Обелиск на чужбине

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Обелиск на чужбине

После гигантской антисталинской манифестации, в которую превратились похороны Троцкого в Мехико, его прах остался в последней каменной обители на тихой и узкой улочке Койоакана. На этом настояла Наталья Ивановна. У вдовы теперь остались лишь внук Сева и эта могила, с которой у нее связано все: их первая встреча в Париже на самом пороге века, долгая и относительно спокойная жизнь в Европе до революции, возвращение в Россию в мае 1917-го, а затем феерия взлета мужа, которая продолжалась целых пять лет, потом борьба, ссылка, депортация, гибель обоих сыновей… В этой могиле спрессованы их судьбы. Ни он, ни она больше никогда не увидят родины. Наталья Седова была прежде всего женой Троцкого, матерью его сыновей; она никогда не играла активной политической роли в его борьбе. Ее любовь, забота и поразительный стоицизм в самые трудные периоды жизни изгнанника питали его духовные силы.

Вскоре после похорон на совещании руководителей американской секции IV Интернационала решили поставить на могиле Троцкого обелиск и рассмотреть возможность создания в будущем его музея. Обелиск соорудили быстро, а музей был открыт ровно через 50 лет после смерти Троцкого. Памятник получился примитивным. На бетонной плите в полтора человеческих роста выдавили большие серп и молот, а над этим революционным символом была вмонтирована надпись: "Ьеоп Trotsky". Позже, с тыльной стороны бесхитростного обелиска установили флагшток с приспущенным красным флагом. Наталья Ивановна, пока была жива, следила за тем, чтобы вокруг памятника было всегда много живых цветов. И по сей день, в тени южных деревьев стоит этот странный обелиск, за которым присматривает внук революционера — Эстебан Волков. Похоже, что обелиск стал главным памятником не только Троцкому, но и эфемерной идее мировой революции…

Насколько мне известно, это единственный уцелевший памятник русскому революционеру. В троице "главных вождей" русской революции Троцкому повезло меньше всех, что касается "монументальной пропаганды". Сталинские памятники, бюсты, изваяния, подобны бетонным каменным и гипсовым идолам — недремлющим надсмотрщикам над великим, но притихшим народом. Затем, после смерти тирана, идолы незаметно исчезли, за исключением одного — в Гори. Но еще большее количество скульптурных изображений — в большинстве своем уродливых — создано "первому вождю" — Ленину. Через семь десятилетий после Октябрьского переворота их стали публично демонтировать, олицетворяя с именем Ленина огромную историческую неудачу великого народа. Погибни Троцкий под Казанью, допустим, в 1918 году или на Южном фронте в году 1919-м — его памятники и сейчас бы стояли на площадях многострадальной страны. Кто знает, может быть, изгнание и смерть от рук сталинского убийцы оградили его от полного посмертного отрицания? Может быть, трагическая судьба Троцкого полнее сохранит для истории память о нем, чем о его "соратниках"? Кто знает…

Вожди революции, сметя царские изваяния, уже через несколько лет начали заполнять площади городов собственными статуями. Троцкий не был исключением.

Вот записка Красина Ленину:

"Владимир Ильич!

…С Каменевым едет англичанка-скульптор и совершенно необходимо, чтобы Вы позволили хоть однажды в жизни сделать с себя сколько-нибудь приличный бюст, что она вполне и весьма быстро способна исполнить…"[215]. На дворе сентябрь 1920 года, страна в страшных конвульсиях войны, голода и разрухи, а один из большевистских лидеров считает: "…совершенно необходимо…"

Скоро, очень скоро унылые изваяния вождя будут установлены по всей стране, олицетворяя приход в нее идеологических язычников.

В сентябре 1920 года Троцкий получил из Одессы письмо от своего школьного товарища, художника Николая Ивановича Скорецкого, в котором тот сообщал: "Талантливый скульптор Гриншпун жаждет тебя увидеть, чтобы должным образом закончить твой бюст, который начат в духе роденовского Рошфора…"[216] Мне не удалось узнать, была ли закончена "роденовская" скульптура. Зато довелось познакомиться с девяностолетним отставным полковником, георгиевским кавалером, который, по его словам, "пять раз ранен, пять раз принимал присягу", но интересен тем, что изваял в 1921 году по распоряжению Политуправления большую скульптуру Л.Д.Троцкого. Зовут этого человека Филипп Михайлович Назаров. "Скульптура получилась довольно большой, — вспоминал Филипп Михайлович, — что-то около трех метров высотой. Сооружал я ее из гипса, "зажелезил", покрасил в защитный цвет. Голову лепил отдельно. Троцкий изображен в распахнутой шинели, руки заложены за спину".

На вопрос, знал ли Троцкий о памятнике, скульптор-самоучка ответил:

— Памятник установили в поселке Клементьево Можайского района Московской области, в расположении большого артиллерийского лагеря. Вскоре после установки скульптуры, перед строем был объявлен приказ Председателя Реввоенсовета о поощрении меня за исполненную работу…

— А какова судьба скульптуры?

— Где-то в году двадцать седьмом или восьмом снесли… В 30-е годы я все боялся: вдруг вспомнят об авторе памятника. Фотографии скульптуры, эскизы, благодарность Троцкого я, конечно, заблаговременно уничтожил…

Так или иначе, но в Подмосковье несколько лет памятник Троцкому простоял.

В ноябре 1923 года помощник Троцкого Сермукс положил на стол перед наркомвоеном записку следующего содержания:

"Дорогой товарищ Троцкий,

Джо Давидсон, скульптор, о котором Вы, наверное, знаете, находится в Москве… Он вылепил бюсты почти всех знаменитых людей Запада и был официальным скульптором героев мировой войны у Антанты, но сам он радикал и мой хороший знакомый. Он уже сделал бюсты Калинина, Радека, Чичерина, Раковского, Литвинова, Иоффе, Красина и др.

