Журнал одного автора

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Журнал одного автора

Троцкий привык, чтобы его слушали. На митинге, конгрессе, в воинском строю, на собрании оппозиционеров. Он не мог обходиться без слушателей или читателей. Даже теперь, оказавшись на крошечном островке в Мраморном море, отрезанный от столиц и культурных центров, он должен был говорить. Говорить, если не "планетарно", то хотя бы "континентально". Говорить, чтобы знали: он протестует, низвергает, обличает, утверждает, пророчествует, организует, надеется.

Я уже отмечал, что для истории самой привлекательной чертой этого человека, возможно, окажется его духовная твердость, определенность. Другое дело, каков характер этой определенности. Троцкий один, почти один, не согнулся перед диктатурой, перед тоталитарным режимом, перед огромной мощью, которая, казалось, неминуемо должна была раздавить его. Можно много говорить и писать о мотивах этой духовной непреклонности, этом идейном стоицизме и вере, но нельзя отрицать, что это был человек Идеи. Большой Идеи. Идеи ложной. А если точнее — был пленником Идеи. А пленила его навсегда Идея Революции, особенно планетарной, всемирной. Такой человек не может молчать. Он хочет и будет говорить. Для этого ему нужен рупор — газета, радио, журнал. Или хотя бы что-то из этих средств. Нетрудно себе представить, каким бы был Троцкий в эпоху телевидения… Ему нужна высокая трибуна, чтобы без конца вещать о революции, предупреждать об опасностях, звать на баррикады.

Его противники, русские социал-демократы, изгнанные из России еще раньше и сгруппировавшиеся вокруг созданного Л.Мартовым "Социалистического вестника", высмеивали Троцкого за его непреходящее желание "быть услышанным". Так, Д.Долин в своей статье "Последние отклики" ядовито писал: "…изо всех сил старается Троцкий, чтобы его — упаси боже — не стали забывать. Он пишет и день и ночь толстые книги и маленькие статейки, выпускает семейные бюллетени и варьирует на всех языках все те же мотивы о вероломстве Сталина, о предательстве китайской революции и о нежной любви Ленина к Троцкому. Но человечество неблагодарно — и о Троцком, чем дальше, тем меньше вспоминают и говорят"[48].

Долин ошибся: о Троцком и через десятки лет по-прежнему говорят. Но теперь уже спокойно, рассудительно. Одни называют его "последним Дон-Кихотом революции", другие — ее "демоном", третьи — ее персональным "воплощением". Каждый, видимо, в чем-то прав. Но говорить сегодня о Троцком мы можем в значительной мере и потому, что он никогда не молчал. Думаю, написанное и сказанное этим человеком по своему объему едва ли имеет аналоги. Это было его духовной и политической потребностью — обращаться к людям. Обращаться громко. Обращаться часто.

Едва оказавшись в Константинополе, а затем и на Принкипо, Троцкий в первую очередь занялся изучением возможностей издания небольшого, но регулярного журнала. Ему помогли его сторонники, разбросанные по всему миру. На первых порах для налаживания журнала немало сделали супруги Росмеры из Парижа, а затем главную роль в организации выхода его номеров взял на себя старший сын Троцкого, Лев.

Изгнанник установил связь с испанским коммунистом Андресом Нином, с председателем Революционной социалистической партии Голландии Марингом Снейвлитом, бельгийцем Ваном Оверштаттеном, французскими единомышленниками Пьером Моноттом и Борисом Сувариным, американским социалистом Майклом Голдом и другими революционерами, которые были близки к русской "левой" оппозиции. Постепенно к Троцкому примкнули и несколько крохотных групп зиновьевцев из Германии. Со временем его сподвижники объявились в десятках стран. Даже в далеком Китае возникли фракции его сторонников, возглавляемые выпускниками Московского университета имени Сунь Ятсена, имевшими возможность в свое время слушать Троцкого.

Спустя два-три месяца на Принкипо зачастили гости: и те, кого именовали троцкистами, и журналисты, и те, кто, как выяснилось позже, были подосланы с целью внедрения их в окружение Троцкого. Паломничество нередко раздражало изгнанника, и он с досадой писал сыну в Берлин, чтобы тот удержал очередного пилигрима: "…очень утомляют свидания и отрывают от работы"[49].

Троцкий прибыл в Турцию в феврале 1929 года, а уже в июле того же года вышел первый номер журнала, названный Троцким "Бюллетень оппозиции". Название весьма характерно и недвусмысленно говорит об основной линии издания. Троцкий заявил, что журнал будет публиковать теоретические, политические и информационные материалы о жизни ВКП(б), о путях борьбы с руководством партии, предавшей идеалы большевиков-ленинцев. Задача журнала — помочь партии Ленина вернуться на правильный путь. Издатель обещал читателям, что в журнале будут рассматриваться проблемы революционного интернационализма Ленина, публиковаться архивные материалы "левой" оппозиции (с момента ее возникновения в 1923 г.){6}.

