Глава пятая Железнодорожная миссия Р. С. Ф. С. Р. за границей: Берлин — Стокгольм — Заказ паровозов

Глава пятая

Железнодорожная миссия Р. С. Ф. С. Р. за границей: Берлин — Стокгольм — Заказ паровозов

Весною 1920 года экономическая и дипломатическая блокада, окружавшая советскую Россию как бы непроницаемой стеной, несколько поддалась.

Народный комиссар для внешней торговли, Л. Б. Красин, отправился в апреле 1920 года во главе большой делегации в Лондон и пытался по возможности вновь создать и развить экономические и дипломатические сношения с Англией и другими государствами Европы. На пути Красин побыл также в Швеции и в Дании и заключил 15 мая 1920 года в Копенгагене с уполномоченным шведского паровозного завода принципиальное соглашение о поставке 1.000 паровозов, имевшее чисто прелиминарный характер и не содержавшее ни технических, ни финансовых деталей.

После заключения этого соглашения проф. Ю. В. Ломоносов — известный специалист в области железнодорожного дела и постройки паровозов — был послан со специальным поручением в Стокгольм, чтобы заключить с соответственным шведским паровозным заводом окончательный и подробный договор и взять в свои руки реализацию этого договора.

В августе 1920 года Ломоносов приехал в Берлин, чтобы вести переговоры с союзом германских паровозных заводов о поставке паровозов для советской России, и я познакомился с Ломоносовым 18 августа по поводу одного делового разговора.

Ломоносов, имевший неограниченные полномочия, предложил мне работать совместно с ним и быть его юридическим и финансовым советником. Я охотно согласился, ибо дело шло об очень крупной и интересной задаче.

Поручение, данное советским правительством Ломоносову, по заказу для России одной тысячи новых паровозов и всего относящегося к ним материала, представляло собой заказ в сумме от 20 до 25 миллионов английских фунтов, т. е. достигало таких размеров, какие уже давно не имели места на рынке.

Германская паровозная промышленность, имела в то время, когда многие заводы были приостановлены, существеннейший интерес получить хотя-бы часть этого заказа. Самое крупное затруднение состояло в финансировании этого заказа. Советская Россия в то время находилась в состоянии экономической и дипломатической изоляции и окружения и не имела дипломатических представителей, ни в Германии, ни — за редкими исключениями — в остальных странах Европы.

Советская Россия в то время не могла, при заказе паровозов, ожидать ни малейшего кредита и вынуждена была оплачивать их наличными. Единственным средством платежа было золото в монете или в слитках. Ввоз русского золота в Англию, Францию или Соединенные Штаты был в то время, однако, строжайше запрещен. Не была исключена опасность, что русское золото будет секвестровано союзниками, если советская Россия захочет оплатить германский заказ паровозов золотом в Германии. Нужно было найти исход, который вполне обеспечил бы русское золото, доставленное советской Россией. Было решено депонировать русское золото в Швеции, куда оно могло быть доставлено без всяких затруднений из Ревеля. Правда, со Швецией советская Россия также не имела никаких дипломатических сношений, но имела таковые с Эстонией.

В конце сентября 1920 года я отправился с Ломоносовым в Лондон для того, чтобы получить принципиальное согласие Красина на проведете этого плана. Красин не верил, что это дело может быть осуществлено, но не возражал против того, чтобы мы начали переговоры в Стокгольме. Мы получили в Лондоне шведскую визу и отправились 2 октября 1920 года на пароходе из Нью-Кестля в Гетеборг. В Стокгольме мы начали энергичные переговоры с шведскими крупными банками, а также и с шведскими правительственными местами.

Заказ паровозов

Эти переговоры после долгаго труда имели желанный результат. 22 октября 1920 года между Всероссийским Центральным Союзом Потребительных Обществ («Цетросоюз») в Москва, представленным проф. Ломоносовым, и правлением шведского паровозного завода в Стокгольме был заключен договор на поставку 1.000 паровозов с тендерами по цене в 230.000 шведских крон за паровоз с тендером. Из означенных 1.000 паровозов 800 должны были быть изготовлены в Германии на разных паровозных заводах, а 200 паровозов в самой Швеции, на фабрике в г. Троллхэттане.

Финансирование заказа было обусловлено договором с банком в Стокгольме, причем банк имел уплачивать отдельным германским заводам задаточные суммы под обеспечение депонированного у него русского золота. Все договоры были заключены под условием последующего утверждения таковых советским правительством в Москве.

