Глава пятая

Глава пятая

Известие о расстреле петербургских рабочих царскими войсками пришло в Ярославль 10 января. На следующий день ярославская группа Северного комитета РСДРП выпустила листовку «Революция в Петербурге». В ней сообщалось о числе жертв Кровавого воскресенья и говорилось: «Но рабочие не сложили оружия, они только берутся за него. Всеобщая стачка рабочих продолжается и крепнет. Крепнет воля рабочих завоевать свои права силой и отомстить за невинную кровь своих братьев». Листовка заканчивалась призывом: «Да здравствует социализм! Да здравствует всеобщая стачка! Долой царя-убийцу!»

Через несколько дней появилась новая листовка: «Война объявлена», которая призывала ярославских рабочих поддержать борьбу петербургского пролетариата.

Но рабочие Ярославля еще не были готовы к открытому выступлению против царизма. Сообщая в редакцию газеты «Вперед» о положении в те дни в Ярославле, Менжинский писал: «То боевое настроение, которым теперь характеризуется жизнь Петербурга, почти отсутствует в районе Сев. Ком. или по крайней мере в Ярославле. Если употребить термин «придавленность», «забитость», то они вполне точно характеризуют ярославских рабочих. Нищенская плата, невозможные условия работы и жилища, масса шпионов и провокаторов — вот главные причины, которые задерживали до сих пор развитие рабочего движения в Ярославле.

Связи с рабочими все-таки растут, и пропаганда ведется…»

В начале 1905 года Менжинский вновь начинает работать в редакции газеты «Северный край».

После убийства Плеве террористом Егором Сазоновым министром внутренних дел стал князь Святополк-Мирский. Чтобы унять недовольство в обществе, вызванное русско-японской войной, Святополк-Мирский провозгласил «эпоху доверия» правительства обществу. Стремясь предотвратить назревавший революционный взрыв, царизм пошел на кое-какие уступки либеральной буржуазии. Одной из таких уступок было смягчение цензуры. В этой обстановке издателям «Северного края» удалось получить от Святополк-Мирского разрешение на возобновление издания газеты с начала нового, 1905 года. За семь месяцев в редакции произошли большие изменения. Уехали из Ярославля заведующий отделом печати Н. В. Романов, секретарь газеты В. Ю. Уманский и другие. Вместо Романова был принят Леонид Федорченко, приехавший в Ярославль из Ростова-на-Дону.

Л. С. Федорченко (литературный псевдоним Н. Ча-ров) еще в 1895 году был сослан в Сольвычегодск. Позднее примкнул к искровцам. В 1902 году эмигрировал в Женеву, где встречался с Лениным. Жена Федорченко некоторое время работала корректором в «Искре». После второго съезда РСДРП Федорченко примкнул к меньшевикам. Меньшевиком он приехал и в Ярославль. В дальнейшем он преодолел свои меньшевистские взгляды и стал на позиции большевизма.

Вот этот-то Федорченко и редактор газеты Михеев и пригласили Менжинского на должность ответственного секретаря «Северного края». Давая согласие на работу в редакции, Менжинский поставил условие: передать ведение всех дел и редактирование газеты в руки членов редакционного комитета. Это условие было принято. В состав редакционного комитета, помимо редактора, либерального писателя В. М. Михеева и ответственного секретаря В. Р. Менжинского, вошли Л. С. Федорченко, заведующий отделом местной жизни большевик В. И. Коньков.

На должности сотрудников редакции, корреспондентов-хроникеров, служащих конторы газеты также пригласили известных Менжинскому большевиков. «Даже разносчики газет, — писал в своих воспоминаниях Л. С. Федорченко, — были все партийными, не говоря уже о наборщиках в типографии Фалька, где печатался «Северный край».

Под руководством Менжинского — а при таком секретаре редакции, как Менжинский, роль редактора Михеева сводилась только лишь к тому, что он подписывал газету к печати да объяснялся с цензорами, — аппарат редакции и газета в целом была поставлена «на службу партии, революции.

