«Тысячи улиц, тысячи верст… провокация»
«Тысячи улиц, тысячи верст… провокация»
«Тысячи улиц. Тысячи верст. Тысячи этажей. И всюду одно и то же. Не нужен. Никому не нужна твоя молодость, и твои сильные руки, и твои быстрые глаза. Проклятием тяготеет над тобой наследство — безработица… Звенит цепь, сковывающая тебя, скрежещет ключ, который закрывает, вырастает стена, опоясывающая тебя повсюду, куда ни глянь.
Мрак ночи, неволя и горе, и боль, и слепая тупость. И только временами внезапно заалеет знамя, и раздастся короткий звук выстрела, и пронесется крик, который и сегодня может повториться!..»
Слова этой статьи, написанной Вандой Василевской, открывали первый майский номер газеты «Вальки млодых» («Борьба молодых») за 1936 год и отражали трагедию тысяч безработных, по которым весной этого года открыла огонь фашистская полиция Львова. И не случайно около статьи редакция поместила фотомонтаж: сжатый кулак рабочего на фоне массовой демонстрации и лаконичная надпись: «За социализм и свободу! Против фашизма и войны!»
Фашизм наступал по всему фронту. Организация украинских националистов начала осуществлять свою программу террора и убийств открыто, на глазах всего света.
По специальному приказанию Степана Бандеры, сына греко-униатского попа из села Угринова Старого, близ Калуша, в редакцию Львовской антифашистской газеты «Сила» была брошена бомба. По утверждению бандитов из ОУН, это покушение «должно было продемонстрировать, что с большевиками мы будем бороться подобными техническими приемами».
Одной из первых жертв ОУН явился секретарь советского консульства во Львове Андрей Майлов. 21 октября 1933 года его убил подосланный Коновальцем и Бандерой кулацкий сынок Лемик. Бандитская организация сама призналась в этом убийстве.
Затем бандиты из ОУН бросили бомбу в редакцию львовской антифашистской газеты «Праця» («Труд») и по заданию своего руководства члены ОУН совершают вооруженное нападение в городе Городке, неподалеку от Львова, на местную почту. Цель нападения — ограбление. От пуль оуновцев, руководимых нашедшим сейчас приют в Соединенных Штатах Америки Миколой Лебидем, гибнут мирные почтовые работники, их дети остаются сиротами, жены — вдовами. Террористическая деятельность ОУН ширится.
Еще в мае 1935 года в Кракове состоялся съезд крестьянских писателей, положивший начало организации антифашистского фронта и принявший резолюцию о необходимости «создания единого широкого фронта эксплуатируемых классов, единого народного фронта рабочих и крестьян для беспощадной борьбы с фашизмом». Группа революционных и демократических писателей публикует манифест, где призывает всех писателей, без различия их политических взглядов, к объединению для защиты культуры от фашистского варварства.
В числе других писателей это воззвание подписали Ярослав Галан, Александр Гавршнок, Петр Козланюк, Владимир Броневский, Люциан Шенвальд, Ванда Василевская, Леон Кручковский.
23 июня 1935 года в Париже, на Международном конгрессе писателей в защиту культуры, было оглашено приветственное письмо Горького, где великий писатель призывал всех честных деятелей культуры мира объединиться в борьбе с наступающим фашизмом. Задача создания единого антифашистского фронта работников культуры выдвигалась на первый план на Западной Украине.
Старейший подпольщик Западной Украины Богдан Дудыкевич пишет: «В 1935 году мы, сидевшие в тюрьме „Вронки“ в Западной Польше, получили информацию о широкой кампании, которую развернули КПП, КПЗУ и КПЗБ для освобождения политзаключенных. Нам стало известно о выступлениях Ярослава Галана как одного из организаторов массовых митингов во Львове…»
По поручению окружкома КПЗУ Галан и Гаврилюк проводят зимой и весной 1935–1936 годов большую подготовительную работу по созыву антифашистского конгресса работников культуры Польши и Галиции.
Галан много ездит по Прикарпатью, выступает перед крестьянами. Выступает как опытнейший партийный конспиратор. Степан Далавурак, учитель одной из средних школ города Черновцы, рассказывает:
«Ярослав Галан не заглядывал в конспект. Он говорил о важности просвещения для народа, потом про ангорских кроликов, о пчеловодстве, о разведении коров симментальской породы, то есть все в духе газеты „Народна справа“ — „коровьего дела“, как ее тогда верно окрестили в народе, — и журнала „Сельский хозяин“. Это понравилось хозяевам. Жандармам лекция показалась невинной, и сидеть на ней дальше, дышать мужицким потом надменным слугам Речи Посполитой никак не хотелось. Поэтому они вышли. Оратор сразу заметил, что жандармы исчезли. Симментальские коровы, свиньи йоркширской породы больше не вспоминались. Галан все чаще останавливался на тех причинах, которые вызвали выступления против существующих порядков в панской Польше.
