Послесловие к английскому изданию Расстрел специалистов по приговору ОГПУ в мае 1929 г.
Послесловие к английскому изданию
Расстрел специалистов по приговору ОГПУ в мае 1929 г.
За несколько дней до напечатания в Берлине настоящей книги в подлиннике, а именно 23 мая 1929 года, в московской печати появилось следующее официальное сообщение ОГПУ:
«Объединенным Государственным Политическим Управлением раскрыты контр-революционные организации на железнодорожном транспорте и в золото-платиновой промышленности Союза, поставившие себе целью свержение советской власти, помощь иностранной интервенции и восстановление в стране капиталистического строя.
Своей цели они добивались путем вредительства и дезорганизации этих отраслей народного хозяйства.
Идеологическими вдохновителями и практическими руководителями в них были:
По к.-р. организации на транспорте: Фон-Мекк, Н. К. — бывший потомственный дворянин, бывший председатель правления общества частной Московско-Казанской жел. — дороги, ее крупнейший акционер. В последнее время начальник экономической секции центрально-планового управления НКПС.
Величко, А. Ф. — бывший потомственный дворянин, бывший начальник перевозок при царской ставке. В последнее время член президиума Всесоюзной ассоциации инженеров и председатель ее транспортной секции, член центрального комитета НКПС по перевозкам.
По к.-р. организации в золото-платиновой промышленности:
Пальчинский, П. А. — бывший товарищ министра торговли и промышленности в правительстве Керенского, бывший комендант защиты Зимнего дворца в октябрьские дни 1917 года. В последнее время бывший профессор Ленинградского горного института.
Коллегия ОГПУ, в заседании своем от 22 мая 1929 г., рассмотрев дело вышеуказанных организаций, постановила: Фон-Мекка, Н. К., Величко, А. Ф. и Пальчинского, П. А., как контр-революционных вредителей и непримиримых врагов советской власти, расстрелять.
Приговор приведен в исполнение.
Остальные участники указанных к-p. организаций приговорены на разные сроки заключения в концлагеря.
Зам. председателя ОГПУ Г. Ягода.
Москва, 23 мая 1929 года».
Как видно из этого извещения, составленного суконным казенным языком, три выдающихся специалиста, занимавшие в хозяйственной жизни Россия высокое положение, как до, так и после революции, были приговорены к смерти и немедленно расстреляны без какой бы то ни было предварительной судебной процедуры, лишь на основании простого постановления ОГПУ. Обвиняемым не было предоставлено возможности защищать себя против возведенных на них обвинений даже перед советским судом, т. е. перед таким форумом, от которого беспартийные специалисты во всяком случае не могли ожидать никакой милости и снисхождения.
Как в самые темные средние века, как во время инквизиции, три человека, занимавших высокое общественное положение, были обречены на смерть и расстреляны в подземных камерах Лубянки, тайно, всемогущей тайной полицией, этим государством в государстве.
И это событие совершается в тот самый момент, когда советский комиссариат иностранных дел делает отчаянные усилия к возобновлению дипломатических отношений с Великобританией и к достижению признания советской России Соединенными Штатами Северной Америки, в тот именно момент, когда великобританские промышленники и купцы приглашаются в Москву с целью ознакомления на месте с существующими в стране условиями, и когда делаются крайние попытки к получению займа в Англии. Другими словами, в тот самый момент, когда советская Россия имеет все основания показаться за границей в свете действительно современного правового государства.
Нечего после этого удивляться тому, что советская Россия считается страной «неограниченных невозможностей», неразрешимых противоречий.
То, что даже такие круги, которые до сих пор были благорасположены по отношению к советской Росси, думают о такой тактике, явствует из следующих строк в статье, появившейся в Берлине 25 мая 1929 года в «Vossische Zeitung», органе германской прогрессивной демократии:
«Три новых смертных приговора, вынесенные ГПУ против так называемых спецов, являются новым доказательством невозможности работать в качестве эксперта в советской России. Все те, которые хотя бы в какой бы то ни было мере знакомы с условиями, существующими в России, поймут, что для людей, за которыми идет слежка и которые окружены недоверием большим, чем какое бы то ни было лицо в мире, абсолютно невозможно принять участие в каком бы то ни было заговоре. Специалисты на советской службе знают, что за каждым их шагом следят, что каждое слово, которое они говорят, отмечается и что каждое действие или упущение толкуется в неблагоприятном для них смысле. Заговор, в котором только что казненные три лица якобы были замешаны, является просто плодом фантазии. Совершенно ясно, что этот расстрел не был ничем иным, как превентивный акт террора, как политически маневр, как простое судебное убийство, если только эпитет «судебное» вообще может быть применен к такому производству, которое ничего общего не имеет с общепризнанными принципами суда и права».
Совершенно потрясающим и ошеломляющим является тот факт, что этими последними тремя смертными приговорами, которые бросают молниеносный свет на трагедию, переживаемую специалистом на советской службе, советская действительность вполне определенно подтвердила те сведения, которые сообщены в настоящей книге и те выводы, которые из нее вытекают.