Это очень скоро понял генерал-губернатор Рогович. В своем докладе в Главное управление по делам печати 11 июня 1905 года он с огромным беспокойством писал: «Северный край»… несомненно, представляется на практике не чем иным, как только косвенной поддержкой целой общественной организации группы единомышленных людей, поставивших себе целью социалистическую пропаганду, возбуждение рабочего и крестьянского населения к беспорядкам, волнениям и стачкам и вместе с тем критическое дискредитирование решительно по всякому поводу правительственной власти, в ком бы и в чем-либо последняя ни проявлялась».

Генералу-черносотенцу, ежедневно и очень, как мы видим, внимательно читавшему газету, было о чем беспокоиться. Газета систематически вела социал-демократическую пропаганду. Из номера в номер велась хроника общественного и рабочего движения. В отделе печати пере-печатывались боевые материалы из центральных и областных газет. А в одном из номеров (№ 104) было напечатано даже изложение программы РСДРП, причем программа-минимум была опубликована почти полностью.

Уже 11 января 1905 года в девятом номере газеты под крупным заголовком «Забастовка рабочих в Петербурге» были перечислены все заводы и фабрики Петербурга, объявившие забастовку и примкнувшие к ней. Это перечисление заняло целых три колонки и тем самым показывало размах забастовочного движения.

Передовая в № 64 «Северного края» от 9 марта была написана Менжинским по случаю отозвания главнокомандующего Куропаткина. В этой передовой Менжинский писал: «Побеждена не русская армия, а русская бюрократия — могут ли перемены в личном составе командующих на театре войны возместить бюрократический способ ведения войны?»

Слово «бюрократия» Менжинский еще употребит во многих статьях. Под ним он имеет в виду монархический строй, монархический образ правления. Но так как цензор слово «монархический» не пропускал, Менжинский пользовался термином «бюрократический», «бюрократия».

На следующий день газета вновь возвращается к вопросу замены Куропаткина генералом Линевичем. Этого дряхлого старика, совершенно бездарного в военном деле, монархическая пресса объявила чуть ли не национальным героем. Отвечая этой прессе и разоблачая ее раболепие перед царем. Менжинский написал передовую статью в форме памфлета. В ней он тоже как будто бы хвалит Линевича, но как хвалит? Послушаем:

«Каждому понятно, как важно сохранить армию. Нечего распространяться, что личность главнокомандующего может сыграть здесь роковую роль. Годы маститого генерала Линевича так велики, что невольно закрадывается страх в слабые, утомленные постоянным поражением души: выдержит ли он. Не отразятся ли годы на его энергии и храбрости? Оказывается, в этом отношении все страхи совершенно напрасны. Генерал Линевич весь путь отступления совершает на казачьем коне. Уже само по себе важно, что генерал Линевич еще может ездить верхом, но значение этого фадта еще вырастает, если принять во внимание горный характер местности и быстроту нашего отступления… Лишь оставление артиллерии делает возможным такие форсированные марши, которыми приходится идти русской армии…»

Цензор не заметил иронии и насмешки в статье, и она была опубликована. Вокруг статьи возникло много смеха, шума и возмущения. Особенно со стороны генералов и офицеров.

К вопросу о причинах поражения русской армии в войне и необходимости заключения немедленного мира Менжинский вновь возвращается в передовой статье от 20 мая 1905 года. Он пишет:

«Иностранные газеты, конечно, говорят об обычном мужестве русских: но в то же время говорят который уже раз о полной неспособности наших военачальников…

Но дело не в суде над отдельными личностями и отдельными слугами побежденного режима.

Русскому народу обещали победу — и дали — поражение. Война должна быть окончена. Мир должен быть заключен, но заключен не бюрократией, а Учредительным собранием, избранным на основе всеобщего избирательного права. При всех гарантиях, обеспечивающих свободу выборов вплоть до свободы стачек.

Итак — немедленное созвание Учредительного собрания и немедленное прекращение войны: таково единодушное требование русского народа».