Главная особенность этого журнала, просуществовавшего с июля 1929 года по август 1941-го, заключается в том, что главным его редактором, а также главным, и часто и единственным, автором был Троцкий. Без боязни впасть в ошибку можно сказать, что до 70–80 процентов объема журнала написано самим Троцким. Всего было издано 87 брошюр "Бюллетеня". Но некоторые его номера вышли сдвоенными, поэтому фактически к читателям поступило 65 книжек журнала. Сообщу еще несколько технических характеристик этого необычного издания. Журнал издавался на литературные гонорары Троцкого и пожертвования его сторонников в разных странах. Никакой собственной полиграфической базы у Троцкого, естественно, не было. Издавали там, где позволяли политические условия, где можно было за приемлемую плату договориться с типографией, где находился в тот момент главный администратор "Бюллетеня оппозиции" Лев Седов.

В результате колебаний и изменений политической ситуации в Европе пришлось пять раз менять место издания "Бюллетеня". С июля 1929 года по март 1931-го журнал выходил в Париже. Затем Седов перебрался в Берлин: там оказались более выгодные финансовые условия и вдобавок к этому — в немецкой столице издавались многие книги Троцкого и имелись кое-какие связи с Советским Союзом. Но в начале 1933 года, когда в Германии к власти пришел Гитлер, Седову пришлось срочно вернуться в Париж. В марте того же года там вышел очередной номер журнала. Но опасность со стороны агентов сталинской разведки заметно возросла, и "Бюллетень" выходил в Париже только до февраля 1934 года. Потом в течение года Седов жил и издавал журнал в Цюрихе, но в апреле 1935 года вновь возвратился в Париж. Последний "европейский" номер вышел в середине 1939 года. Правда, готовил его уже не сын Троцкого. Он умер 16 февраля 1938 года при очень загадочных обстоятельствах, оставляющих, однако, мало сомнений в том, что это дело рук агентуры Ежова. В дальнейшем, после начала второй мировой войны, журнал издавался в Нью-Йорке. Учитывалась и близость к журналу основного автора. После убийства Троцкого по инерции вышло еще четыре номера журнала, и он прекратил свое существование навсегда. Ушел в иной мир изгнанник, быстро исчез и его журнал.

Как я уже отмечал, главным издателем журнала был, по существу, Лев Седов. Поначалу очень активно ему помогал близкий сторонник Троцкого во Франции, Раймон Молинье, особенно в том, что касалось финансовых и технических вопросов. Предприниматель средней руки, Молинье имел довольно большие связи в деловом мире, что в первое время способствовало решению многих житейских и материальных проблем, которых у Льва Давидовича всегда возникало немало. К Молинье он сначала обращался не иначе как "мой дорогой друг", а письма свои подписывал словами: "Всегда с уважением к Вам Троцкий"[50]. Но вдруг все изменилось. Между Раймоном и сыном Троцкого Львом возникла острая и пикантная коллизия. Жена Раймона Молинье, Жанна, ушла от мужа к Седову. Разразился скандал, который вывел Молинье из числа близких друзей Троцкого. Но новый сердечный союз не принес счастья Седову. Из Москвы он продолжал получать письма от жены, которая осталась там с маленькой дочерью и была в отчаянии. Жанна же оказалась довольно эгоцентричной особой, что усугубляло психологическое напряжение Льва. Единственной отдушиной оставалась работа по исполнению указаний отца. Наиболее трудным из них было: найти канал, возможность отправлять несколько десятков экземпляров "Бюллетеня" в СССР.

Ветер перемен сделал иными не только тональность, содержание "Бюллетеня оппозиции", но и произвел смену приоритетов в освещении тем, интересовавших журнал. Условно можно выделить три периода его существования, если говорить о содержании:

Первый — с момента создания и до 1933–1934 годов, отмеченный приходом к власти Гитлера и укреплением позиций Сталина после XVII съезда партии. Многие статьи "Бюллетеня" по германскому вопросу легли в основу книги Троцкого о немецкой революции. Он предупреждал уже в 1932 году: "В Германии фашизм еще не победил. На его пути к победе стоят пока гигантские силы. Но если их не привести в действие, может произойти непоправимое"[51]. В эти же годы журнал настойчиво ставил вопросы о необходимости возвращения к ленинским истокам партийной жизни внутри страны и в Коминтерне. Это были главные темы "Бюллетеня" в гот период.

Второй период жизни журнала (с 1933–1934 гг. до 1939 г. — начала второй мировой войны) отмечен настойчивыми усилиями Троцкого создать альтернативный международный союз коммунистов — IV Интернационал. Одновременно с этим, в связи с развязанным Сталиным кровавым террором в собственной стране, Троцкий решается на прямые призывы к "политической революции" в СССР, к непосредственному устранению Сталина.

И наконец, третий период, и можно с уверенностью сказать незавершенный, связан с деятельностью троцкистских и иных коммунистических организаций в условиях начавшейся войны. Журнал формулирует свое однозначное отношение не только к Сталину, но и Гитлеру, определяет место "большевиков-ленинцев" (так Троцкий называл своих сторонников. — Д.В.) в деле защиты первого в мире "пролетарского социалистического государства".