Вам не нужно позировать ему, он может лепить Вас в продолжение 3-х, 4-х часов, пока Вы работаете, в один сеанс…

18. IX.23 г.

С приветом Макс Йемен"[217].

Или вот еще письмо от известного художника В.Н.Дени:

"Глубокоуважаемый Лев Давыдович! (так в тексте. — Д.В.)

Не найдете ли Вы возможным до приезда петроградских художников Бродского и Вощилова дать теперь, когда можно, 1 час популярному скульптору Андрееву для зарисовки Вас цветными карандашами (Андреев, между прочим, автор оригинального памятника Гоголю).

Если Вы разрешите, то я его представлю Вам. Будьте добры дать ответ.

25. VII.21 г.

Уважающий Вас Дени"[218].

Конечно, если целая когорта большевистских лидеров так быстро успела увековечить себя бюстами, которые делал человек европейской известности, Троцкий отказать не мог. Но куда после опалы и остракизма исчез гипсовый революционер, созданный Давидсоном, а затем и Андреевым, догадаться сегодня нетрудно.

На этих, в общем-то мелких для истории фактах я остановился не случайно. Во все времена революционеры-триумфаторы не могли устоять перед соблазном славы и тут же попадали в историческую ловушку. Памятники, созданные при жизни (да и не только!), никогда не служат человеческой памяти, но всегда — тщеславию. Большевики не только начали бессовестно увековечивать своих вождей, но и долго, назойливо, упрямо, одурманивающе и одновременно тупо пытались сделать вечными и свои главные лозунги: "Слава РКП!", "Слава ВКП(б)!", "Слава КПСС!". Что из этого получилось, известно всем. Власть всегда порочна и, если она не имеет демократических предохранителей, прямым путем ведет к тоталитаризму, а массовые памятники вождям — постыдные вехи идолопоклонства.

Троцкий избежал эпидемии "жатвы памятников" не потому, что был скромнее других вождей, а просто на поле отечества не успели густо взойти его гипсовые, бронзовые и мраморные "всходы". В этом смысле Троцкому повезло. Его бетонный обелиск действительно памятник. Единственный. Как бы мы ни относились к этому человеку, причастному ко многим драматическим и трагическим страницам нашей истории, его обелиск служит сегодня не столько политике, сколько людской памяти.

Что же осталось в памяти и действительности? Почему имя Троцкого уже многие десятилетия привлекает к себе внимание историков, философов, писателей, кинематографистов? О чем напоминает миру одинокий обелиск на чужбине?. Вопросов много. На некоторые из них жизнь дала ответы, другие ждут своей очереди.

Пропасть истории одинаково глубока для всех. В гигантских ячеях сети, раскинутой над нею, задерживаются лишь крупные фигуры. Троцкий — одна из таковых. Сталинизм глубоко внедрил в сознание советских людей представление о Троцком как о сугубо негативной личности, принесшей народу только страдания, террор, междоусобицу. Не все понимают, что Троцкий был лишь одним из российских якобинцев, считавших, что совершенствование диктатуры пролетариата может разрешить все вопросы социального бытия. Например, еще будучи членом Центрального Комитета партии, в июне 1927 года Троцкий в своих заметках по национальному вопросу (кстати, не увидевших свет) писал, что "сожительство и сотрудничество разных национальных групп, выравнивание хозяйственного и культурного уровня развития сдерживается пережитками насилия центра" (курсив мой. — Д.В.). Может случиться, провидчески писал Троцкий, "что именно в национальном вопросе основные наши противоречия могут получить наиболее резкое выражение". Трудно не согласиться с этими замечаниями опального лидера. Сегодня мы непосредственно столкнулись с этими национальными противоречиями. Но что он предлагает? "Все эти вопросы, — отвечает Троцкий, — могут решаться только под углом зрения сохранения и упрочения пролетарской диктатуры централизованного рабочего государства и планового хозяйства"[219]. Опять диктатура…

Отверженного революционера, как и миллионы других людей, не смущало, что приверженность насилию оставляет за собой пустоту. Но русские якобинцы спешили только вперед, к "лучезарному будущему", к "неизбежной мировой революции", "всемирному торжеству коммунистических идеалов"… Воинственная непримиримость ко всему некоммунистическому, духовная агрессивность, безапелляционная уверенность в своей правоте была присуща всем большевистским руководителям. Троцкий не был исключением. Коммунизм в представлении этих людей подобен величественной сияющей башне, если на нее смотреть снаружи. Но внутри этот "храм" похож на мрачную казарму. Возможно, в этом и выражается трагедия человеческой мечты о счастье, справедливости, свободе, если она безоглядно отдается в руки людей, для которых важна лишь цель. Такие люди, как Троцкий, эксплуатируя мечту и идею, обманули надежды людей. Так бывало и раньше. Приведу один неизвестный и внешне незначительный эпизод.