Контакт между Галаном и слушателями наладился быстро. Они хорошо понимали его и поддерживали одобрительными выкриками:
— Говорите громче, потому что позади плохо слышно, — послышалось в зале, когда оратор на несколько секунд остановился.
Ярослав Галан сказал:
— Я приложу все усилия, чтобы меня все услышали, а если кто не услышит, готов повторить все вторично и в третий раз.
Голос его был мягким, и в зале стало тихо.
Галан рассказывал о борьбе украинского народа под руководством Богдана Хмельницкого против шляхетской Польши, о том, как украинские земли очутились под пятой других держав, и особенно — о борьбе трудящихся западноукраинских земель против „чужих и своих“ угнетателей. Он вспоминал, как Иван Франко и Михайло Павлик призывали наш народ к борьбе против колонизаторской политики Австро-Венгрии и как украинская буржуазия за мелкие подачки лизала лакированный сапог Франца-Иосифа.
Не забыл оратор в своем докладе и о реакционной роли духовенства любого вероисповедания.
— Попы вместе с ксендзами ведут крестовый поход против Советского Союза — колыбели трудящихся всего мира. А те заповеди, которые они пропагандируют, сами не исполняют, не ожидают рая на небе, а живут райской жизнью на земле. Что можно попам, то является грехом для трудящихся.
Эти слова задели священника, который сидел на лекции как на угольях.
— Вы агент Москвы! — закричал пан отец. — Вы коммунист и враг украинского народа, а не представитель „Просвиты“.
— Не „Просвита“ — просвещение, — ответил Ярослав Галан, — а правда — просвещение. И не враг я, по происхождению такой же западноукраинский крестьянин, как все в зале, хотя у меня галстук на шее.
Полемика с попом разгорелась. Оратор беспощадно разоблачал его, припирая к стене фактами.
— Вы, — говорил Галан попу, — некогда благословляли народ на братоубийственную войну. Вы говорили когда-то: „Бей на фронте русского или поляка“. Так?
— Так!..
— А чем они провинились перед вами или перед каким-либо балинецким дядькой?
В зале клокотало. Всюду были слышны выкрики:
— Вот верно!
— Хорошо сказал!
— Ух, как славно посадил пана отца!»
А Галан продолжал:
— На недавний съезд общества «Просвита» полиция, а с нею поповские и кулацкие сынки не допустили крестьянских делегатов, избили их! Они боялись, чтобы представители народа не рассказали на съезде всю правду!
— Брехня! — выкрикнули в ответ несколько самых богатых дядьков и поп.
— Если говорю вам неправду, то послушайте самих делегатов. Вот они, перед вами.
Ярослав Александрович прервал свое выступление, чтобы дать возможность выступить Петру Грицюку, Михаилу Проскуряку, Алексею Корбутяку, которые подтвердили его слова. Это выступление Галана в селе Балинец, возле города Коломыи, продолжалось больше часа. Еще с час докладчик отвечал на разные вопросы. Вместо культурно-просветительной лекции, как это значилось в бумажке, изготовленной подпольщиками-коммунистами, в селе был проведен политический митинг. Крестьяне были очень довольны лекцией.
Галан и Гаврилюк организуют конспиративные явки, пишут листовки, воззвания, выступают на собраниях, переправляют во Львов революционную литературу. Галан вырос в опытного пропагандиста, агитатора, работающего по поручению партии на самых ответственных участках. Он «часто приходил к нам (рабочим. — В.Б., А.Е.), — вспоминает бывший слесарь И. Завадка, — проводил с рабочими беседы и читал лекции по теории марксизма-ленинизма, помогал нам глубоко понять те задачи, которые стояли перед рабочими Западной Украины. Помню, мы с особым интересом прослушали лекции Я. Галана по произведениям Ф. Энгельса „Развитие социализма от утопии к науке“ и К. Маркса „Наемный труд и капитал“».
А события становились все более грозными.
В марте 1936 года были расстреляны рабочие на краковском заводе «Семперит». В ответ начались уличные бои рабочих Кракова с полицией, а по всей стране прошла волна забастовок и демонстраций.