Разумеется, я весьма условно попытался как-то проанализировать эволюцию журнала Троцкого, в котором целое десятилетие публиковались его страстные статьи, призывы, разоблачения, программы, обращения. Эволюция журнала определяется не только переменами в международных делах, но и тем, что после 1931 года распространять издание в СССР стало почти невозможно. Уже в 1932–1933 годах, да и позже, проявление советскими людьми интереса к журналу прямо рассматривалось как принадлежность к "троцкистскому блоку", что подпадало под зловещую 58-ю статью[52].

Работая в личном архиве Сталина, я убедился, что лидер большевистской партии лично просматривал многие выпуски "Бюллетеня оппозиции", особое внимание уделяя статьям о собственной персоне. А таковых было немало. Подписки, естественно, на журнал не было, хотя многие антисоветские издания специально доставлялись вождю из-за рубежа. Например, заведующий отделом печати и издательств ЦК Б.Таль регулярно выписывал Сталину белоэмигрантские, антисоветские издания: "Возрождение", "Знамя России", "Социалистический вестник", "Бюллетень экономического кабинета Прокоповича", "Харбинское время", "Новое русское слово", "Современные записки", "Иллюстрированная Россия" и некоторые другие[53].

"Бюллетень оппозиции" Сталину доставляли, изымая его у арестованных троцкистов, а также по линии разведывательной агентуры за рубежом. Знакомство с так называемым "архивом Снейвлита"[54] показывает, что в IV Интернационале, созданном Троцким, были, конечно же, люди из советского разведывательного ведомства. Так что можно утверждать: Сталин был неплохо знаком с содержанием журнала Троцкого и до внедрения Зборовского. Это постоянно генерировало у вождя и без того не затихающую ненависть к человеку, выслав которого за рубеж, он совершил, по собственному признанию, "большую ошибку".

Иногда еще до выхода очередного номера журнала в свет Сталин знал, что будет в нем опубликовано. Помогал в этом деле, понятно, Зборовский. Впрочем, судите сами по следующему документу:

"Совершенно секретно, тт. Сталину, Молотову

Направляю Вам агентурно изъятые нами из текущей переписки Седова копии двух статей Троцкого от 13 и 15 января 1938 года под заглавием "Продолжает ли советское правительство следовать принципам, усвоенным 20 лет назад" и "Шумиха вокруг Кронштадта".

Указанные статьи намечены к опубликованию в мартовском номере "Бюллетеня оппозиции".

Народный комиссар внутренних дел СССР

Генеральный комиссар государственной безопасности

25 февраля 1938 г. Ежов"[55].

Троцкий не мог и предполагать, что щупальца Сталина проникнут так глубоко… Кремлевский вождь интересовался размахом троцкистского движения, возможностями его организаций, печатью "большевиков-ленинцев". По запросу Ежова, в марте 1937 года 7-й отдел ГУГБ НКВД докладывает Сталину список троцкистских изданий за рубежом. Он весьма впечатляющ и содержит наименования 54 газет, журналов, бюллетеней, издававшихся в разных странах, правда, как правило, крошечным тиражом. Например, в Англии выходили "Красный флаг", "Борьба", в Бельгии — "Классовая борьба",

"Спартакус", в Испании — "Коммунист", во Франции — "Революция", "IV Интернационал", "Искра", "Красное знамя", в Голландии — "Красный октябрь", "Пламя" и другие издания[56]. Сталин был поражен обилием газет и журналов, но его успокоили, что большинство из них выходит крайне нерегулярно, тиражом в несколько сот экземпляров.

А ведь кроме троцкистской, сколько издается антисоветской белогвардейской литературы! Сталин помнит, что недавно ему докладывали об этих изданиях и издательствах: "Русская печать", "Русская земля", "Русский очаг", "Родная, земля", "Отечество", "Вестник Крестьянского Союза", "Русский инвалид", "День русской культуры", "Знамя борьбы", "Старое время", "Белый архив", "Иллюстрированная Россия" и множество других… В числе издателей, учредителей, редакторов и авторов много известных имен: Бунин, Куприн, Мережковский, Гиппиус, Чайковский, Алексинский, Бурцев, Гукасов, Шварц, Абрамович, Чернов, Розенфельд, Мирский, Милюков, Баратов… Часто издательства, журналы и газеты появляются и через год-два бесследно исчезают…[57]. Сталин распорядился, и в Иностранном отделе ОГПУ тщательно следили за подобными изданиями, получая немалую информацию о монархистах, белогвардейцах, меньшевиках, троцкистах через своих агентов, которых, по мере возможности, вербовали из числа лиц, имеющих какое-то отношение к эмигрантской литературе за рубежом.

О чем же писал Троцкий в своем "личном" журнале? На что он надеялся, издавая его? Какое влияние "Бюллетень оппозиции" оказывал на политическую ситуацию в СССР того времени? И оказывал ли вообще?