Наряду с легальными ярославские большевики используют нелегальные формы работы: распространяют марксистскую литературу, ведут устную и печатную агитацию, устраивают нелегальные сходки и уличные демонстрации. 16 января состоялся Митинг студентов лицея и интеллигенции. В начале февраля в районе железнодорожных мастерских за Волгой проведена массовка рабочих. Она была разогнана полицией. Во всех этих событиях активно участвует Менжинский, и это не остается не замеченным охранкой. В делах Ярославского жандармского управления в сводке данных наружного наблюдения по группе Северного комитета упоминается, что 4 февраля 1905 года «Контрольный» (кличка Менжинского у агентов наружного наблюдения) встречался с «Резвой» (Н. А. Дидрикаль, член Северного комитета). 14 февраля 1905 года на квартире помощника начальника отделения Управления постройки железнодорожной линии Вологда — Вятка состоялся митинг-концерт, на котором, как доносил агент охранки, присутствовало свыше ста человек инженеров и служащих строительства дороги, 50 человек учащейся молодежи, а также «почти все известные агентуре политически неблагонадежные лица…». В числе этих лиц называется и Менжинский.

21 марта ярославские социал-демократы организовали политическую демонстрацию во время похорон гимназиста Панова. Активный участник революционного движения учащихся Панов не вынес преследований и травли со стороны полиции и некоторых учителей и покончил с собой. В демонстрации участвовали революционно настроенные учащиеся, рабочие и представители интеллигенции. Демонстранты несли венки с красными лентами, на которых было написано: «Жертве самодержавия», «Товарищу, погибшему в неравной борьбе». Гроб до самого кладбища несли с пением «Вечная память» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой…». На кладбище состоялся митинг.

Агент охранки доносил своему начальству, что в демонстрации участвовали «известные по наружному наблюдению доктор Плаксин, Свердлов Я. М. («Бегун»), Менжинский Вячеслав («Контрольный»), Зезюлинский, Подвойский Н. И., Дидрикаль Нина и Мария…» В списке перечислено до 40 активных социал-демократов и эсеров.

Накануне Третьего съезда РСДРП Менжинский выехал на неделю в Петербург. Здесь он информировал представителей БКБ о положении дел в районе деятельности Северного комитета, передал для отправки в Лондон «Отчет Северного комитета» III съезду партии. Питерским товарищам он рассказывал о работе Ярославской группы, о том, что «животворно-революционное учение Маркса радостно принимается рабочими», что «рабочие и таких глухих углов, как Ярославль, поднимаются на поддержку товарищам крупных центров». 12 апреля 1905 года с директивами Центра, текстом первомайского воззвания «Вперед» и БКБ и транспортом литературы Менжинский вернулся в Ярославль.

В конце апреля была напечатана и распространена тиражом в семь тысяч экземпляров листовка редакции «Вперед» и БКБ. Первого мая тем же тиражом была выпущена напечатанная в подпольной типографии листовка Северного комитета, которую написал Менжинский.

Листовка призывала рабочих готовиться к вооруженному восстанию: «К оружию, рабочие и крестьяне! Устраивайте тайные сходки, составляйте дружины. Запасайтесь каким только можно оружием, посылайте доверенных людей для совета с Российской социал-демократической рабочей партией! Долой царское правительство!»

Ярославский губернатор и жандармы не на шутку встревожились. Жандармский ротмистр Немчинов незамедлительно составил список лиц, подлежащих аресту, с указанием их адресов. В этом списке мы видим фамилии Кедрова, Свердлова, Подвойского, Менжинского. Но, боясь активного протеста ярославских рабочих, ярославские жандармы не решились произвести аресты без санкции Петербурга. Начальник губернского жандармского управления полковник Марков, препровождая 22 апреля 1905 года этот список в Петербург директору департамента полиции, писал: «Некоторые из значащихся в списке лиц привлекались при вверенном мне управлении к дознаниям политического характера, остальные также давно известны мне как лица политически неблагонадежные. Тем не менее я полагал бы, что ликвидация поименованных в списке лиц цели не достигнет, т. к. я уверен в безрезультатности предполагаемых у них обысков, что возбудит лишь в городе нежелательную сенсацию, а ожидающуюся демонстрацию не отвратит… Если же Ваше превосходительство изволите усмотреть необходимость в производстве у подозреваемых лиц обысков, то благоволите известить меня об этом по телеграфу до 1 мая».