Весна 1936 года пришла во Львов неожиданно, буйно, стремительно. Каштаны расправляли свою первую листву, в синем апрельском небе кружились стаи голубей над Стрелецкой площадью, в утренней дымке тонули за больничной оградой зеленеющие склоны Высокого замка. Но в это прекрасное весеннее утро возле морга в одной из больниц Львова можно было обнаружить следы совершившегося недавно злодеяния.
Толпа, заполнившая больничный двор, угрюмо молчала. И когда над головами людей вдруг появился небольшой, затянутый красным крепом гроб, обнажились головы, глухой и гневный шум прошел по рядам рабочих.
Старая женщина подошла к толпе и испуганно спросила:
— Кого хоронят?
— Безработного, — ответили из рядов. — Нашего товарища хороним. Козака. Его убила полиция.
Галану вспоминался вчерашний день. Толпа безработных у ратуши. В ее просторных залах заседали верные слуги графов Потоцких и Дзедушицких, «ликерного короля» Бачевского и других им подобных. Голодные, оборванные люди пришли просить кусок хлеба — им ответили свинцом из полицейских карабинов. Навсегда сохранятся в памяти вспышки выстрелов, красная струйка крови на красивом молодом лице погибшего от пули полицейского рабочего-поляка Владислава Козака, распластавшего руки на серых плитах мостовой…
Сегодня гневный рабочий Львов провожал его в последний путь…
Цепочка полицейских мундиров перегородила улицу. Угрюмо, сжав кулаки, не останавливаясь и не замедляя шага, шли навстречу ей сомкнувшиеся ряды рабочих. Сухо щелкнули затворы винтовок, и через несколько минут пулеметная очередь врезалась в колонну демонстрантов. Гроб накренился.
Молодой рабочий вырвал из мостовой булыжник. Уткнувшись лицом в землю, лежала женщина… Вот впереди, покачнувшись, падает Мария Ких — славный вожак львовских комсомольцев. Три раза сменились люди, несущие гроб. А впереди уже дрогнули ряды полицейских, захлебнулся пулемет, испуганно прячется в подъезде полицейский в мундире капитана.
Что гнало рабочий народ в объятия смерти? Об этом Галан напишет позже — в «Золотой арке».
«Неужели они рисковали жизнью только ради куска хлеба или десятипроцентной прибавки к жалованью? Думать так значит совершенно не верить в человека!.. Они верили тогда только в одно: что каждый их шаг вперед по улицам, залитым их же кровью, — это сто, тысяча шагов вперед, к бессмертию, величию их класса…»
Повсюду строились баррикады. Стояли заводы, фабрики, застыли на площадях трамваи, газеты не вышли. Львов бастовал. Гневный рабочий Львов протестовал против кровавой расправы 16 апреля 1936 года…
Тридцать одного убитыми и двести человек ранеными потерял пролетариат Львова в этот день.
В ответ на правительственный террор началась общегородская забастовка, поддержанная рабочими почти всех городов Галиции и массовыми выступлениями крестьян. Семьдесят пять процентов крестьян Львовского, Тернопольского и Станиславского воеводств приняли участие в организованной десятидневной стачке. В эти дни Галан выступает на митингах и собраниях, участвует в подготовке к первомайской демонстрации, которая еще раз подтвердила, как возрос авторитет коммунистической партии. В такой обстановке проходила подготовка Антифашистского конгресса в защиту культуры.
Конгресс работал в здании оперного театра 16 и 17 мая 1936 года. В его организации и проведении приняли участие рабочие. «Мы чувствовали тогда, что рабочий и крестьянский писатель — это человек, любимый массами, близкий им человек, товарищ», — говорил польский поэт Владислав Броневский. На конгрессе выступали представители бастующих рабочих, писатели в перерывах между заседаниями делали доклады на заводах и фабриках. Рабочие «составили огромное большинство гостей съезда». В почетный президиум его были избраны М. Горький и Р. Роллан. С речами выступили К. Пелехатый, С. Тудор, В. Василевская и другие. Василевская требовала от писателей создания бдительной, воинствующей литературы и произнесла пророческие слова: «В следующий раз мы встретимся в красном Львове».
Тудор говорил об угнетении украинской культуры. Его гневную речь слушали честные люди Львова разных национальностей, которые всего несколько недель назад шли за гробом Владислава Козака на Яновское кладбище и видели наведенные на себя дула винтовок.
Выражая думы и чаяния людей, пришедших в театр на заседание конгресса, Степан Тудор говорил:
— Долой империалистическую войну! Долой фашизм! Пусть знают торговцы смертью, что нашу поступь не остановят тайные агенты фашизма. Мы готовы бороться за социализм, который является для нас зарею нового будущего!