17 августа 1921 года в "Правду" пришло письмо, где "хозяева" города Данилова Каменский, Лисицин, Кокушкин и Смирнов писали: "…через станцию Данилов проезжал уважаемый наш вождь тов. Троцкий. Масса простых обывателей собрались на вокзале для того, чтобы увидеть и хоть немного послушать своего вождя… За три минуты до прихода поезда, точно по мановению моисеева жезла весь этот бушующий океан замер. Замер так, что у каждого можно было слышать биение сердца, вот какое было ожидание граждан города Данилова. Но по прошествии 5—10 минут начал нарастать шум толпы и наконец выразился в бурных вызовах тов. Троцкого. Но все вызовы были напрасны; вождь не обратил на них внимания. Все ждали, что он скажет ободряющие слова с призывом напрячь силы за нашу дорогую свободу… Случилось, что вместо того чтобы поднять революционный дух граждан, тов. Троцкий его много, много понизил…

Каково же было разочарование, когда поезд, простояв на вокзале, так же скрылся, как будто его здесь и не было…"[220]

Можно ли сказать, что все скрылось, как будто ничего и не было? Едва ли. Десятилетия борьбы, борьбы за идею. А поезд ушел, но пришел в тупик. Так умирает вера людей. Пусть эту идею олицетворял не только Троцкий, а его более удачливые соратники и соперники; результат не меняется. Хотя сама идея социальной справедливости будет жить всегда, но большевистский вариант реализации показал ее эфемерность.

Обелиск на чужбине напоминает, что именно Троцкий первым рассмотрел Сталина и сталинизм изнутри, первым увидел контуры термидора, первым заметил признаки вырождения большевизма. Горечь и трагизм судьбы провидца делают в глазах людей его жизнь достойной вечности. Ведь давно замечено, что серое, будничное, обычное, ординарное имеет мало шансов сохраниться в человеческой памяти. Могила в Мексике свидетельствует о том, что человеческий облик революционера, который со временем становится яснее, очевиднее, играет огромную роль для исторической памяти.

Силуэт Сталина всегда был кровав, как бы его ни камуфлировали. Эта личность — синоним политической жестокости и коварства. Ленина нарядили в сусальные одеяния, в которые его всегда кутала официальная пропаганда, его биографы, да и инерция мышления российского сознания, желавшая иметь только "доброго царя". А Ленин не был ни богом, ни безгрешным человеком. Как пишет Н.В.Валентинов, Ленин, "очертив вокруг себя круг, все, что вне его, топчет ногами, рубит топором"[221]. Валентинов, проведя долгие часы в дискуссиях с Лениным, с удивлением обнаружил в этом человеке "слепую нетерпимость", "ярость", когда тот наградил его "потоком ругательств, как только узнал, что собеседник не придерживается его взглядов"[222].

О Ленине все мы долгие десятилетия знали лишь то, что полагается знать о сусальном гении. Эта безбрежная апологетика исказила образ революционера, которому, однако, были присущи многие заблуждения, ошибки теоретического и политического характера, имевшие тяжелые последствия для нашей истории.

Троцкий — не идеологический идол, а личность с самым широким спектром сильных интеллектуальных и нравственных качеств, вперемешку с безапелляционностью, ленинской нетерпимостью, тщеславием. Обелиск в Койоакане напоминает нам не об ужасном тиране или "непревзойденном гении", а о певце революции, который стал ее жертвой и мучеником и одновременно носителем уродств насилия, которые порождаются этой революцией. Н.А.Бердяев, рисуя портрет Троцкого, замечает, что "именно он, организатор Красной Армии, сторонник мировой революции, совсем не вызывает того жуткого чувства, которое вызывает настоящий коммунист, у которого окончательно погасло личное сознание, личная мысль, личная совесть и произошло окончательное врастание в коллектив…" Это человек того же типа, пишет Бердяев, "как и Ленин, но менее злобен полемически"[223]. Люди, подверженные угару революции, могут быть велики, но они как бы аномальны. Они так же отличаются от обычных людей, как эволюция и реформа от революции и взрыва. Но, увы! — и то и другое в человеческой истории является естественным.

Обелиск в далекой мексиканской столице напоминает нам, однако, не только о человеке, чье имя на нем значится, но и о том движении, той международной организации, у истоков которой стоял Троцкий. Долгое время революционер возражал, протестовал, возмущался, когда его оппоненты манипулировали понятием "троцкизм". Еще когда Троцкого исключали из Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала, опальный вождь, загнанный в угол, осыпаемый поносной критикой Куусинена, Тореза, Мэрфи, Пеппера, Бухарина, Катаямы, Сталина и других членов международного органа коммунистов, более похожей на брань, отрицал наличие особого течения "троцкизм", а признавал лишь "левую" оппозицию[224]. Эту же линию Троцкий проводил и в начале 30-х годов.

В конце декабря 1932 года Троцкий, находясь еще на Принкипо, пишет письмо Александре Ильиничне Рамм, переводчице его книг, о том, что высылает ей свою рукопись большой статьи "Завещание Ленина"[225]. К письму Троцкого приложена большая статья, выдержанная в обычном духе антисталинской полемики, но одновременно в ней содержится специальный раздел "Легенда о "троцкизме". Автор пишет, что создатели легенды — Зиновьев и Каменев. Именно они, по согласованию со Сталиным, "левую" оппозицию в партии окрестили "троцкизмом". Хотя, если быть точным, впервые ввел в официальный оборот слово "троцкизм" Сталин, заявивший в работе "Троцкизм или ленинизм", что нужно рассмотреть вопрос о "троцкизме как своеобразной идеологии, несовместимой с ленинизмом"[226].

С тех пор коммунисты, не столько разделявшие постулаты марксизма, сколько соглашавшиеся с Троцким в его политических оценках, стали именоваться "троцкистами". С начала 30-х годов в СССР подобный ярлык был равносилен смертному приговору.