Троцкий пытался, особенно в первое время, сообщать "революционные новости из СССР". Пожалуй, главным источником были открытые советские издания, на которые можно было подписаться за рубежом. Изгнанник скрупулезно изучал эту информацию и соответственно комментировал ее. Например, в июне — июле 1930 года "Бюллетень" сообщал в рубрике "Письма из СССР" такие новости: "Избиения троцкистов в В.Уральском изоляторе", "Заявление протеста Каменской ссыльной колонии большевиков-ленинцев", "Сталин и Красная Армия, или Как пишется история".

Одно время Троцкий пытался активно эксплуатировать тему об "обуржуазивании советского общества". Так, в одной из статей, полученной якобы из СССР, утверждается, что при сокращении "тончайшей прослойки рабочих" в руководстве оно все больше "пропитывается мелкобуржуазными элементами". Приводится много фамилий районных и областных руководителей из числа "чуждых пролетариату социальных элементов": работник райисполкома Насорков — бывший колчаковский офицер, редактор окружной газеты Хаит служил фельдшером в банде. Анненкова; зампредседателя окрсуда Кытманов — бывший начальник колчаковского военно-полевого суда; уполномоченный по хлебозаготовкам Иноземцев — бывший колчаковский каратель; работник ОГПУ Макаренко — бывший писарь колчаковского штаба; секретарь партячейки Рубан — колчаковский офицер и т. д.[58].

Сомнительный тезис об "обуржуазивании советского общества" используется Троцким как доказательство термидорианского перерождения СССР.

Иногда Троцкий комментирует просто отдельные факты, события, изменения в положении тех или иных лиц. Прочитав в "Правде" об опале Д.Бедного, изгнанник тут же откликнулся на этот факт, не преминув ответить уколом: "Демьяна Бедного долго величали пролетарским поэтом. Кто-то из авербахов{7} предлагал даже "одемьянить" советскую литературу. Это должно было означать: придать ей подлинно пролетарский характер: "поэт-большевик", "диалектик", "ленинец в поэзии"… На самом деле Демьян Бедный воплощал в Октябрьской революции все, кроме ее пролетарского потока. Только жалкий схематизм, короткомыслие, попугайство эпигонского периода могут объяснить тот поразительный факт, что Демьян Бедный оказался зачислен в поэты пролетариата… Максим Горький представлял в литературе "культурного" мещанина, который испугался разнузданности стихий, а Демьян, напротив того, плавал в них, как рыба в воде…"[59]

Но, конечно, стержневая тема "Бюллетеня", от первых до последних номеров, — это Сталин. Во всех ипостасях. В самых различных ракурсах. По самым неожиданным поводам. Но всегда — с предельно негативными, уничтожающими оценками, с плохо скрываемой ненавистью. Приведу хотя бы названия некоторых статей Троцкого о Сталине: "К политической биографии Сталина", "Сталин как теоретик", "Сталин и Коминтерн", "Сталинская бюрократия и Соединенные Штаты", "Сталин снова свидетельствует против Сталина", "Сталинская бюрократия и убийство Кирова", "Сталинские репрессии в СССР", "Революционные пленники Сталина и мировой рабочий класс", "Заявления и откровения Сталина", "Сталин после финляндского опыта", "Гитлер и Сталин", "Испания, Сталин и Ежов", "Сталин — интендант Гитлера", "Двойная звезда: Гитлер — Сталин"…

Думаю, что утомил читателя этим пространным перечислением. Но я назвал далеко не все его статьи о Сталине. Если издать воедино всё написанное Троцким о Сталине, то получится, наверное, несколько томов. К этому человеку у изгнанника было устойчивое, даже углубляющееся негативное отношение. Многое из того, что мы говорим о Сталине сегодня, Троцкий писал более полувека назад. Трудно найти в истории еще один пример столь постоянной неприязни и непримиримости к политическому противнику. Но является ли его отношение к Сталину выражением только своей личной трагедии? Троцкий отвечал на этот вопрос отрицательно.

…Выезжая почти еженедельно на рыбалку с двумя турецкими рыбаками, с которыми он подружился, Троцкий, сидя за веслами или вытягивая бесконечный шнур перемета, часто возвращался мыслью назад, в прошлое, реставрируя былое. Не зная турецкого, он объяснялся со своими спутниками посредством десятка-другого бытовых выражений, предаваясь остальное время пиршеству воспоминаний — и триумфальных и горьких одновременно. Но о чем бы ни думал этот человек в рыбацкой фелюге, его мысль "спотыкалась" о мысленный образ невысокого, невзрачного рябого человека с усами и холодным взглядом желтых глаз…

В написанном летом 1930 года большом эссе "К политической биографии Сталина" Троцкий еще был способен находить в нем какие-то качества, которые можно было отнести к позитивным. Статья написана в виде 28 тезисов, в которых Троцкий, на основе анализа конкретных фактов биографии генсека, приходит к выводу, что эти "вехи политической биографии Сталина… дают достаточно законченный образ, в котором энергия, воля и решимость сочетаются с эмпиризмом, близорукостью, органической склонностью к оппортунистическим решениям в больших вопросах, личной грубостью, нелояльностью и готовностью злоупотреблять властью для подавления партии"[60].