Большое впечатление на всех произвело выступление Я. Галана. Стенограмма его не сохранилась, но осталось свидетельство Владислава Броневского: «Участники съезда, выступающие по национальному вопросу, высказались в пользу удовлетворения всех культурных нужд национальностей, населяющих Польское государство. Выступающие требовали открытия национальных школ, украинского и белорусского университетов, равноправия языков… По этим вопросам особенно горячо говорил Ярослав Галан».
Рабочие преподнесли писателям цветы. «Становится больно, — писал Галан, — что за столом нет Максима Горького… Ведь эти цветы в первую очередь предназначались ему».
На конгрессе был оформлен и закреплен единый фронт мастеров культуры против войны и фашизма.
Для инициаторов и организаторов конгресса становилось небезопасным пребывание в городе. «Вскоре после конгресса, — вспоминает Галан, — мы получили сигнал: „Уезжайте из Львова“». Галан переезжает в Варшаву, где переходит на работу в газету «Дзенник популярни», выходившую в 1935–1937 годах.
Ванда Василевская вспоминала: «Это была газета единого фронта. В состав редакции входили представители „левого“ крыла ППС и члены коммунистической партии. Газета была закрыта полицией. Галан писал в газету корреспонденции, статьи, касающиеся украинского вопроса… Он не выходил из состава редакции. Его сотрудничество в ней прекратилось в связи с его арестом».
Галан публикует в газете статьи и памфлеты, разоблачающие польское правительство. Он рассказывает о кровавой расправе над бастующими Львовскими рабочими. Особенно достается в статье Галана премьер-министру последнего польского правительства генералу Складковскому, заявившему с трибуны сейма в ответ на вопрос о причине расстрела львовских демонстрантов: «Я считаю, что полиция стреляла слишком мало». Галан называет его «кровавым шутом, пляшущим под дудку Гитлера».
Галан стал любимым гостем на варшавских заводах и фабриках. Чтобы сбить со следа полицейских ищеек, он постоянно меняет квартиры.
Травля, преследования, тюрьмы… Казалось, жизнь поворачивалась к нему самой жестокой своей стороной. И как бывает в подобных случаях, беда редко ходит одна. На Галана обрушился еще один страшный удар: он потерял связь с Анной.
Переписка с ней неожиданно прервалась. Ярослав Александрович посылал в Харьков одно письмо за другим, слал запросы, терялся в мучительных догадках — все было напрасно! Он ждал месяц, второй, год — писем от жены не было…
Анна исчезла…
Как только выбиралась свободная от дел неделя, Ярослав ехал в Нижний Березов. Может быть, думал он, здесь что-нибудь известно. Но и в Нижнем Березове не знали ничего; строили, чтобы успокоить и себя и Галана, самые невероятные предположения. Но от этого не становилось легче.
Вечерами, когда он приезжал в Березов, они еще и еще раз перечитывали ее старые письма, надеясь найти в них что-нибудь такое, не замеченное ранее, что бы помогло разобраться в случившемся. Но ни одной такого рода зацепки в письмах не было.
В сотый, наверное, раз перебирал Ярослав Александрович фотографии жены и открытки, присланные из Харькова. Вот на одной из них надпись: «17 августа 1932 года, после отъезда в СССР. Анна». Последнее письмо датировано 7 января 1934 года. Анна сообщает, что жизнь идет неплохо. Только очень тоскует по нему, Ярославу. И еще мечтает взглянуть на родное село. Среди пачки листков попадается забытое Галаном фото: группа из восьми юношей и девушек. Среди них он, Ярослав, и его верный товарищ по «Викнам» Петро Козланюк. «Когда это снято? — мучительно вспоминает Ярослав. — Кажется, в 1933-м, когда мы приехали с Петро в Березов передохнуть от львовской суматохи…»
В марте 1937 года по приказу правительства полиция закрывает газету «Дзенник популярни». В варшавскую тюрьму на некоторое время попадают Ярослав Галан, редактор газеты и ряд сотрудников. После освобождения Галана его снова арестовывают и четыре месяца спустя отвозят во Львов. Галана передают следственным органам Львова. Писатель попадает в тюрьму «Бригидки».
…Завтра — двадцатая годовщина Великого Октября. Тусклый свет едва пробивается сквозь решетку узкого окна камеры. В ранние, предрассветные часы Галан любит мечтать.
За Збручем, в далекой Москве завтра выйдут на Красную площадь колонны демонстрантов. Галан вспоминает снимок, виденный им в советском журнале «Огонек», — рабочий поднимает на плечи маленькую девочку. Она смеется, протягивает руку. Какое счастье выпало тем, кто пойдет завтра в этих колоннах!