В действительности же, уверяет Троцкий, то были настоящие "большевики-ленинцы". Тут трудно возразить: все "настоящие" большевики-ленинцы одинаковы. Все они стоят на платформе диктатуры пролетариата и все уверены в правомерности и возможности переделать мир на коммунистических началах. И Троцкий, и Сталин, и те, кто шел за ними, исходили из ложных посылок. Хотя, например, Зиновьев утверждал, что "троцкизм был (и в значительной мере остается) только "левым" нюансом в "европейском" (т. е. оппортунистическом) псевдомарксизме, коренным образом враждебном большевизму"[227]. Правда, уже в 1926 году Зиновьев заявит, что его борьба с троцкизмом была самой большой ошибкой в его жизни, "более опасной, чем ошибка 1917 года". Увы, и это не было последним словом Зиновьева. Еще через год Зиновьев, вымаливая прощение у Сталина, вновь будет говорить об "опасности троцкизма" как одного из проявлений "псевдомарксизма"[228].

Нет, я не отрицаю появления и существования троцкизма. Я уже говорил, что в онтологии марксизма в России выделяются три основных направления: ленинизм, троцкизм и сталинизм. Ленин на марксизм смотрел прежде всего с точки зрения использования его идей для организации революционного движения. В марксизм Ленин мало что внес нового, если не считать его теоретических размышлений о революционной партии и организационных вопросов. Сталинизм же явился трагическим гротеском ленинизма. Троцкизм, в свою очередь, можно представить (в теоретической области) как наиболее радикальную форму марксизма, применительно не только к России, но и ко всей "мировой коммунистической революции". Поэтому можно, пожалуй, говорить, что троцкизм — наиболее ярко выраженная попытка "применения" европейского марксизма в России, его крайне радикальный вариант. Это замечали и другие наблюдательные исследователи. Так, профессор из Оксфорда Барух Кней Пац пишет в своей фундаментальной монографии "Общественная и политическая мысль Льва Троцкого", что "теория русской революции этого вождя является попыткой наиболее решительного приспособления марксизма к России начала XX века… Вскоре Троцкий заявил, что теория марксизма подтверждена событиями русской революции"[229].

Троцкизм явился экстремистской формой марксизма, многие элементы которой Сталин заимствовал затем в своей практике, естественно, никогда не ссылаясь при этом на своего предтечу. Троцкизм можно понять, лишь оценив его непоколебимую уверенность в классовых постулатах, высшей справедливости революционного насилия и убежденность в неизбежности планетарного коммунистического будущего. Выступая на III Конгрессе Коминтерна 23 июля 1921 года, Троцкий заявил: "Только кризис является отцом революции, а период процветания — ее могильщиком"[230].

Думаю, что в троцкизме нашла выражение ленинская убежденность в возможности путем неограниченного насилия "пришпорить" историю и в кратчайшие сроки добиться коренных социальных преобразований. Как вспоминал один из лидеров меньшевизма Р.А.Абрамович, с введением политики "военного коммунизма" Ленин вначале уверовал, что стратегическая цель революции близка. "В начале 1918 года Ленин, — писал Абрамович, — почти на каждом заседании Совнаркома настаивал на том, что в России социализм можно осуществить в шесть месяцев. Троцкий замечает, что когда он впервые услыхал этот срок, он был поражен — шесть месяцев, а не шесть десятилетий или, по крайней мере, шесть лет? Но нет, Ленин настаивал на 6 месяцах»[231]. Троцкий был поражен, но не возражал. Как мы знаем, его сроки мировой революции вначале тоже колебались в пределах пяти-восьми лет после Октября, хотя позже он и избегал говорить о временных координатах всемирного пожара, или переносил их вперед на десятилетия[232]. К слову замечу, социал-демократическая ветвь русских революционеров исповедовала более спокойный путь социальной эволюции, страшась всплеска русской смуты. Но этим людям не оказалось места в России после Октября. Впрочем, будучи за границей, они не могли себя чувствовать в полной безопасности. Агенты Секретно-политического отдела НКВД регулярно докладывали в Москву, чем занимаются Дан, Абрамович, Розенфельд, другие меньшевики[233].

В троцкизме марксистские постулаты были выражены в наиболее рафинированной форме. Но в противовес Сталину теория Троцкого формально отвергла тоталитарность режима, хотя совсем не ясно, как тогда "применять" диктатуру пролетариата, которой изгнанный революционер молился всю жизнь. Таким образом, троцкизм являл собой утопическую попытку синтеза диктатуры и демократии, единовластия одной партии и политического плюрализма. В действительности троцкизм представлял собой утопию радикального марксизма в России. Казалось, что обелиск в мексиканской столице — это финальная точка в драме движения, у истоков которой стоял Троцкий. Но нет. Не все так просто. Троцкизм жив. Почему? Что питает надежды его сторонников? Разве историческая неудача социализма в СССР и восточноевропейских странах не дала им новой пищи для разочарований и размышлений?

Троцкизм — сектантский взгляд на проблемы сегодняшнего бытия, будь то классический капитализм или то, что мы называли "развитым социализмом". Сегодняшние троцкисты по-прежнему считают, что революционное обновление мира не только необходимо, но и возможно. Достаточно пролистать подшивку "Журнала интернационального марксизма", который и сейчас издается Интернациональным комитетом IV Интернационала.

В связи с 50-й годовщиной образования IV Интернационала комитет принял резолюцию, в которой утверждается, что мир — на пороге новых революционных потрясений, а теория перманентной революции Троцкого "подтверждена всей жизнью". С точки зрения "Журнала", в условиях, когда "Горбачев пресмыкается перед Уолл-Стрит", идет быстрая реставрация капитализма внутри СССР. Комитет IV Интернационала подтверждает, что "защита завоеваний Октября требует, как историческую необходимость, свержения бюрократии путем политической революции". Поразительно, но время для троцкистов как будто остановилось; то, что Троцкий требовал в 1936 году в своей "Преданной революции" в отношении Сталина и сталинизма, спустя полвека повторяют его последователи в отношении Горбачева! В этом пережевывании уцененного историей и перетряхивании ветоши перманентной революции тем не менее видна живучесть левого радикализма, по-прежнему полагающего, что мир можно перестроить в результате глобальной кавалерийской атаки пролетариата.