Проф. Ломоносов выехал 21 октября через Ревель в Москву, чтобы добиться утверждения заключенных договоров советским правительством, между тем как я остался в Стокгольме для того, чтобы подготовлять проведение этих договоров. 20 ноября Ломоносов вновь прибыл в Стокгольм с шестью русскими железнодорожными инженерами. Он сообщил мне, что заключенные им договоры утверждены советом народных комиссаров в Москве. Вместе с тем им получено 5 ноября от совета народных комиссаров соответствующие весьма широкие полномочия, согласно коим учреждается особая Железнодорожная Миссия Р. С. Ф. С. Р. за границей с местопребыванием в Стокгольме, начальником коей он назначен. Одновременно он известил меня о том, что я назначен официально его первым заместителем и юридическим и финансовым советником, между тем как проф. Владимир Френ назначен его вторым заместителем и техническим советником.

Золото, необходимое для проведения договоров, уже прибыло в Ревель. Но так как находившийся в Лондоне народный комиссар торговли Красин заявил в Москве протест против этих договоров, золото было большей частью задержано в Ревеле.

Проф. Ломоносов находился в чрезвычайно затруднительном положении. С одной стороны, он заключил договоры на основании выданных ему полномочий от имени Центросоюза и получил последующее утверждение таковых со стороны советского правительства, с другой стороны он в самую последнюю минуту встретил неожиданное противодействие в лице Красина, который отказывался одобрять договоры. Красин становился на ту точку зрения, что паровозы, заказанные в Германии, все равно не будут выданы советской России, так как французское правительство путем соответственного толкования Версальского договора уже добьется того, чтобы наложить руку как на паровозы, изготовленные в Германии, так и на золото, депонированное в Швеции.

Имелась только одна возможность убедить Красина, а именно съездить к нему в Лондон со всеми договорами и в подробном личном докладе разъяснить и оправдать заключение таковых. Ломоносов поручил мне эту тяжелую задачу, ибо я был ответствен за юридический текст договоров. С другой стороны мы должны были считаться с тем, что если окончательное утверждение договоров не прибудет в Стокгольм до 18 декабря 1920 года, то Шведский Банк будет вправе отступиться от заключенных уже договоров.

Дело было чрезвычайно спешно. Я выехал 12 декабря из Берлина в Лондон и имел 14 декабря первый разговор с Красиным. Красин принял меня весьма сурово и спросил меня, чего я желаю и для чего я сюда приехал. Я заявил ему, что я приехал сюда по поручению проф. Ломоносова, что я взял с собою все договоры и что я желаю представить ему таковые и подробно обосновать их.

Красин: — Я знаю договоры. За таковые договоры и Вас и профессора следовало бы расстрелять.

Я: — Хорошо, Леонид Борисович, что Вы мне это говорите в Лондоне, а не в Москве. Прежде всего выслушайте меня, для расстрела у Вас всегда еще хватить времени.

Я настоял на том, чтобы Красин уделил мне три полных часа без того, чтобы нам мешали, и подробно обосновал каждый из весьма сложных договоров. Я разъяснил ему, почему мы, будучи вынуждены обстоятельствами, должны были принять отдельные пункты договоров именно так, а не иначе. Красину было известно, что две великие державы через своих посланников в Стокгольме выступили перед шведским правительством против заключения договора, предоставляющего германской промышленности заказ в 800 паровозов. Красин знал также, что нам пришлось энергично настаивать перед шведским министром-президентом Брантингом и перед шведскими министерствами иностранных дел и торговли, для того, чтобы убедить шведское правительство в лояльности и в экономической необходимости договоров.

После окончания моего доклада Красин сказал мне:

— Хорошо, я вижу, что при данных обстоятельствах вы иначе поступить не могли.

Я просил его тогда, чтобы он мне письменно подтвердил, что он согласен с окончательным подписанием договоров. Красин медлил. Он хотел предварительно запросить по телеграфу мнение своего личного друга, торгового представителя в Ревеле, Г. А. Соломона. 16 декабря я опять явился к Красину и спросил его, прибыл ли уже из Ревеля ответ от Соломона.

— Нет, ответь пока еще не прибыл. Но вы можете спокойно сегодня-же вернуться в Берлин, я дам мое согласие Ломоносову еще сегодня по телеграфу.

Я заявил Красину на это, что я не уеду из Лондона, пока он не подпишет свое согласие в моем присутствии и, что это согласие, если он вообще его хочет дать, должно последовать обязательно сегодня, так как наше окончательное подтверждение должно быть в руках банка в Стокгольме, никоим образом не позднее 18 декабря.