«Москва, она всегда стоит передо мной как живая — грозная, нежная, вечная», — вспоминает писатель. Сколько раз на вершинах Карпат, в подполье, в тюремной камере виделась она ему — незнакомый любимый город!
Открывается дверь камеры. Резкий окрик тюремщика:
— Галан! На выход!
Очередной вызов на допрос. Опять нудно и долго будут расспрашивать о работе прогрессивного издательства «Книжка». Он знал, что полиция не имеет улик против него, и его смешили глупые и надоевшие ловушки, которые на каждом допросе строил следователь.
Когда Галан вернулся в камеру, товарищи обсуждали последние новости — вчера в тюрьме был разоблачен провокатор. Смеясь, Ярослав Галан рассказывал, как пытались купить его перо «паны-редакторы» из правительственных органов.
— Знаешь, Ярослав, — прервал его друг подпольщик Михаил Вовк, поднимаясь с койки, — мы не сомневались в тебе, как в коммунисте, но все же думали, что для тебя тюремная обстановка покажется тяжелой. А ты повел себя, как опытный тюремный «бывалец»…
Еще за месяц до праздника Великого Октября руководство коммуны политзаключенных в Львовских «Бригидках» в глубокой тайне разработало план подготовки к празднику. Еще на воле Галан, просиживая ночи напролет, — готовил доклад о проекте Советской Конституции. Узнав об этом, товарищи в тюрьме заключили:
— Не пропадать же докладу. Прочтешь его здесь. А иначе кому-нибудь из нас пришлось бы специально готовить такое сообщение. Праздник должен быть отмечен достойно!..
«Администрация тюрьмы приняла заранее ряд жестоких мер, чтобы избежать демонстрации узников в Октябрьский праздник, — вспоминает М. Вовк. — Наиболее опасные узники были переведены в одиночки».
Но празднование годовщины Октября все же состоялось.
Обманув тюремщиков, Галан прочел заключенным доклад о Советской Конституции.
Да, многому, порой неожиданному и страшному, учили Галана панские тюрьмы. Чего стоит хотя бы увиденное им в «Бригидках». Воспоминание о случившемся Галан пронесет через всю жизнь:
«Осенью 1937 года во двор Львовской тюрьмы „Бригидки“ надзиратель каждое утро выводил молодую белокурую девушку. Из окна нашей камеры можно было видеть, как девушка быстрым шагом ходила по кругу, в центре которого стоял надзиратель. Прогулка продолжалась ровно тридцать минут; потом надзиратель звенел ключами, и девушка замедленным сразу шагом, манерно покачивая бедрами, возвращалась в свою камеру.
Мы не знали, кто она и за что ее сюда посадили, но, по обычаю заключенных, сочувствовали ей и втихомолку вздыхали о ее сиротской доле, о ее утраченной юности.
И вот однажды утром мы услышали в окнах нижней камеры пронзительный свист и крики: „Убийца!“ Все мы бросились к окнам. Свист нарастал, перебрасываясь из камеры в камеру. Надзиратель грозил заключенным кулаком, что-то кричал, но никто не обращал на это внимания. Девушка ходила по кругу быстрым, энергичным шагом, глаза ее теперь смотрели в землю, а судорожно сжатые губы стянули ее лицо в гримасу не то ужаса, не то ненависти.
Убедившись, что его угрожающие жесты не действуют, надзиратель махнул рукой и увел заключенную.
В тот же день мы узнали, в чем дело. Светловолосое воплощение молодости оказалось инициатором и участником зверского убийства крестьянина-коммуниста. (Провокаторша навела националистов на его след. — В.В., А.Е.) Ворвавшись в хату, националистические убийцы на глазах малых детей замучили свою жертву, к тому же еще издевались над трупом. Фашистский зверь — на этот раз в лице девятнадцатилетней блондинки — показал свои когти. Впоследствии, во время гитлеровской оккупации, на этих когтях ни на минуту не высыхала человеческая кровь».
Провокаторша была из организации украинских националистов.
Не найдя достаточно улик, полиция была вынуждена освободить Галана «под надзор полиции» с обязательством «не выезжать из города Львова».
Писатель зарабатывает на жизнь переводами немецких романов на польский язык. Под псевдонимом Мирон Яро в 1938 году во львовском польском издательстве «Мысль» выходит его повесть «Горы дымят».
Иногда удавалось устроиться статистом на киносъемках. Но чаще всего Галан не имел никакой работы. Так продолжалось до тех пор, пока Советская Армия не освободила Западную Украину…