Чтение троцкистского "Журнала" создает иллюзию мысленного погружения вглубь десятилетий. Судите сами, к чему призывает сегодня трудящихся комитет IV Интернационала:

Великая историческая цель — объединить разнообразные национальные отряды международного пролетариата в одну армию — сейчас может быть достигнута. Боевой клич революционного марксизма — "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" — станет основой классовой борьбы в каждой стране. Старые сталинские и социал-демократические партии, гнилые остатки давно мертвых Второго и Третьего Интернационалов, со все большим отчаянием цепляются к отжившей национально-государственной системе и капиталистическим господам. Итак, пришла эпоха Четвертого Интернационала. Задачи Интернационального комитета — это собрать кадры, готовые решительно действовать согласно этим перспективам, сплотить рабочий класс под знаменем Четвертого Интернационала и готовиться к победе предстоящей мировой социалистической революции"[234]. Пусть читатель не думает, что эта пространная цитата взята из 30-х годов. Нет. Это фрагмент резолюции Интернационального комитета IV Интернационала, принятой в канун 50-летия основания троцкистской организации, в августе 1988 года.

За истекшие полвека из политической жизни исчезли многие организации, партии и даже целые государства, а международная партия троцкистов жива. Думаю, что одна из причин этого — устойчивый исторический авторитет ее основателя.

Обелиск на чужбине, таким образом, — не только свидетельство гибели лидера "Мировой партии социальной революции", но и показатель живучести "классических" форм исторического революционаризма. Он для Троцкого был тем же, что Библия для верующего. Даже когда все говорило, по словам Троцкого, об "отливе" мировой революции, он вещал о скором начале "прилива". Выступая 21 июня 1924 года на V Всесоюзном съезде работников лечебно-санитарного дела, Троцкий под бурные аплодисменты закончил свою речь словами: "Коммунисты говорят европейскому рабочему: если придешь к власти, если создашь советские соединенные штаты, ты объединишь сразу два могущественных континента, получишь в свои руки великолепную технику, необъятные пространства и естественные богатства, величайший энтузиазм революционного класса, пришедшего к власти. Если тебе придется столкнуться лицом к лицу с вооруженной мировой контрреволюцией, — а придется, — ты построишь свою Красную Армию и тебе не придется начинать сначала, ибо ты получишь на закваску Красную Армию Советского Союза, уже опаленную войной и окрыленную победой"[235].

Возникает вопрос: находясь в изгнании, предпринимал ли Троцкий что-либо для распространения идей "левой" оппозиции в СССР, в других компартиях? Была ли его борьба только идейной? Анализ "архива Снейвлита", наследия Троцкого, как и некоторых материалов НКВД, дает основание утверждать, что попытки возродить и активизировать борьбу против сталинского режима предпринимались. Осенью 1932 года Л.Седов, например, пересылает отцу из Берлина свои записи разговоров с Гольцманом, сторонником Троцкого, который помогал переправлять в СССР троцкистскую литературу и получать там социально-политическую информацию для изгнанника. Сын пишет, в частности, что надежды на создание блока Зиновьева — Каменева — Ломинадзе нет. Они "сломались". Седов сообщает, что пока что его "посылки" в Москву и Ленинград доходят и попадают в нужные руки[236].

Как видим, еще в 1932 году Троцкий имел некоторую связь с редеющими рядами своих сторонников. Корреспонденты Седова сообщали, например, что на Украине люди пухнут с голоду тысячами. Из деревень бегут. Председателя колхоза, не выполнившего план хлебозаготовок, прокурор Украины приказал голым посадить на лед. По рукам ходит антисталинский документ, который, говорят, написал Бухарин. Более или менее работает, но осторожно, группа Ломинадзе. В стране процветает воровство. Начинают создавать распределители для партийного аппарата. Строят завод, не заканчивают и начинают другой. Правые не смирились с поражением…[237]

Из этих отрывочных сведений, которые Седов сообщал отцу, явствует, что оппозиционная борьба хотя и резко ослабла, но целиком не прекратилась. Эти свидетельства дают основания Троцкому считать, что представители как "правой", так и "левой" оппозиций еще в начале 30-х годов осторожно пытались раздуть тлеющие угли недовольства сталинской политикой. Находясь в Европе, Троцкий шлет циркуляры в организации единомышленников с призывом активизировать борьбу против Коминтерна и Сталина[238]. При этом лидер "левой" оппозиции не ограничивается идейными наставлениями, а советует "работать совершенно нелегально"[239]. В архиве НКВД, в литерном деле под названием "Издания", — многие сотни документов, печатных изданий, листовок, выпускавшихся троцкистскими организациями антисоветской, антисталинской направленности. Эффективность распространения этой литературы в СССР была очень низкой, но отдельные экземпляры все же попадали в страну[240].

Все эти документы подтверждают, что Троцкий делал попытки развернуть против сталинских компартий и самой ВКП(б) не только идейную, но и политическую борьбу. Несмотря на эти усилия, Троцкому становилось ясно: революционный паводок ушел. движение левых не стало массовым. Однако революционер не опускал руки, а продолжал бить в колокол революции, коим для него был "Бюллетень"… Звук его был глухим и невнятным.