Кто-кто, а полковник Марков знал, насколько умело конспирируют ярославские большевики и насколько тупы его агенты. Они даже не знают подлинного имени Менжинского. Он-то, полковник Марков, знает Вячеслава Менжинского, знает, что обыски и у него, и у Свердлова, и у других ничего не дадут.

Но в департаменте полиции рассудили иначе. И обыски накануне Первого мая были произведены. Но они, как и предполагал Марков, ничего не дали.

Первомайский рабочий праздник в Ярославле прошел оживленно. В лесу за городом состоялись два массовых собрания рабочих. На них выступали Подвойский, Менжинский и другие ораторы.

Во второй половине дня состоялась демонстрация учащихся и рабочих на Казанском бульваре. По приказу губернатора Роговича демонстрацию разогнали, многих демонстрантов избили.

В обстановке нараставшей революции особенно ярко проявились организаторские и публицистические способности Менжинского. Он руководит коллективом пропагандистов и агитаторов, ведет непримиримую борьбу с либералами и кадетами, эсерами и меньшевиками.

После петербургского съезда земских либералов, будущих кадетов, выработавшего программу политических реформ и выдвинувшего идею созыва центрального представительного земского собора, Менжинский выступил со статьей «Мысли о земском соборе», в которой писал: «Идея земского собора выплывает наверх всякий раз, как затруднения во внутренних или внешних делах заставляют правительство сомневаться в возможности и способности собственными силами выйти из тяжелого положения».

Изложив историю возникновения земских соборов, их роль как опоры царизма в XVI–XVII веках, когда нужно было укрепить верховную власть, Менжинский в конце статьи писал; «Теперь их [земские соборы] снова хотят пустить в ход… но упускают из вида, что то, что было пригодно для Московской Руси XVI и XVII вв. и сыграло тогда известную крупную роль, хотя бы, например, акт избрания царствующей династии (1913 год), то для России XX в. будет уже неподходящим. Современные условия жизни перешагнули уже через эту форму народного представительства, они выработали новые формы, более совершенные и более отвечающие своему назначению».

В конце апреля до Ярославля дошли известия о новом съезде земцев и о «Проекте народного представительства», исходившем из земских сфер. Менжинский на второй полосе «Северного края» публикует набранный петитом этот проект, а на первой странице помещает свою статью «К земскому съезду», в которой разоблачает узкоклассовые интересы земельной и городской буржуазии.

Менжинский не ошибся в предвидении возможной сделки либеральной буржуазии с царизмом. Земцы на своем майском съезде в Москве приняли петицию царю Николаю II. В сугубо верноподданническом тоне они просили царя о скорейшем созыве народных представителей для решения вопроса о войне и мире и обновления государственного строя. Собрание избрало делегацию для представления петиции царю. Глава делегации князь Трубецкой на приеме у царя говорил «о трудном положении России», а затем заявил о готовности земцев следовать по пути, намеченному монархом. Царь ответил длинной речью, поблагодарил земцев за выраженные ими чувства, сказал, что верит в их желание работать вместе с царем, подтвердил свое решение созвать народное собрание, но подчеркнул, что в основу порядка ляжет «как было встарь — единение между царем и Русью».

Менжинский по этому поводу писал: «Если прежде у кого-нибудь оставались сомнения относительно стремлений и способа действия наших представителей земств и городов — теперь сомнениям этим не может быть места. Проникнутая глубокой преданностью царю и его престолу, речь князя Трубецкого, очевидно являвшегося выразителем чувств всей депутации, окончательно должна была и в глазах государя и в глазах русского общества снять с земских людей всякое подозрение в солидарности с теми общественными группами и отдельными организациями, которые стремятся к насильственному ниспровержению существующего строя и являются врагами самодержавного режима».

Если в подцензурной газете о предательстве буржуазии Менжинский вынужден был говорить эзоповским языком — цензор издевательского тона статьи, скрытого за похвалой «единению между царем и Русью», не заметил и статью пропустил, — то в устном выступлении на собрании ярославских земцев, слушавших отчет о поездке депутации к царю, он высмеял земских депутатов открыто.

