На крыльях счастья

На крыльях счастья

Расстояние в пятьсот километров между Мессиной и Римом можно было бы преодолеть по морю за несколько дней. Но в Тирренском море курсировал пизанский флот с приказом императора Оттона IV схватить молодого Фридриха. Искали убежища и нашли его в Гаете, где пришлось залечь на несколько недель.

Только в Пасху 1212 года Фридрих, встреченный ликованием горожан, въехал в Рим. Ах эти римляне и их ликование, которое так быстро может смениться на свою противоположность! В воспоминаниях Фридрих истолковывает восторг римлян как признание его императорского положения. Он пишет римлянам после триумфа в Кортенуово в январе 1238 года: «…Наше усердие было бы лишено всякой разумности… если бы Мы не получили блеск и славу Нашего правления в царственном городе, своими руками отпустившем Нас, как мать своего сына, в Германию, дабы Мы взошли на вершину императорского трона. Мы приписываем Вашим заслугам все, что Мы совершили под счастливыми предзнаменованиями…»

В первый и единственный раз два человека, чьи жизни тесно сплелись друг с другом, стояли лицом к лицу в пасхальный день среди всеобщего ликования жителей Рима: Фридрих должен был еще раз торжественно принести папе, заботливо относившемуся к молодому Штауфену, ленную клятву на Сицилию. Сразу после коронации императором ему надлежало освободить своего сына Генриха от отеческой опеки, чтобы сицилийское королевство никогда не смогло объединиться с империей.

Кроме того, Фридриху полагалось оплатить долги, скопившиеся за годы опекунства папы. С этой целью Фридрих заложил папе до оплаты долгов два апулийских графства, граничащих с церковным государством. Папа полностью взял на себя довольно значительные расходы по пребыванию Фридриха в Риме. После чего снабдил юношу скромной походной кассой и предоставил ему судно, доставившее его в Геную: путь по суше перекрывали войска Оттона. Папа дал ему рекомендательные письма, и Фридрих мог, особенно в Германии, передвигаться, как по путеводной нити, от одной резиденции епископа к другой.

1 мая 1212 года Фридрих высадился в Генуе. Его встретили с императорскими почестями. Здесь Фридрих улучшил состояние своей скудной кассы. И дал генуэзскому совету обещание: подтвердить и исполнять все данные его предшественниками привилегии с наивной, но исполненной веры в будущее оговоркой — «как только я стану императором».

Генуэзцы столь высоко оценили данное обещание, что взяли на себя все расходы за шестинедельное пребывание Фридриха в городе. А они составили ни много ни мало две тысячи четыреста фунтов.

Время ожидания Фридрих проводил не бездеятельно. Он заключил союз с могущественным маркграфом Вильгельмом Монферратом (ум. в 1225 г.) и с графом Ричардом из Сан-Бонифацио, близ Вероны. Укрепил отношения с городами, верными Штауфенам, — Кремоной, Павией, Пармой и Реджио. В середине июня Фридрих решил продолжить путь. Он надеялся, что усыпил бдительность Милана и Пьяченцы, поклявшихся поймать «крапивника».[9] Итак, Фридрих в сопровождении генуэзских рыцарей, послов Кремоны и Павии отправился вместе с маркграфом Вильгельмом и графом Ричардом на запад, в обход враждебных городов Милана и Пьяченцы, через Асти, расположенное сотней километров севернее, рассчитывая, внезапно повернув на восток, добраться до Павии. «Крапивник» улетел.

Милан и Пьяченца усилили бдительность. Все суда, переправляющиеся через По, тщательно контролировались в Пййченце. Толпы миланцев охраняли западный берег реки Ламбро, через которую Фридрих неизбежно должен был переправиться, если хотел попасть в Кремону.

В ночь с 28 на 29 июля Фридрих, прибывший в Павию, получил известие: войска Кремоны и маркграфа Аццо фон Эсте стоят наготове возле брода на реке Ламбро для встречи короля и сопровождения его в Кремону. Фридрих и его свита вместе с павезскими рыцарями отправились в путь. До Ламбро оставалось двадцать пять километров. Конный переход, сулящий либо плен и смерть, либо императорскую корону.

На условленном броде завязался бой между миланцами, охраняющими берег, и рыцарями из Павии. Фридрих, умелый и храбрый воин, сорвал с коня тяжелое седло и на неоседланном коне ринулся в потоки Ламбро. Он переплыл реку — там его восторженно встретили кремонцы и с триумфом доставили в Кремону. И какое значение имела насмешка миланцев, твердивших: «Фридрих намочил свои штаны в Ламбро», как повествует Фома Павезский. Он пишет также: «Попытка миланцев схватить Штауфена вызвала его ненависть к городу, длившуюся всю жизнь».