Но даже эти слабые попытки Троцкого повлиять на поведение оппозиционеров в СССР и активность троцкистских групп в Европе были быстро замечены ОГПУ — НКВД. Провал нескольких "транспортов" (посылок с литературой), арест ряда лиц, имевших на руках "Бюллетени оппозиции", привели к ужесточению репрессивных мер. Любые контакты советских людей с лицами, подозреваемыми в троцкизме, немедленно фиксировались. Некий Бальдони, за которым следила советская разведка, встречался в Москве с Буду Мдивани, врачом Власовой, с семьей Преображенского, Доната и т. д. Как только это было установлено, "Вест" немедленно проинформировал Секретно-политический отдел ГУГБ НКВД[241]. Все лица, имевшие контакт с "предполагаемым троцкистом" Бальдони, были арестованы. Такие были страшные времена.

По данным Ежова, в конце 1936 — начале 1937 года только в центральных учреждениях Москвы были арестованы тысячи "троцкистов-вредителей". Например, эта картина, по Ежову, в народных комиссариатах была такой:

Арестовано и осуждено троцкистов с октября 1936 года по февраль 1937-го:

В Наркомате путей сообщения — 141 человек

В Наркомпищепроме — 100 человек

В Наркомместпроме — 60 человек

В Наркомвнуторге — 82 человека

В Наркомате земледелия — 102 человека

В Наркомате финансов — 35 человек

В Наркомпросе — 228 человек

и так далее…[242]

Не только знакомство с лидером "левой" оппозиции или служба под его началом в годы гражданской войны квалифицировались как государственное преступление, но и само упоминание имени Троцкого, хранение в личной библиотеке его книги, любое косвенное доказательство "причастности" к главному еретику грозило тюрьмой, а то и худшим. Везде проводились чистки, везде искали троцкистов. Шло негласное соревнование. Партком Наркомата финансов, меньше всех разоблачивший троцкистов, подвергся разгрому. Наверх шли сводки, как с фронта: сколько выявлено, разоблачено, арестовано.

Вот, например, как боролись с троцкистами на историческом факультете Института красной профессуры. На общем собрании заслушивают доклад профессора А.В.Шестакова "Методы и приемы вредительской работы на историческом фронте".

Приведу лишь один-два фрагмента доклада: "Тов. Сталин в письме редакции журнала "Пролетарская революция" указывает, что троцкисты путем искажения исторической действительности ведут подрывную работу… Например, Дроздов в рассказе о тирании греческой колонии в Пантикапее…дискредитирует идеи демократии по сравнению с фашистской тиранией"[243].

В докладе и выступлениях говорят о "троцкистском определении диктатуры Шамиля"; о том, что "вопреки указаниям тт. Сталина, Кирова и Жданова, утверждается, что Александр I занимал двойственную позицию во внешней политике"; о том, что "профессор Пионтковский маскировал свое вредительское рыло, пытаясь реставрировать капитализм в СССР…"[244].

И этот бред произносили люди с учеными степенями и званиями. Духовная тирания калечила людей, учила "видеть врагов", проявлять ожесточенную нетерпимость ко всему, что могло показаться подозрительным. Ну а разве дело ограничивалось этими позорными публичными судилищами? Нет, конечно.

Как явствует из докладной записки и.о. директора Института красной профессуры от 27 декабря 1937 года ("исполняющие обязанности" менялись быстро, так как руководителей сажали одного за другим), из принятых в учебное заведение в 1931–1937 годах 408 человек отчислены 296. Как "отчислены" становится ясно, когда знакомишься с судьбой преподавателей института. "Разоблачены и арестованы как враги народа преподаватели: Ванаг, Пионтковский, Гайстер, Сеф, Томсинский, Невский, Долин, Цобель, Мадьяр, Рейснер, Сафаров, Смирнов, Дроздов, Дубровский, Дубыня, Фридлянд, Фролов, Кин, Будзинский, Зеймаль"[245] и другие (в списке нет инициалов, что было обычным для того времени).

Пока Троцкий лихорадочно писал свои воззвания, печатал "Бюллетень", искал каналы проникновения своей литературы в СССР, Сталин действовал по-другому. Реальных троцкистов в стране было в это время максимум три-четыре сотни. Чтобы их ликвидировать, Сталин уничтожал сотни тысяч людей. Троцкий продолжал говорить о мировой революции, а в это время его главный оппонент строил "социализм в одной стране", отправляя в небытие все новые и новые жертвы.

Поэтому, как мне кажется, обелиск в Койоакане — это памятник не только вождю "левой" оппозиции, но и тем, кто в те годы сохранил верность ему и непримиримость к сталинизму. Иными словами, этот обелиск напоминает не только о революционных свершениях Троцкого, но и о его грезах, не ставших, к счастью, реальностью. Речь идет о все той же мировой революции.

Троцкий много написал о революции, о грядущем мировом пожаре. Люди с особым вниманием перечитывают его книги о "большевистском перевороте" не только потому, что они интересно написаны, но и потому, что Троцкий был непосредственным творцом и участником этих событий. Г.А.Зив, еще в 1921 году подготовивший книгу о Троцком, отмечал: "…в историю большевизм, по справедливости, войдет с именем Ленина как отца и пророка его; а для широкой массы современников торжествующий большевизм (и покуда он торжествует) естественно связывается с именем Троцкого. Ленин олицетворяет собой теорию, идею большевизма (даже большевизм имеет свою идею), Троцкий его практику"[246].

Думаю, эта оценка Троцкого довольно упрощенна. Он олицетворяет и теорию и практику большевизма, но в значительной мере — в сфере утопии. В области теории имя Троцкого всегда ассоциируется с перманентной революцией, а в области практики — с революцией мировой. Это были Великие Иллюзии, символом которых и стал погибший от рук сталинского убийцы революционер.