Со временем Троцкий становится просто беспощадным по отношению к Сталину. Отвечая американским друзьям о роли сталинской бюрократии в убийстве Кирова, он, не располагая какими-либо конкретными фактами, тем не менее пишет: "Не может быть… ни малейшего сомнения в том, что выдвинутое Сталиным против группы Зиновьева обвинение ложно с начала до конца: и в отношении цели — восстановления капитализма, и в отношении средства — террористических актов… На террористический акт Николаева Сталин отвечает усугублением террора против партии… По ступеням зиновьевской группы Сталин хочет добраться до "троцкизма"[61].

Наблюдая издалека, Троцкий приходит к выводу, что Сталин ведет революцию и социализм в тупик. Правда, при этом изгнанный лидер обвиняет Сталина в ошибках типа: "возвращение к рынку", "поворот к неонэпу", "расплата рабочих за ошибки партии в деревне" и т. д. Застарелая убежденность в том, что главная опасность для социализма всегда находится справа, осталась у Троцкого навсегда. Но он прав в одном: "…за рейдом против левых последует раньше или позже рейд против правых… Главная опасность для СССР — сталинизм". Троцкий проницательно называет его "бюрократическим абсолютизмом", что представляет для СССР наиболее "непосредственную и острую опасность"[62].

Думаю, термин "бюрократический абсолютизм" весьма точно и глубоко отражает существо системы, которую лишь в начале 90-х годов демонтирует (с огромным трудом!) наш народ. Причем исход этого демонтажа еще не ясен. Во многих отношениях это понятие — "бюрократический абсолютизм" — более глубоко, чем устоявшееся ныне выражение "командно-административная система".

Для "бюрократического абсолютизма", справедливо утверждает Троцкий, насилие является неотъемлемым элементом. А Сталин был непревзойденным организатором репрессий. Из номера в номер главный редактор пишет о сталинских репрессиях. Иногда на страницы журнала попадают свидетельства потерпевших и чудом вырвавшихся из страшных застенков людей. Например, такой материал был опубликован за подписью бывшего члена руководства компании Югославии А.Цилиги. Человек, проведший несколько лет в сталинских изоляторах и концлагерях, пишет о судьбе Зиновьева, Каменева, Куклина, Залуцкого, Сапронова, Смилги, Вуйовича, Будзинской, Смирнова, Медведева, Магида, Дорошенко, Цедербаума и многих, многих других, с которыми он встречался на тюремных перекрестках. Югославский коммунист пишет, что "ОГПУ — НКВД может повторять без конца, автоматически, без всякого дела сроки заключения и ссылки приговоренным однажды лицам"[63]. Подобные свидетельства, опирающиеся на факты, на пережитые человеком события, производили на немногочисленных читателей большое впечатление. Журнал обычно ходил по рукам, отдельные его статьи перепечатыва-лись в левых газетах. Чем дольше существовал журнал, тем большую ненависть он вызывал у советского диктатора, который уже не раз раздраженно вопрошал руководителей своей разведки: "Когда покончат с клеветой на социализм?"[64]

С приближением грозовых туч второй мировой войны уколы Троцкого в адрес Сталина становились все болезненнее. Весной 1939 года в одном из номеров журнала Троцкий опубликовал сразу две статьи, которые вызвали не гнев, а просто ярость кремлевского диктатора. Статьи назывались "Гитлер и Сталин" и "Капитуляция Сталина". Троцкий, оказавшийся после Принцевых островов сначала во Франции, затем в Норвегии, а потом уже и в Мексике, сумел разглядеть начавшуюся крупную дипломатическую игру между СССР, Германией и западными демократиями. Каждый хотел обеспечить собственную безопасность за счет другого. Тогда еще далеко не всем было ясно, чем закончатся дипломатические маневры. Но Троцкий заявил, что "сближение Сталина и Гитлера весьма вероятно": два диктатора хорошо поймут друг друга. Возможную сделку Сталина и Гитлера он считал большой опасностью для всех. "За последние три года Сталин, — писал главный редактор "Бюллетеня", — объявил всех соратников Ленина агентами Гитлера. Он истребил цвет командного состава, расстрелял, сместил, сослал около 30 000 офицеров{8}, — все по тому же обвинению: все это агенты Гитлера или союзников Гитлера. Разрушив партию и обезглавив армию, Сталин открыто ставит ныне свою кандидатуру на роль… главного агента Гитлера"[65].

Однако, анализируя события разгорающейся мировой войны, Троцкий нередко желаемое выдавал за действительное. В большой политической игре государств он находил, сидя за бетонной стеной в Койоакане, место и для себя. Причем какое!