Когда всю Россию взбудоражило сообщение о восстании в Одессе, которое началось в связи с приходом на одесский рейд революционного броненосца «Потемкин», «Северный край» писал: «Нельзя более скрывать стачек, демонстраций, взрывов, убийств, покушений. Их так много, что пришлось допустить заполнение телеграмм почти сплошь известиями о проявлениях народного недовольства. Потом официально пришлось признать, что здесь дело не в отдельных агитаторах и кучках, а в общем недовольстве… То, о чем знали лишь молчаливые стены судов, теперь приходится оглашать во всеуслышание. Правды не скроешь».

Подобную передовую Менжинский написал и по поводу восстания военных моряков в Либаве.

Некоторые из статей и корреспонденций, не увидевших из-за цензурных гонений света на страницах «Северного края», издавались в форме листовок и прокламаций, которые печатались в подпольной типографии Ярославского комитета РСДРП.

И снова генерал-губернатор Рогович потребовал закрытия газеты, так как, «в частности, несомненно, кружки издателей «Северного края» путем пропаганды, путем лекций… различных собраний и обсуждений… и в конце концов путем издания газеты последовательно и деятельно популяризируют идеи революции и социального переустройства государственного и общественного строя на социалистических началах».

Между тем в самой редакции газеты развернулась острая борьба между кадетами и социал-демократами. Поводом к открытому конфликту послужил отказ Менжинского опубликовать в газете статью издателя и члена редакционного комитета, кадета Н. П. Дружинина о двухпалатной системе управления по английскому образцу.

Получив обратно из редакции эту статью, разъяренный Дружинин со своими единомышленниками созвал в кабинете редактора Михеева собрание редакционного комитета. Не успел Михеев открыть заседание, как взъерошенный Дружинин вскочил с места и, размахивая газетными листами, потребовал объяснения, почему не опубликована статья.

— О какой статье говорит уважаемый кадет? — спокойно, тихим голосом спросил Менжинский.

— Как о какой? — в бешенстве отозвался Дружинин и, выхватив рукопись из кучи газет, начал кричать: — Вот об этой, о моей статье!

— Ах, об этой, кадетско-англоманской жвачке! — с иронией проговорил Менжинский. — Для нее нужно слишком много места, а места в газете не хватает.

Не слушая Менжинского, Дружинин продолжал кричать:

— Земство, городская дума, либеральные деятели, по-вашему, совершенно не участвуют в общенациональной борьбе за свободу? Вы ведете газету так, что в ней нет места ни интеллигенции, ни другим течениям общественной мысли, кроме марксистской.

— Должен заметить, господин Дружинин, — вступил в сцор редактор Михеев, — что не только газета, но и двор редакции «Северного края» заражен бациллами марксизма.

Трудно было понять, иронизирует ли в этой реплике Михеев над Дружининым, намекая на то, что во дворе дома Синклера, на Некрасовском бульваре, в котором помещалась редакция, в маленьком флигеле живут Менжинский и Федорченко, а по соседству с ними доктор Плаксин, или он этим выражает свою беспомощность перед хозяевами, оправдывается, что, будучи редактором, не может вести газету в угодном им духе при таком составе редакции.

Между тем Дружинин все более и более распалялся:

— Из-за марксистского духа, которым вы, господа социал-демократы, начинили газету, ее тираж непрерывно падает…

— Продажа газеты, господин Дружинин, — вступил в разговор заведующий конторой большевик О. И. Антушевич, — в Ярославле, Иваново-Вознесенске, Костроме, Рыбинске, Москве за последние месяцы выросла в полтора-два раза и тираж растет.

— Слышали, господин Дружинин? — проговорил Менжинский. — Продажа газеты растет, ее покупают и читают те самые рабочие, о которых вы с такой ненавистью изволили говорить. И в газете их привлекают не ваши статьи-фолианты…

— Это уж слишком, господа! — Дружинин схватил со стола свою шляпу-канотье и опрометью выбежал из редакции. За ним покинули редакцию его единомышленники.

На этот раз при молчаливой поддержке эсеров победа осталась на стороне социал-демократов.