Троцкий, приводя в порядок свои архивы, чем он занялся в последний год жизни в Мексике с помощью приехавшего друга Росмера, наверное, мог часто переноситься мыслью в свое триумфальное прошлое. Оно тоже помогает нам понять: что осталось ныне от троцкизма. Целая папка содержит бумаги Президиума ЦИК СССР и Совета Народных Комиссаров. Троцкий помнит, как А.И.Рыков садился во главе длинного стола в Кремле, за которым рассаживались Г.В.Чичерин, Л.Б.Красин, Я.Э.Рудзутак, И.Н.Смирнов, В.В.Куйбышев, В.В.Шмидт, Н.П.Брюханов, Г.Я.Сокольников, Ф.Э.Дзержинский. Среди них усаживался и он, Троцкий, который часто пропускал заседания то по болезни, то по литературным делам, а чаще — по нежеланию заниматься "рутинными делами". Обычно на этих заседаниях присутствовали и Председатель СТО СССР Л.Б.Каменев, Председатель Госплана А.Д.Цюрупа, заместители Предсовнаркома И.Д.Орахелашвили и В.Я.Чубарь[247]. Если роль Троцкого в революции и гражданской войне выписана крупными буквами в летописи большевистского государства, то в мирных буднях кумир масс как-то быстро затерялся и не смог найти себя. Он преображался лишь тогда, когда его звали выступать на различные слеты, съезды, совещания, конференции. "Мирная" глава жизни Троцкого малозаметна, до той, однако, поры, пока он не втянулся во внутрипартийную схватку.

Целый массив документов, подготовленных для передачи в Гарвард, включал материалы I, II, III и IV конгрессов Коминтерна, письма Троцкого Кашену, Фроссару, Кэру, Трену, Монотту, десяткам других сотрудников международной коммунистической организации. Троцкий догадывался, что и высокие функционеры этой организации постепенно теряли свою независимость, а многие становились тайными сотрудниками НКВД. Но мог ли он, однако, думать, что даже такие лидеры Коминтерна, которых он лично знал, как Г.Димитров, М.Эрколи, Бела Кун, В. Коларов, потеряв всякую самостоятельность, покорнейше обращались к вьгродку и пигмею Ежову за разрешением открыть в Москве Клуб политэмигрантов по Фокинскому переулку, дом № 6![248] А Общество политкаторжан, его руководство, в котором формально состояли и "вожди пролетарской революции" И.В.Сталин, М.И.Калинин, К.Е.Ворошилов, Г.И.Петровский, П.П.Постышев, старые большевики — Р.С.Землячка, Г.М.Кржижановский, Н.К.Крупская, П.Н.Лепе-шинский, М.Н.Лядов, Ф.В.Ленгник и другие, регулярно докладывало тому же Ежову "о проделанной работе"[249]. Даже М.Горький, поговорив со Сталиным по личной просьбе В.Фигнер, проинформировал об этом Ежова![250] На всякий случай…

Троцкий, разбирая бумаги и предаваясь воспоминаниям, как бы готовился к близкой кончине. Но даже зная, сколь далеко зашел "бюрократический абсолютизм" в СССР, не мог и предположить чудовищной степени всевластия политической полиции его страны, которая жила в условиях "полной победы социализма". В последние год-два своей жизни Троцкий чувствовал, что он "на излете", понимал, что если не агенты Сталина уберут его, то все равно долго ему не жить: длительная борьба с кремлевским диктатором износила его сильный организм до крайности. Росмеры вспоминали, что когда архив был разобран, Троцкий сказал:

— Приготовления позади. Я готов к самому худшему…

Изгнанник понимал, что Мексика — его последнее прибежище. Продолжая изобличать Сталина и его режим, рассылать циркуляры своим сторонникам во все концы, Троцкий все больше предавался воспоминаниям. Этому способствовало и то обстоятельство, что готовя новые материалы для "Бюллетеня", газет и журналов, он все больше страдал от недостатка информации об СССР. Поэтому во многих его статьях, посвященных актуальным темам современности, сплошь и рядом можно встретить аргументы, вынутые из теперь уже далекого прошлого. Чем больше Троцкий вглядывался в марево грядущего, тем чаще видел контуры давно ушедшего: беседы с Лениным, восторженные толпы на митингах, конную лаву всадников в буденновках, свой поезд, мрачный борт "Ильича", отплывающего на чужбину. Навсегда.

Если перелистать все написанное Троцким на Принкипо, во Франции, в Норвегии, Мексике, то внезапно открывается одна поразительная особенность: у Троцкого почти нет ностальгических строк о родине, земле своих предков, земле, где нашли успокоение родители, Нина, Сергей, другие родственники. Что это? Черствость? Может быть прав Зив, когда утверждает, что "Троцкий нравственно слеп"?[251]

Я думаю, здесь нечто другое. Троцкий провел более 20 лет в двух эмиграциях и изгнании. Он по натуре был космополитом и весь жил в сфере политической и идейной борьбы. Троцкий тосковал. Но тосковал… по революции. Даже для родины революция не оставила в сердце достаточно много места.

Он любил первые годы рождения большевистского общества — с 1917 по 1924-й — и враждебно смотрел на роковые 30-е. В первые годы после революции он был любим и почитаем, а время изгнания доносило эхо, гул презрения и ненависти к нему миллионов оболваненных людей, которыми сталинские функционеры научились великолепно манипулировать.