В январском номере рокового для Троцкого 1940 года появилась его очередная статья о тандеме диктаторов — "Двойная звезда: Гитлер — Сталин". Анализируя международную ситуацию (и весьма верно, с моей точки зрения), Троцкий вместе с тем рассматривает один немыслимый вариант. По его мнению, если возникнет война между Германией и СССР, нельзя исключать возможности, что оба диктатора будут сметены революционной войной немецкого и советского народов. Он приводит слова французского посла в Москве Р.Кулондра, якобы сказанные им 25 августа 1939 года Гитлеру: в случае войны действительным победителем будет Троцкий. Ссылаясь на одного корреспондента, автор статьи утверждает, что "пользуясь темнотой улиц нынешнего Берлина, революционные элементы расклеили в рабочем квартале такие плакаты: "Долой Гитлера и Сталина!", "Да здравствует Троцкий!". И главный редактор "Бюллетеня" с удовлетворением добавляет: "Хорошо, что Сталину не приходится держать Москву в темноте. В противном случае улицы советской столицы тоже покрылись бы не менее многозначительными плакатами"[66].

Загнанный в свое последнее убежище, Троцкий временами теряет чувство реального. Опираясь на старые догматические схемы, он верит, что и эта мировая война, возможно, закончится революцией. Тогда шестидесятилетний Троцкий сможет получить последний, невероятный исторический шанс… Трудно себе представить, что он верил в подобный фантастический вариант. Но факт остается фактом: он писал об этом.

Уделяя основное внимание борьбе со Сталиным и сталинизмом, Троцкий не оставляет попыток создать международную коммунистическую организацию, которая могла бы стать альтернативой "московского" Интернационала. Он много пишет о революционных настроениях в ряде стран. Благодаря его усилиям количество троцкистских групп растет. К началу второй мировой войны они появляются более чем в 40 странах. Но они малочисленны и не способны увлечь за собой трудящихся. Однако Троцкий по-прежнему преисполнен борьбы и веры, веры и борьбы…

Октябрьский номер "Бюллетеня" (1933 г.) в основном посвящен необходимости создания IV Интернационала. Причем абсолютно все статьи в журнале написаны самим Троцким. Незадолго до этого представитель "левой" советской оппозиции ("большевики-ленинцы"), коим был Л.Седов, а также представители Социалистической рабочей партии Германии, независимой Социалистической партии Голландии и Революционной социалистической партии Голландии подписали Заявление о принципах создания нового, IV Интернационала. Основной предпосылкой этого формирования была объявлена неспособность III Интернационала выполнить свою историческую роль.

Комментируя этот документ, Троцкий в статье "Классовая природа советского государства" сделал несколько важных выводов. Он подчеркнул, что XII съезд РКП(б) "был последним съездом большевистской партии. Следующие съезды были бюрократическими парадами… Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных "конституционных" путей. Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой" (курсив мой. — Д.В.). В последующем Сталин будет всячески использовать это утверждение Троцкого для оправдания массового террора, обвиняя изгнанника в стремлении насильственным путем изменить существующий строй в СССР.

Троцкий же остается верным себе: доказывая своевременность организации IV Интернационала, он одновременно утверждает, что "основным условием, при котором только и возможна коренная реформа советского государства, является победоносное развитие мировой революции"[67]. К старым мотивам о неизбежности мировой революции добавились и новые: допустимость насилия для устранения "бюрократического абсолютизма" в СССР, необходимость создания новой партии в Советском государстве, которое, в свою очередь, должно быть коренным образом реформировано. Решить все эти задачи и будет призван новый Интернационал.

Вместе с тем в статьях октябрьского номера за 1933 год Троцкий признает, что партии и группы, разделяющие его идеи, пока не готовы к немедленному провозглашению нового Интернационала. Идея создания международной организации под его эгидой захватила Троцкого всерьез. Но он не мог открыто заниматься организаторской деятельностью. Его искали. За ним следили. За ним охотились. Не только агенты сталинской разведки, но и сотрудники "московского" Коминтерна. Представители многих коммунистических и рабочих партий были готовы оказать помощь Сталину в нейтрализации Троцкого. Поэтому изгнаннику приходилось проявлять особую осторожность и конспирацию. Угроза сталинского "возмездия" была постоянной.

Как известно, Учредительный конгресс IV Интернационала собрался в сентябре 1938 года, назвав себя, по предложению Троцкого, "Мировой партией социальной революции". Я дальше коснусь роли Троцкого в IV Интернационале, сейчас же отмечу лишь следующее

Давая в основном верные прогнозы в отношении Сталина и сталинизма, Троцкий явно заблуждался по поводу будущего (IV) Интернационала.