С помощью типографских рабочих Северному комитету удалось весной 1905 года вновь поставить нелегальную типографию, которая помещалась в центре города, в Веревочном проломе. Эта типография просуществовала до конца августа 1905 года.

Менжинский не только организует издание и распространение листовок. Некоторые из этих листовок, в частности «1 Мая», «К солдатам и запасным», «Товарищи учителя» и, возможно, другие, он и сам написал. Впоследствии, уже после Октября, отвечая на вопрос в анкете «Можете ли писать листовки, воззвания и что вами написано в этой области?», он ответил: «Писал… для солдат, первомайские листовки в разные года…»

В июне 1905 года в Ярославль возвратился делегат III съезда РСДРП (б) Николай Васильевич Романов, председатель мандатной комиссии съезда. Третий съезд партии состоялся в Лондоне 25 апреля — 10 мая 1905 года. Под руководством Ленина съезд наметил стратегический план и в соответствии с ним определил тактическую линию партии. Съезд признал главной и неотложной задачей партии и рабочего класса организацию вооруженного восстания.

На первом же заседании Северного комитета Н. В. Романов сделал доклад о III съезде партии. Работавшая в то время в Ярославле профессиональная революционерка П. И. Кулябко вспоминала: «Помню одно бурное заседание комитета, на котором товарищ «Тихон» делал доклад о III съезде. Член комитета доктор Плак-син горячо возражал докладчику по аграрному вопросу. Он очень горячился, но никто его не поддержал. Все остальные члены комитета безоговорочно одобрили решения съезда!..»

Вскоре после этого заседания, 29 июня — 1 июля, в Костроме состоялась конференция групп Северного комитета. В конференции приняли участие Бюро Северного комитета и представители групп Ярославской, Костромской, Иваново-Вознесенской, Рыбинской, Ростовской и Вологодской. ЦК РСДРП (б) прислал на конференцию своего представителя А. М. Эссена («Бура»).

Эссен прибыл в Ярославль из Петербурга 22 июня. В тот же день он встретился с Плаксиным, Головополо-совым и Менжинским. К несчастью ярославских товарищей, Эссен притащил за собой петербургских филеров и провалил явки Северного комитета.

Представляя дневник наблюдения за Эссеном в департамент полиции, начальник Московского охранного отделения докладывал: «Но подробные данные на упомянутого среди прочих в дневнике Менжинского выяснить не представилось возможным».

Вскоре после этого, преследуемые жандармами, были вынуждены покинуть Ярославль Романов, Кулябко, а затем доктор Плаксин. Последний уехал в Уфу и совершенно отошел от партийной работы. Что касается Менжинского, то агенты охранки тогда еще не представляли себе, что Менжинский — член бюро Северного комитета и Менжинский — секретарь редакции «Северного края» — одно и то же лицо. Лишний штрих, характеризующий его умение конспирировать.

28 июня Эссен и Кедров, делегат от Ярославской группы, выехали в Кострому. В Костроме Эссен остановился в гостинице «Кострома».

Менжинский, заметивший за собой слежку, чтобы сбить шпиков со следа, решил ехать пароходом. Столичные филеры, наблюдавшие за Эссеном, тем же поездом уехали в Кострому. Но местные, ярославские, дежурили и на вокзале и на пристани. Когда Менжинский явился на пристань, у дебаркадера стояли, приткнувшись друг к другу, два парохода: один — на Рыбинск, второй — на Нижний Новгород. Приметив шпика, вертевшегося около кассы, Менжинский громко спросил у служителя пристани, когда отходит пароход вверх, на Рыбинск, и купил на него билет. Шпик, следуя по пятам Менжинского, тоже сел на первый пароход. Но когда раздался третий гудок парохода, отправлявшегося вниз, и матросы начали отдавать концы, Менжинский вмиг перемахнул на него. А растерявшийся шпик охранного отделения остался на первом. 29 июня Менжинский благополучно прибыл в Кострому. Убедившись, что слежки за ним нет, направился в гостиницу «Старый двор».

В тот же день в доме Соколовского по Покровской улице началась конференция организаций Северного комитета.

