным голосом сказал кто-то главный из пожарной команды.
Пожарные направили брандспойт на горящую ванну и пустили воду на полную катушку.
Стоило воде соприкоснуться с горящим магнием, как прогремел мощный взрыв. Вода расщепилась на составляющие – кислород и водород. Магний и бензин взорвались и на двор пролился огненный дождь. Мы кинулись прятаться.
Повсюду сыпались куски магния, горевшего бело-голубым пламенем. Пожарные оцепенели от изумления и растерялись. Наверно, кое-кому из них – а в команде были ветераны Вьетнама – показалось, что они снова на фронте. И бои идут прямо во дворе Джима.
– Черт, я же вас предупреждал! – сердито крикнул Джим. – Смотрите, что вы натворили!
Вокруг царил просто ад кромешный. После взрыва куски магния усыпали весь двор и продолжали гореть. Они разлетелись таким радиусом, что некоторые из них попадали на крышу фургона, припаркованного во дворе, и прожгли в ней дыры. Другие превращали в решето крышу дома. А еще некоторое количество горело на подъездной дорожке, ведущей к дому, и там тоже появлялись дыры. Повсюду виднелись очаги огня, и многие светились белым раскаленным светом, – характерным признаком, что горит металл. Пожарные ретировались в свой фургон, и оказалось, что пена у них в арсенале тоже есть.
Теперь пожарным и правда было чем заняться – предстояла немалая работа. Хоть они и фыркали на Джима, кричавшего про пену с самого начала, но теперь сами пустили ее в ход. Джим вежливо напомнил пожарным, что взрыв – это их вина.
– Слушали бы меня с самого начала, ничего бы не взорвалось. А теперь посмотрите, как все изрешетило из-за вашего идиотизма!
Пожарные смешали пену и теперь уже осторожно двинулись гасить очаги возгорания. Но даже пена не сразу одолела огонь. Пожарные заливали очередной горящий участок, и казалось – пламя погасло, но затем оно снова вспыхивало. Кошмар просто, какой беспорядок устроили эти бестолочи.
Джим смекнул, в чем проблема: пожарных подвел недостаток знаний.
– Эй, вы, как-никак, в университетском городе служите, химию могли бы знать получше и в возгорании химических веществ разбираться обязаны! – возмутился он. Но пожарные не снизошли до ответа.
Тем временем двое из команды подобрались к горящей ванне с чем-то вроде вил, какими на пожарах вышибают двери. Они опрокинули ванну, видимо, чтобы их коллеге было сподручнее залить ее пеной. Похоже, предупреждение Джима пожарные позабыли.
– Там же бензин, идиоты! – завопил Джим.
Теперь весь двор, который до этого еще не успел подвергнуться разрушениям, был объят огнем. По крайней мере, все происходящее было отменно ярко освещено. Подкатили еще две пожарные машины, и отдельно, на собственном автомобиле – шеф пожарной команды. Собралась толпа зрителей. Родители Джима снова вышли из дома и теперь стояли в сторонке, приглушенно переговариваясь. Отец уже опустошил бокал, а мама Джима не спеша докуривала сигару при свете пожара. Держались оба поразительно спокойно.
Пожарной команде понадобилось больше часа, чтобы окончательно погасить пламя. Когда, наконец, все очаги были потушены и ночь вновь стала темной, шеф пожарных долго беседовал с Джимом. Кое-кто из пожарных призывал арестовать моего друга, но оснований, честно говоря, не было никаких. Поэтому шеф пожарных лишь пригрозил, что будет время от времени наведываться и проверять, чем занимается Джим и каково состояние дома.
Позже эта ночь стала казаться мне затишьем перед бурей, потому что наша семья и моя жизнь окончательно развалились.
Медвежонок заявила, что не желает меня больше видеть, а почему – объяснить наотрез отказалась. Я был раздавлен. Она не подходила к телефону и не хотела встречаться. И только два года спустя я узнал, почему она тогда надумала со мной порвать.
Но этого мало: вдобавок ко всему, родители окончательно решили разойтись. Микроб остался с матерью, которая переехала в город, на съемную квартиру. Через несколько месяцев она поменялась с отцом: в город переехал он, а мать и Микроб возвратились в наш дом. Все это время мы с собакой жили дома, если не считать отлучек в лес.
Теперь, после расставания с отцом, мать возомнила себя бисексуалкой. Какое-то время у нее был роман с ровесницей, но следующая подружка оказалась на год младше меня. Меня коробила сама мысль о том, что мать рассталась с отцом ради женщины, но когда ее великая любовь оказалась еще моложе меня, это уж было совсем странно.
А в это время отец боролся с депрессией – один, в своей городской квартире. Как-то он дошел до того, что попытался покончить с собой, спьяну наглотавшись снотворного, и едва не умер в больнице. Нам еще повезло, что коллеги его любили, а университет терпел его выходки. Думаю, к тому же трудно уволить «пожизненного профессора». Отец перестал посещать доктора Финча, отговариваясь: «Сынок, у него все идеи какие-то дикие, безумные. Не знаю, что он натворит с твоей матерью».