В октябре 1938 года Троцкий в Койоакане сделал запись на граммофонную пластинку. Речь его должна была прозвучать на митинге троцкистов в Нью-Йорке. В ней содержались такие слова: "Наша партия (IV Интернационал. — Д.В.) есть ныне величайший рычаг истории". Выступление завершалось словами: "Позвольте мне закончить мою речь предсказанием: в течение ближайших 10-ти лет программа Четвертого Интернационала станет программой миллионов, и эти революционные миллионы сумеют взять штурмом и землю, и небо!"[68]

Убежденность Троцкого была так велика, что его сторонники, встречаясь с ним, читая его статьи, начинали верить в будущее его идеи. Не всем тогда было ясно, что эпоха революций уже на исходе. В соотношении "революция и реформа" вторая составляющая неуклонно и неумолимо брала верх. Но Троцкий хотел только революционного низвержения всего старого, уцененного историей. И в СССР, по его мнению, не обойтись еще без одной "социалистической революции". Хотя страна на протяжении семи десятилетий не сумела "переварить" плоды революции Октябрьской…

Журнал Троцкого беспощадно разоблачал факельщиков надвигавшейся войны. Но неукротимый бунтарь смотрел на эту опасность со своей революционной колокольни… "Было бы неизмеримо выгоднее, — подчеркивает он, — если бы пролетарская революция предупредила войну. Но этого не случилось и шансов на это — надо сказать прямо — осталось немного. Война надвигается более быстрым темпом, чем формируются новые кадры пролетарской революции". И здесь он делает глубокий вывод: "Никогда еще исторический детерминизм не принимал такой фатальной формы, как ныне: все силы старого общества — и фашизм, и демократия, и социал-патриотизм, и сталинизм — одинаково боятся войны и одинаково идут ей навстречу". Но резюме этого глубокого умозаключения продиктовано не интеллектом мыслителя, а чувствами фанатичного революционера: "Ничто не поможет им: они вызовут войну и будут затем сметены ею. Они заслужили этого вполне"[69]. Таким был Троцкий — провидцем, диалектиком при рассмотрении общих вопросов цивилизации и общества и метафизиком, законченным фанатиком, когда речь шла о мировой революции…

Все материальные расходы по выпуску "Бюллетеня" нес сам Троцкий. За счет литературных гонораров он пока еще мог издавать журнал, выходивший тиражом, не превышающим тысячу экземпляров. Хотя его материальное положение все время оставалось трудным. Знакомство с архивом Троцкого за рубежом (архивы Гарварда, Гуверовского института и института социальной истории в Амстердаме), а также с архивом НКВД дает представление о его большой переписке с издателями, с сыном, из которой видно, как "политический литератор" бился за марки, доллары, франки. Ведь кроме семьи и двух-трех секретарей, которые "по совместительству" были и охранниками, ему еще нужно было содержать журнал, который совершенно не давал прибыли. Вот, например, выдержки из письма Льва Седова, уехавшего в Берлин, отцу:

"Милый мой папа,

"История" разошлась в 650 экз., "Автобиография" — в 2400. Это рекорд. Ни одна русская книга за границей не имела такого тиража… Числа 10 августа они заплатят 500 марок за "Историю", остальные 1500 по выходе книги… Получил еще 30 марок, но жулик Фухтман ничего еще не прислал… Петрополис указатель напечатает, но платить не хочет… Я считаю, что они должны заплатить хоть марок 150–200 и в этом смысле я на них еще нажму…"[70]

Особенно большие трудности Троцкий испытывал с распространением "Бюллетеня" в СССР. После 1933 года в Советский Союз попадали только единичные экземпляры, которые нелегально ввозились людьми с дипломатическими паспортами или неофициально передавались через морское торговое сообщение. Поэтому можно сказать, что "Бюллетень оппозиции" с начала 30-х годов был неизвестен в большевистской партии, за исключением узкого круга работников НКВД и непосредственного сталинского окружения. Но для сторонников Троцкого за рубежом журнал служил постоянным напоминанием о том, что есть человек, который не смирился с узурпацией власти в СССР, не смирился с перерождением партии, не смирился с торжеством "бюрократического абсолютизма".

После смерти Л.Седова в 1938 году журналу пришлось трудно. В годовщину гибели сына Троцкого "Бюллетень" писал: "Находясь в постоянной опасности — агенты ГПУ следовали за ним по пятам, — он знал, что погибнет, и главной заботой его было обеспечить жизнь "Бюллетеню". Дальнейшая судьба "Бюллетеня", кто заменит его в случае его гибели, беспокоила Седова больше всего"[71].

Не знаю, можно ли сравнить "Бюллетень оппозиции"

Троцкого с "Колоколом" Герцена. Найдутся читатели, которые возмущенно отвергнут или опровергнут эту аналогию. Возможно, они правы. Но роднит их дух бунтарства, несогласие с выпавшей судьбой, страстная надежда на желанные перемены.

Говоря о журнале Троцкого, нельзя не сказать и вот о чем. НКВД всячески стремился затруднить его работу, даже влиять на его содержание. Поскольку статьи от Троцкого поступали в Париж к Седову, а следовательно, и к Зборовскому, было решено (в Москве, разумеется) сделать попытку исказить смысл некоторых статей изгнанника или даже опубликовать в журнале материалы, подготовленные сотрудниками НКВД. Приведу просто выдержки из московской шифровки в Париж:

"Олег — Петру

В добавление к нашей телеграмме № 969 о том, чтобы втиснуть в ближайший номер бюллетеня несколько статей или абзацев, необходимо иметь в виду следующее.