Во всяком случае, все беспартийные специалисты, которые находятся еще на советской службе, будут ощущать эти смертные приговоры как удар в лицо и как тяжкую угрозу их собственной безопасности. Ибо при существующих в советской России условиях, в особенности, если дело идет о внесудебном производстве, каждый специалист подвержен опасности быть заклейменным в качестве «контр-революционного вредителя и непримиримого врага советской власти», и как таковой может оказаться приговоренным к смертной казни. Принимая во внимание полную невозможность установления ясных правовых границ и точного определения понятия того преступления, которое именуется «вредительством» и «непримиримой враждою», ясно, что в каждом отдельном случае неизбежно предоставляется «революционной совести» судьи или ГПУ поступать с обвиняемым, как им будет угодно. Совершенно беззащитные и лишенные возможности оправдываться, обвиняемые могут быть либо приговорены к смерти немедленно, либо посланы в тюрьму или в ссылку, дабы продолжать влачить жизнь полную муки и горя.
Вполне естественно, что такие перспективы должны пугать и подавлять беспартийных специалистов на советской службе, и злосчастные последствия, вытекающие из такого положения для развития экономической жизни в стране, конечно, не трудно предвидеть.
После всего изложенного считаю моим долгом сказать несколько слов по отношению к одному из тех трех лиц, которые так трагически погибли, а именно о горном инженере Петре Иоакимовиче Пальчинском, которого я знал хорошо и смерть коего произвела на меня глубочайшее впечатление.
Начиная со 2-го января 1916 года до начала русской революции в марте 1917 года, я работал с Пальчинским ежедневно и ежечасно в правлении одного из самых крупных горнопромышленных предприятий России: Пальчинский в качестве члена правления, а я в качестве директора торгового отдела.
Пальчинский был человек с темпераментом, высокоодаренный, честолюбивый и убежденный общественный деятель в лучшем смысле этого слова.
В начале мартовской революции 1917 года он был назначен товарищем министра торговли и промышленности и с присущей ему энергией посвятил себя своей новой деятельности. 7-го ноября 1917 года, когда Зимний Дворец, куда укрылись члены кабинета, был взять приступом, Пальчинский был арестован и просидел в тюрьме долгое время.
Политически стоя близко к правому крылу партии социалистов-революционеров, он был одним из тех немногих, которые после большевистской революции являлись противниками саботажа. После своего освобождения из тюрьмы, он предоставил свои услуги в качестве специалиста в распоряжение государства.
Хотя Пальчинский, знавший несколько европейских языков, в конце 1922 года имел возможность выехать за границу, он сознательно остался в России, стремясь посвятить свою деятельность служению родной стране.
Я убежден, что совершенно невозможно, чтобы Пальчинский принял участие в активном заговоре против советской власти. Я также убежден, что Пальчинский не только не принимал участия лично, но и не оказывал ни малейшего содействия каким бы то ни было мерам, направленным на «вредительство» или «дезорганизацию» экономической жизни России…[22]
И как раз этот человек, стоявший в смысле энергии и знаний так высоко над общим уровнем, этот человек с горячим сердцем, бьющимся для родины, должен был заплатить своей жизнью, лишь потому, что 12 лет спустя после революции он показался ГПУ «вредителем» и «непримиримым врагом советской власти», лишь потому, что он, по заявлению ГПУ, якобы был «идеологическим вдохновителем и практическим руководителем контр-революционной организации в золото-платиновой промышленности».
Если советская платиновая промышленность, которая могла бы давать ежегодную прибыль в несколько миллионов долларов, ныне еле сводит концы с концами, не давая никакой прибыли или почти никакой, то это обстоятельство ни малейшего отношения не имеет к какой-либо контр-революционной организации. За этот факт ответственны исключительно лишь партийные власти, которые, вопреки моему заключенно, вмешались в дело и радикально повернули ту политику по реализации платины, которой валютное управление следовало до конца марта 1927 года.
Во всем остальном свете химические и технические эксперименты делаются в лабораториях и в мастерских, и при этом лишь в маленьких дозах и с ограниченным материалом. В советской же России, наоборот, самые безумные экономические эксперименты, нигде прежде не испытанные, производятся без малейшей подготовки над целыми провинциями, над миллионами людей, над целой страной, в «общегосударственном масштабе», как об этом высокопарно заявляется на советском казенном языке.
И когда эти эксперименты проваливаются, когда они дают результаты прямо противоположные тем, которых ожидала партия, то за эти катастрофические результаты должны отвечать козлы отпущения в лице беспартийных спецов, которые приносятся в жертву за то, что они вынужденно участвовали в означенных экспериментах.
Таково положение в железнодорожном транспорте, таково же оно при хлебных заготовках, в угольной промышленности, в платиновой промышленности и т. д.
В действительности вина лежит на всей политической и экономической системе, а не на деталях таковой. Виновны те фактические условия жизни, которые ныне установились в советской Россия, а не отдельные лица или те козлы отпущения, на коих пал выбор.
И как раз с этим фактом коммунистическая партия, находящаяся у власти, не может согласиться, как раз его она не хочет понять. Иначе исчез бы всякий смысл для существования произвольной диктатуры партии, иначе осталось бы лишь голое стремление к власти маленькой группы лиц, отдельные члены коей борятся друг с другом, политически идеализм коих давным давно испарился и которые ныне твердо решили удерживать в своих руках имеющуюся у них власть всеми мерами и какой угодно ценой.
И именно в этом то и лежит трагедия специалиста на советской службе, и трагедия всей проблемы советской России вообще.
Автор.
Париж, июнь 1929 г.