Три недели Фридрих оставался в Кремоне, наградив ее многими привилегиями «на время, пока он будет императором».

Кремонцы, не только сторонники Штауфенов, но также умные и осторожные купцы, попросили короля заверить привилегии у гражданского нотариуса.

После того как стало известно, что верные Вельфам баварский герцог Людвиг I (ум. в 1231 г) и герцог Оттон Меранский (1204—1234 гг.) контролируют альпийские перевалы, особенно Бреннер, Фридрих продолжил свой путь через Мантую на Верону. Священник Бурхард из Уршперга повествует об этом: «Пути короля затерялись в ужасных непроходимых горных массивах Ортлера и в Энгадине».

Хорошо знающий горы епископ Триента должен был провести короля через горы к епископу Арнольду Курскому (ум. в 1231 г.). Епископ Кура и аббат из Сан-Галлена, Ульрих фон Закс, помогли молодому королю попасть в Констанцу. У ворот этого города предстояло решиться судьбе Фридриха.

В то время как Фридрих переплывал через Ламбро, император Оттон IV созвал во Франкфурте придворный совет, намереваясь еще раз связать обязательствами преданных ему князей. Затем он отправился в Тюрингию, чтобы разгромить отвернувшегося от него ландграфа Германа I. Хотя ему удалось завоевать несколько крепостей, принадлежащих ландграфу, решающей победы он не одержал. Чтобы поддержать рассыпающуюся власть, ведь его не любили еще и за его человеческие качества, 22 июля 1212 года Оттон устроил в Нордхаузене свадьбу с последующей брачной ночью с Беатрисой, дочерью убитого короля Филиппа. При этом он надеялся не только привлечь к себе сторонников Штауфенов, но и получить их богатое наследство.

Но королевская удача, если она вообще когда-то ему сопутствовала, покинула его. Уже через несколько недель, 11 августа 1212 года, умирает его молодая жена — недоброе предзнаменование. К тому же в Германию пришла весть — молодой Фридрих, настоящий наследник Штауфенов, пробился через миланских варваров, преодолел Альпы, несмотря на перекрытые перевалы, и успешно продвигается вперед.

Дальнейшее подтачивание власти Оттона состояло в следующем: его собственный имперский канцлер Конрад фон Шарфенберг, епископ двух епископатов — Шпейера и Метца, отрекся от него, использовав против Оттона имеющиеся у него сведения. Он сообщил удивленному дворянству — Оттон IV хотел ввести регулярный поземельный налог по английско-норманнскому образцу.

Тут уж ряды вокруг Оттона IV поредели настолько, что ему пришлось снять успешную до сего момента осаду с тюрингской крепости Вайсензее. В спешном марше он двинулся на юг, рассчитывая преградить дорогу в Германию, и прежде всего в Швабию, рыжеволосому юноше из таинственной Сицилии, являющемуся к тому же законным наследником Штауфенов.

Вельф достиг Юберлингена и вел оттуда переговоры с епископом Конрадом Констанцским (1209—1233 гг.), убеждая того открыть ему ворота и впустить в город. Дворцовая челядь императора уже приготовила ему в городе жилье, а императорские повара готовили праздничный обед для своего господина. И тут перед воротами города появилась кавалькада из трех сотен рыцарей и потребовала входа в город! Драматическая сцена, окрылявшая фантазию многих летописцев. Одни рассказывают, как аббат Сан-Галена с горячностью потребовал пропустить Фридриха, другие повествуют о том, будто папский легат, архиепископ Берард, прочел перед воротами Констанцы указ папы об отлучении императора Оттона IV от церкви. Таким образом, анафема Вельфу открыла Фридриху ворота Констанцы и вход в Германию: «Если бы Фридрих прибыл всего тремя часами позже, он никогда бы не достиг Германии».

Осталось неизвестным, с каким по численности войском Оттон IV стоял в Юберлингене. Но так как Фридриха сопровождало всего три сотни рыцарей, император скорее всего мог бы решительным приступом взять город.

И поскольку во все времена не было ничего более притягательного, чем успех, князья с юга и юго-запада, склонные к поддержке Штауфенов, устремились к Фридриху. Епископ Генрих Страсбургский (1202—1223 гг.) привел королю пятьсот рыцарей. Граф Ульрих фон Кибург (ум. в 1223 гг.) и граф Рудольф Габсбургский (1199—1232 гг.) усилили военную силу Штауфена.

