Советская юстиция

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Советская юстиция

Естественно, что советское правительство, также как и всякое другое правительство, борется против таких служащих, которые всегда готовы — по мотивам ли корысти или мести, или по политическим соображениям — предать или продать порученные им интересы.

Если имеется на лицо взятка или другое служебное преступление, если данное лицо поймано с поличным, то оно, если дело случилось за границей, увольняется немедленно без всякого предупреждения. В момент прихода на службу оно находит свой письменный столь закрытым, а доступ к бумагам и документам прегражденными. Торговый представитель обычно предоставляет такому служащему срок в 24 часа для немедленного отъезда в Москву, каковое требование служащим обычно немедленно отклоняется. Если же имеется на лицо прямая растрата или другое преступление, подлежащее общему суду, то виновный советский служащий во всяком случае предпочтет явиться для ответа перед иностранным судом.

Если дело случилось в советской России, то виновный предается суду.

При этом следует заметить, что даже в тех частых случаях, где дело идет лишь о доносе, а не о действительно совершенном преступлении, заподозренный специалист или советский служащий чаще всего все же отказывается отправиться с целью самооправдания в Москву. И это вполне понятно.

Шахтинский процесс, имевший место в Москве летом 1928 года, по делу обвиняемых инженеров Донецкого бассейна, вновь ясно доказал, что советская юстиция стремится не только к тому, чтобы наказать действительно совершенный проступок или преступление, но считает необходимым подвергнуть каре и эвентуальную «социальную вредность», т. е. вредное настроение обвиняемого. Советская юстиция не усматривает своей задачи в том, чтобы, подобно всякому другому правосудию, установить объективную настоящую истину, выяснить совершенное преступление во всех его подробностях, обнаружить действительного виновника преступления и подвергнуть его предусмотренной законом каре. Советская юстиция считает себя еще формально одним из самых сильных орудий в классовой борьбе и чувствует себя призванной к тому, чтобы изолировать и обезвредить людей, вредное настроение коих она полагает доказанным или вероятным.

Вполне понятно, поэтому, что обвиняемый беспартийный специалист или советский служащий встречает у своих обвинителей и судей заранее самое тяжкое недоверие, которое идет так далеко, что прокурор — как это случилось, например, по делу инженера Кузьмы в Шахтинском процессе — требует безусловной смертной казни за преступление, за которое даже советский верховный суд приговорил его лишь к трем годам тюремного заключения.

У обвиняемаго беспартийного специалиста или советского служащего имеется столь мало шансов оправдать себя перед советским судом или добиться меры наказания, соответствующей данному преступлению, что вполне понятно, если обвиняемый скорее решается погибнуть за границей, чем подвергнуть себя совершенно не могущему быть предвиденным приговору советского суда, который от нескольких лет тюрьмы может дойти до «высшей меры наказания» — до расстрела.