Несмотря на то что благодаря доктору Финчу в моей жизни кое-что изменилось к лучшему, теперь его чудачества меня тревожили. Что-то с ним творилось неладное. Я ходил по врачам, психологам того или иного рода всю свою сознательную жизнь. У всех у них все было устроено одинаково: в приемных посетители ждали, пока их примут, входили и выходили из кабинета. А сам кабинет у любого врача обычно был чистый и приятный. И все врачи выглядели, как бы получше выразиться, «профессионально».
Другое дело – кабинет доктора Финча, старый, обшарпанный, с ветхой мебелью. У доктора Финча никогда не менялись посетители, я все время встречал одни и те же лица, – Финч утверждал, будто это пациенты, и, выходит, они посещали его годами. Большую часть времени в приемной и в кабинете было безлюдно, если не считать Хоуп, дочки доктора, и нас с родителями. И кабинет доктора Финча не походил на все другие – ничего подобного мне не попадалось.
– Этот врач – он такой один, – твердила моя мать деду. – Он уникум.
– Этот врач чокнутый, – неизменно отвечал дед.
Наши городские знакомые высказывались так: «Я слышал, что у этого Финча не все дома!» Хотя доктор сделал мне много хорошего, но, слыша такие замечания в его адрес, я приходил в замешательство. Особенно меня смутило, когда они стали раздаваться положительно отовсюду. Доктор Финч отрастил длинную белую бороду и в середине лета расхаживал в колпаке Санта-Клауса. Такие выходки тоже внушали сомнения в его вменяемости. Я узнал, что до того, как мы познакомились с доктором Финчем, его выгнали из государственной больницы. Узнав об этом, я живо вспомнил, как дед несколько лет тому назад сказал о докторе Финче: «Так его же вышибли из Кингспорта в Теннесси». А потом я узнал, что доктору не позволяют даже работать в местной больнице. «Неужели это правда? Что он такое натворил?» – гадал я.
Странности доктора Финча окончательно отпугнули нас с отцом. Мы перестали к нему ходить. А вот мать не перестала. Она истово веровала в доктора Финча еще целых шесть лет, вплоть до того самого дня, как обратилась в бегство. И в этой дикой гонке, одурманенная все большими дозами лекарств, она неизменно тащила за собой Микроба. Мне повезло – подавляющей части тех жутких сцен, свидетелем которых стал мой брат (позже он описал их в своих мемуарах «Бег с ножницами»), еще только предстояло произойти через несколько лет. А к тому времени, как они случились, я уже больше не виделся с доктором Финчем и был для него недосягаем.
Только в 1983 году мать вырвалась на свободу. Когда это случилось, все мои смутные тревоги получили весомое подтверждение – не зря я опасался доктора Финча. Мать отправилась к окружному прокурору и заявила, что доктор Финч в каком-то мотеле одурманил ее лекарствами, а затем изнасиловал. В то же самое время следователи прокуратуры обнаружили, что Финч снял с отцовской медицинской страховки деньги за множество консультаций, которых не было. Мать была слишком расстроена, чтобы добиться уголовного преследования Финча за изнасилование. Она просто хотела избавиться от него и его влияния.
Поэтому прокуратура ограничилась тем, что вменила Финчу в вину кражу денег при помощи поддельных счетов за несуществовавшие консультации. Финчу было в судебном порядке запрещено приближаться к моей матери, а она получила защиту как официальный свидетель по делу. Но Финч и тогда не угомонился и пытался заставить мать замолчать и отказаться от данных показаний. Зная все это, я ничуть не удивился, когда в 1986 году доктора Финча лишили профессиональной лицензии и запретили практиковать.
Но к тому времени семья и Финч уже не имели надо мной власти. Из мира безумия в лучшие миры меня увлекла музыка. Я создавал себе репутацию среди местных музыкантов, и они приняли меня с распростертыми объятиями. По пятничным вечерам я вырывался из психушки нашего семейства и устремлялся в «Ржавый гвоздь» – клуб, средоточие местной ночной жизни. Теперь я был там своим человеком, и мне уже не приходилось проникать туда всеми правдами и неправдами, бояться, что меня выгонят и так далее. Я даже отрастил бородку, чтобы казаться старше. Собственно, вышибала и дежурный полицейский на входе приветственно махали мне и радушно пропускали внутрь.
Когда я вошел в зал, вокалист местной группы «Жир», выкрикнул в микрофон: «Это рок-н-ролл, ребятушки!» Он проорал это так громко, что у меня в глазах потемнело и в ушах затрещало. Над толпой, тесно стоявшей плечом к плечу, прокатилась почти что видимая волна энергии.
– Тысяча девятьсот семьдесят пятый!
Когда они принялись наяривать «Шоссейного короля», я унесся в свой собственный мир. Как же мне повезло, что музыка открыла туда дорогу.
Жаль только было, что не получилось взять с собой в этот мир Микроба. Но я и сам был еще ребенком, только во взрослой одежде. А Микроб будет жить сам по себе.