Чтобы представить, каким стало общественное сознание народа, достаточно пролистать подшивки советских газет за 30-е годы, просмотреть литературу тех лет. Один из трудовых героев того времени Алексей Стаханов в книжке "Рассказ о моей жизни" (на самом деле написал ее по заданию Москвы И.Гершберг) "вспоминал": "Когда в Москве происходил процесс сначала Зиновьева — Каменева, потом Пятакова и его банды, мы немедленно потребовали, чтобы их расстреляли… В нашем поселке даже те женщины, которые, кажется, никогда политикой не занимались, и те сжимали кулаки, когда слушали, что пишут в газетах. И стар, и млад требовал, чтобы бандитов уничтожили. Когда суд вынес свой приговор и сказал от нашего имени, что троцкистов-шпионов надо расстрелять, я ждал газету, в которой будет написано, что они уже расстреляны. Когда по радио я услышал, что приговор исполнен, прямо на душе легче стало". Пионер сталинского движения не забыл и изгнанника, написав (точнее, за него написали): "Если бы эти гады попались к нам в руки — каждый из нас растерзал бы их. Но еще жива старая сволочь Троцкий. Я думаю, пробьет и его час, и мы рассчитаемся с ним, как полагается [252].

Разве мог любить Троцкий то, во что превратилась его родина? Можно только представить, какие огромные муки вызывало в его сердце непрерывное поношение, брань, угрозы, доносившиеся до мексиканского бункера. Родина его отторгла, окончательно превратив в человека "без паспорта и визы". Не знаю, чувствовал ли Троцкий, что первые истоки этой слепой ненависти, беззакония и произвола родились в кратере революции? Понимал ли он, что пожинает плоды уродливого образования, семена которого сеял когда-то и сам? Ответить на этот вопрос трудно. Однако, когда Ягода и Дерибас в апреле 1924 года обратились во ЦИК СССР за разрешением внесудебных приговоров членам "группировки меньшевика М.И.Бабина", лицам, "проходившим по делу Абрикосовой, и 56 обвиняемым в шпионаже"[253] (расстрел), ни Троцкий, ни его "соратники" не возражали… Семена беззакония быстро дают зловещие всходы. Правда, ухаживали за ними и лелеяли их уже другие.

Троцкий и его течение, отпочковавшись от "классического большевизма", право на "продолжение" которого узурпировал Сталин, исторически тоже ответственны за извращение идеи социальной справедливости, имя которой — социализм. Сталинизм, неосталинизм почти убили эту идею, но исчезнуть она не сможет никогда. В умах людей это будет не только выражением общественной утопии, но и надеждой на возможное осуществление идеи где-то в гуманном грядущем. Троцкий же долгие годы боролся с тем, что когда-то сам создавал. Главная его заслуга — в непримиримой борьбе со сталинизмом.

Тоталитарный режим одного из самых страшных диктаторов на Земле смог добиться того, что долгие десятилетия в нашем сознании образ Троцкого и троцкизм ассоциировались с ренегатством, предательством и т. д. Эти стереотипы живы и сейчас. После моих первых публикаций о Л.Д.Троцком я получил тысячи писем, где едва ли не половина клеймила меня за воскрешение "убийцы и предателя". Даже спокойная и объективная попытка взглянуть в лицо прошлому воспринимается многими как отступничество.

Чему же тут удивляться, если в советском "Кратком политическом словаре", вышедшем накануне процесса слома тоталитарной системы, неудачно названного "перестройкой", троцкизм определялся как "идейно-политическое, мелкобуржуазное, враждебное марксизму-ленинизму и международному коммунистическому движению контрреволюционное течение, прикрывающее свою оппортунистическую сущность "левыми фразами"… Своими раскольническими действиями в рабочем и национально-освободительном движении троцкизм оказывает поддержку империалистической реакции"[254]. Троцкистов как левую ветвь большевизма, делавшую ставку на всемирный характер начавшихся социальных изломов, с подачи Сталина превратили в "банду вредителей и шпионов".

Первые расхождения, первые протесты, первая ненависть в борьбе за общие коммунистические цели создали левую ветвь большевизма. Троцкий в статье "О происхождении легенды о троцкизме", написанной в сентябре 1927 года, но не увидевшей свет, пишет: "Легенда о троцкизме — аппаратный заговор против Троцкого". Конечно, этим он явно сужает проблему. Но в чем он прав, так это в том, что его настойчивая борьба за коммунистические символы с левых, радикальных, международных позиций создала течение, которое живо и сегодня. "С идеями шутить нельзя, — отмечал Троцкий, — они имеют свойство зацепляться за классовые реальности и жить дальше самостоятельной жизнью"[255].

После смерти Льва Давидовича Троцкого прошло уже более полувека. А его идеи, которые не имели и не имеют шансов когда-либо захватить умы миллионов, еще живут. В них — выражение фанатичного бунтарства, преклонение перед революционной традицией, эфемерная надежда на социальный планетарный катаклизм, в результате которого якобы сразу будет создан другой мир. Обелиск на могиле Троцкого — не только горестная мета трагической судьбы человека, прошедшего по этой земле, но и напоминание о сегодняшней призрачности той идеи, которая двигала русским революционером.

Обелиск в бетонном загоне… Троцкий не оставил строк о далекой, оставшейся в тумане детства Яновке, брусчатке Кремля, облике огромной российской равнины. Не знаю, читал ли Троцкий книжечку стихов З.Гиппиус, написанных в 1929 году — году его депортации, а именно, следующие строки:

Господи, дай увидеть!

Молюсь я в часы ночные.

Дай мне еще увидеть

Родную мою Россию…[256]

Троцкий страдал. Но в его страданиях планетарные масштабы несбывшегося поглотили и собственную родину. Вместо надежды в сердце давно закралась тоска революционной жажды. А утолить ее больше было нечем…