Императора из рода Вельфов, который отошел к Брейзаху, гнал народный гнев из-за разнузданности его солдатни. Ему пришлось совершенно не по-императорски бежать из Брейзахской крепости через маленькие боковые ворота. В октябре Фридриху покорился весь Эльзас. Только в Хагенау некоторая часть населения, верная Вельфам, сопротивлялась победоносному юноше. Быстрая победа Фридриха имела три главные составляющие: во-первых, помощь папы, обеспечивавшая ему содействие князей церкви, и анафема, поставившая нелюбимого Вельфа вне общества; во-вторых, победоносный блеск имени Штауфенов и неоспоримая законность его притязании на корону; в-третьих, удивительная житейская мудрость семнадцатилетнего юноши, его великодушие и умение понимать, когда он должен платить, а когда может просто взять.

Требования двоюродного брата, герцога Фридриха Лотарингского (1205—1213 гг. )о трех тысячах марок серебром он выполнил, в то время как майнцскому архиепископу и епископу Вормса отказал во всех ленах короны в их приходах, получив прибыль в семьсот марок, за которые поручились Ансельм фон Юстинген, княжеский посол при Фридрихе, и Вернер фон Боланден. Ансельм фон Юстинген стал гофмаршалом, а Вернер фон Боланден — стольником.

Гарантии предоставили также граф Габсбург и правители Лауфена и Кёнигсбаха. Оставшуюся тысячу марок обеспечила передача прав собственности на одно из эльзасских графств. Король давал так же легко, как и брал. Когда герцог Фридрих II Лотарингский скончался в следующем году, Фридрих опять забрал княжество. Таким образом, наследников обманули на тысячу марок.

От финансовых трудностей король вскоре освободился. В середине ноября он возобновил союз Штауфенов и Капетингов, заключив с французским королем Филиппом II Августейшим (1179—1223 гг.), представленным наследником трона Людовиком VIII (1223—1226 гг.), союз против императора Оттона IV и его защитника короля Иоанна Безземельного Английского.

Фридрих обязался не заключать мира ни с Оттоном, ни с королем Иоанном Английским без участия французского короля. Сей договор принес Фридриху солидную сумму в двадцать тысяч марок серебром. Акцию состряпал бывший вельфский, а ныне штауфеновский канцлер, архиепископ Шпейера и Метца, Конрад. На его вопрос, где серебро должно храниться, Фридрих дал поразительный ответ: «У князей».

Ответ, исполненный почти пугающего ясновидения человеческой натуры, данный молодым человеком, не достигшим и восемнадцати лет. Естественно, такая щедрость прославила юного князя, в противоположность холодной скупости Вельфа.

Штауфены с давних пор знали ценность общественного мнения. Уже дед Фридриха, Фридрих Барбаросса, полный откровенной наивности, писал в 1157 году дяде-епископу Оттону Фрейзингскому (1111/14— 1158 гг.): «То, что совершено Нами с начала Нашего правления, Мы, согласно твоей просьбе, охотно изложили бы полностью, хотя в сравнении со свершениями выдающихся мужей прошлого их можно назвать скорее «тенями», а не «деяниями». Но твой блестящий дар умеет возвышать низменное и много говорить о незначительных вещах, посему Мы пожелали кратко записать то немногое, совершенное Нами за пять лет в Римской империи, больше доверяя твоему умению восхвалять, нежели Нашим заслугам».

Если мы исключим императорскую формулу скромности, то Фридрих заказал у своего дяди-епископа историю о самом себе.

Так же как Фридрих Барбаросса позволял своему главному поэту прославлять себя, Фридрих II заполучил Вальтера фон дер Фогельвейде, подарив ему имение, и поэт в самом деле мог ликовать:

У меня есть лен — весь мир — у меня есть лен.

Мне больше не грозят мозоли на ногах.

Мне не придется нищенствовать у злых господ за малую награду.

Благородный король, милосердный король позаботился обо мне.

На улицах и площадях Вальтер прославлял «innata liberalitas» — прирожденную щедрость Фридриха, повсеместно проявляемую им в Германии.

Провансальский трубадур Эмерик де Пегулан так восхваляет Фридриха:

«Я думал, выносливость и щедрость давно умерли, и был готов не петь больше никогда. Но теперь я вижу эти добродетели возродившимися».

Щедрость молодого короля происходила никак не от юношеской заносчивости или расточительности. Она берет начало в хорошо продуманном расчете. Фридрих считал так: «Разум — лучший советчик. Размышления о Нашем противнике, навлекшем на себя враждебность людей и немилость Господа, побуждают Нас поступать иначе, нежели он».

И конечно же, большинство князей поспешили во Франкфурт на назначенный на 5 декабря совет выбирать щедрого короля.