Красин, который несмотря на чрезвычайно веские аргументы, давал свое согласие на эти договоры лишь весьма неохотно, просил меня заехать к нему еще раз после обеда. Я явился к нему, ответная телеграмма из Ревеля все еще не прибыла, но Красин решился дать мне свое согласие. Когда я это согласие имел в руках, я сказал ему:

— А как же теперь с расстрелом, Леонид Борисович?

Красит, грубо ответил:

— Оставьте этот вздорь.

Я: — К несчастью, это не вздорь. Если бы наш разговор имел место в Москве, то дело могло бы окончиться для меня совсем иным образом.

Красин: — Зачем вы копья ломаете для Ломоносова? В действительности ведь вы же составили все договоры. Ведь вы же духовный отец этих договоров, а не Ломоносов. Ведь он же без вас никогда-бы их не создал.

Я: — Я работаю не для Ломоносова. Я работаю в интересах дела. Я не могу судить, отвечают ли заказанные паровозы технически русским потребностям, но на Ломоносова везде смотрят, как на авторитет в области паровозного дела. Я в этом мог убедиться и в Германии, и поэтому я думаю, что техническая часть безупречна. То, что депонированное в Швеции золото и паровозы, изготовленные в Германии, обеспечены от всякого захвата, я вам доказал. То, что договоры обеспечивают интересы советского правительства во всех отношениях, вы тоже видели. То, что паровозы представляют собой экономическую потребность для России, в этом очевидно вы сами убеждены, иначе вы бы мне сегодня не дали согласия на заказ паровозов. Поэтому, я теперь могу спокойно уехать и взять в руки проведение договора.

Мы дружески простились и Красин сказал мне в конце концов улыбаясь:

— Ну так как дело решено, то возьмитесь за него со всей энергией. Желаю вам наилучшего успеха.

Я немедленно вернулся в Берлин, к Ломоносову, который телеграфно уведомил банк в Стокгольме о последовавшем согласии Красина. Паровозный договор таким образом окончательно состоялся.

Шведский Банк, в сейфах коего было депонировано русское золото, оказался теперь перед чрезвычайно трудной в то время задачей постепенной реализации золота. Как уже упомянуто мной, ввоз русского золота в Англию, Францию и Соединенные Штаты был в то время строжайше запрещен. Но к Красину поступал в Лондоне целый ряд запросов относительно покупки русского золота из Испании и Италии. Нужно было установить, откуда идут эти запросы, потому что не подлежало сомнению, что сама Испания не нуждалась в золоте, во всяком случае не в запрашиваемом количестве.

По поручению Красина и Ломоносова, я отправился в начале января 1921 года в Испанию и Италию, вел в этих странах переговоры с разными банками и фирмами, торгующими драгоценными металлами, и установил в конце концов, что все запросы, поступившие от испанских и итальянских фирм, в действительности исходят от одной крупной парижской фирмы, которая этим обходным путем хотела обеспечить себе покупку русского золота.

В середине, февраля 1921 года я вернулся в Стокгольм, доложил о результатах моей поездки, но нашел в Стокгольме совершенно изменившееся положение вещей. Против меня были в полном ходу интриги, возникшие во время моего отсутствия, которые делали невозможным всякую дальнейшую плодотворную работу.

Ломоносов окружил себя за это время рядом бывших и новых сотрудников, которых он пригласил для службы в Железнодорожной Миссии. Свою жену он официально назначил секретарем Железнодорожной Миссии в Стокгольме. После этого те хорошие отношения, которые существовали между мной и Ломоносовым, были испорчены и атмосфера взаимного доверия и дружеской совместной работы исчезла.

Будучи официально его первым заместителем, я казался теперь для него слишком самостоятельным и слишком деятельным. Будучи прежде Его Превосходительством на царской железнодорожной службе, он привык быть окруженным угодливыми чиновниками. Я же в моей деятельности быль часто вынужден выступать против мнения Ломоносова в деловых вопросах и доказывать ему правильность моей точки зрения. Хотя Ломоносов, к счастью, принадлежал к людям, которых можно убеждать фактами, но все же ему было тягостно, что в важных юридических, финансовых и коммерческих вопросах он должен был полагаться на меня.

Окружающие его изображали мою деятельность некоторым образом как опеку и таким образом, благодаря интригам третьих лиц, между нами раскрылась пропасть, через которую уже нельзя было перекинуть мост. В виду этого я увидел себя вынужденным в конце февраля 1921 года оставить мою должность.