Есть два варианта: первый — поместить наши статьи от имени Л.Д. и второй — все статьи бюллетеня разбавить нашими абзацами, нашими вставками. На каком из них остановиться? Думается, что на втором, но этот вариант труднее, ибо наши вставки должны быть так удачно внесены, чтобы статьи не теряли смысла, чтобы наши вставки не потерялись, а наоборот, выпукло разоблачали лицо троцкизма… Первый вариант легче, но он дает козырь в руки издателя, уличая нашу работу в типографии.

Статьи не пройдут мимо нас, они поступят к нам через "Мака", и весь вопрос в том, чтобы это выполнить, все-таки не проваливая последнего, в этом случае надо именно и обязательно завербовать наборщика…"[72]

Скажу лишь, что существенного в этой области сделать не удалось ни "Олегу", ни "Петру", ни "Маку". Корректуру тщательно сверяла Л.Эстрин, сотрудница Л.Седова, которая в донесениях агентуры проходила как "Соседка".

К слову сказать, Л.Эстрин была родственницей одного из лидеров российских социал-демократов Ф.Дана и длительное время сотрудничала за рубежом с организацией меньшевиков. Но затем она близко познакомилась с Львом Седовым и стала тесно сотрудничать с троцкистами. Дан несколько раз встречался с Эстрин, пытался изменить ее политическую ориентацию, но напрасно. При этом Дан, Эстрин, родственники меньшевиков Мартова, Абрамович, Шварца, Гурвич, Розенфельда, Югова в СССР и за рубежом всегда знали, что находятся под пристальным вниманием органов ОГПУ— НКВД. Участь многих из них печальна. В спецсообщении ИНО ГУГБ от 2 апреля 1936 года за № 248903, например, говорится об этой тотальной слежке за трагическим "племенем" российских социал-демократов[73]. В другом сообщении из Парижа в июле 1939 года агент "Аякс" сообщает уточненные данные о родственниках Дана в СССР: брате М.Гурвиче, племяннике Л.Гурвиче; родственниках жены под фамилией Цедербаум и Кронихфельд. Здесь же упоминается, что когда раньше за границу приезжала Екатерина Павловна Пешкова, то она встречалась с Даном и информировала его о родственниках в СССР[74]. Отсюда ясно, что следили и держали "под колпаком" не только Троцкого…

Третью и последнюю эмиграцию Троцкого нельзя понять, не ознакомившись с сотнями его статей, опубликованных в "Бюллетене". Придирчивый читатель сегодня нашел бы в толстых подшивках 87 номеров журнала немало повторов, смысловых и буквальных, отметил бы бедность информации о стране, для которой предназначалось издание, почти полное отсутствие авторов (сам Троцкий — и автор и главный редактор). Но журнал уникален тем, что является зеркалом судьбы изгнанника, исповедовавшего утопическую идею, не смирившегося с узурпатором и тиранией. Насколько беднее была бы человеческая история без таких одержимых людей!

После смерти сына Троцкого "Бюллетень оппозиции" стал выходить на Американском континенте. Об этом, конечно, было тут же доложено "по команде". Сотрудник 5-го отдела ГУГБ НКВД Гукасов рапортовал: "Сообщаем для сведения, что по имеющимся у нас агентурным сведениям, издание троцкистского "Бюллетеня оппозиции" переносится в Нью-Йорк. Изданием "Бюллетеня" будет заниматься Сара Вебер"[75]. Докладывали и о других троцкистских изданиях. Заместитель начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД П.А.Судоплатов сообщал: "Журнал 4-го Интернационала, издававшийся в Париже французской секцией НРП (народно-революционной партией. — Д.В), с июля месяца выходит в Брюсселе… В редактировании журнала участвуют С.Лесуаль и Дон"[76].

О троцкистах, их организациях и изданиях Москва знала почти все. Начальник 7-го отдела ГУГБ в марте 1937 года сообщал Ежову, Агранову, Курскому подробнейший список всех троцкистских журналов и газет, выходящих во всех странах, на всех континентах, и основное их содержание[77].

Потеряв сына, Троцкий не порвал с его окружением, в частности с Л.Эстрин и М.Зборовским:

"Дорогие товарищи!

Посылаю Вам материал… для "Бюллетеня". Если материала окажется слишком много, вы можете печатать не все эти статьи и заметки, а часть. Подписи под отдельными статьями можно вычеркнуть, но даты надо непременно оставить.

На Ваше письмо, касающееся Левы, мы пока еще не отвечаем: необходимо собраться с силами. Н.Ив. очень слаба и совсем не может писать… Каковы ваши материальные возможности и перспективы в отношении "Бюллетеня"?

Крепко жму руки.

Ваш Д.Д."[78].

Письмо это изучат в Париже и Москве почти одновременно… Но так или иначе, а журнал продолжал жить. Правда, переживет "Бюллетень оппозиции" своего единственного автора всего на один год.