Конференция заслушала отчеты групп и обсудила вопрос о разделении Северного комитета на Костромской, Иваново-Вознесенский и Ярославский с Ростовом, Вологдой и Рыбинском. В обстановке нараставшего с неудержимой силой революционного движения летом 1905 года такое решение было совершенно правильным. Оно развязывало инициативу местных организаций, приближало руководство к массам, способствовало укреплению связей и непосредственных сношений с Центральным Комитетом.

Конференция пригласила комитеты Архангельский, Московский, Тверской, Нижегородский, Тульский, Воронежский, Ярославский, Костромской и Иваново-Вознесенский «собраться в ближайшее время на конференцию комитетов Северного района».

Основываясь на решениях III съезда РСДРП и ленинских положениях, конференция приняла резолюцию «Об организации аппарата для подготовки вооруженного восстания». В этой резолюции, в частности, говорилось:

«Конференция групп Северного комитета, исходя из резолюции III съезда о вооруженном восстании и общего настроения пролетариата в районе комитета, считает необходимым организовать при каждом комитете особую боевую группу, составленную из членов местной организации».

Конференция — и это очень важно — приняла специальную резолюцию «О работе среди войск», в которой предложила партийным комитетам организовать особые группы для работы среди войск и развернуть в войсках широкую агитацию.

Следует отметить, что ярославские большевики уже задолго до этой конференции вели устную и печатную пропаганду и агитацию среди солдат ярославского гарнизона и в эшелонах, следовавших на фронт. В листовке «К солдатам!» они призывали солдат перейти на сторону народа. В другой листовке «К товарищам новобранцам» большевики обращались к солдатам с призывом «помочь страдальцу-народу сбросить со своих плеч кровавого вампира — царское самодержавие», поднять вооруженное восстание.

Конференция успешно закончила свою работу, и делегаты разъехались на места. Они тогда не знали, конечно, что Эссен еще одной своей неосторожностью чуть-чуть не провалил конференцию. И если этого не произошло, то только по нерасторопности жандармов. Дело в том, что Эссен, приехав в Кострому 29 июня, в тот же день написал письмо в ЦК на лейпцигский адрес. В письме между строк Эссен поместил химический текст следующего содержания:

«Дорогие друзья. Пишу из Костромы, где должна состояться конференция групп Северного комитета… Будет до 20 человек». Далее в письме сообщался предполагаемый порядок дня.

Это письмо было перехвачено охранкой 1 июля в почтовом вагоне поезда Кострома — Москва. Оно попало в так называемый «черный кабинет», там было проявлено, расшифровано и направлено в департамент полиции.

Из охранного отделения немедленно последовала телеграмма в Кострому, начальнику губернского жандармского управления: «Костроме начале июля должна состояться конференция двадцати представителей десяти групп Северного комитета. Примите энергичные меры проверки, выяснения участников съезда и аресту таковых…»

Когда эта телеграмма прибыла в Кострому, там уже, как говорится, и след делегатов простыл. Но случилось так, что в это время в Костроме проходил съезд членов губернских земских управ, на котором присутствовали Мусин-Пушкин из Ярославля, князь Шаховской из Вологды, предводитель дворянства Грязовецкого уезда Во-лоцкой и другие. Генерал, начальник Костромского жандармского управления, решив, что это съезд социал-демократов, арестовал всех его участников и донес об цтош в Петербург. Но вместо благодарности из Петербурга получил нагоняй.

Ярославский комитет партии, в который вошли Голо-вополосов, Менжинский, Подвойский, Торопов и другие товарищи, после Костромской конференции развернул активную агитационно-пропагандистскую и организаторскую работу среди рабочих и солдат ярославского и ростовского гарнизонов.

Комитет продолжал и издание листовок. В июле 1905 года были напечатаны в подпольной типографии и распространены листовки: «Ждать нельзя», «Булыгин-ская дума», «Памяти павших», листовка ЦК «Земская депутация» и другие. Широко была распространена напечатанная в типографии комитета статья s Ленина «О Временном революционном правительстве». Для работы среди крестьян комитет использовал рабочих, связанных с деревней, и сельских учителей. Еще 22 мая на «частном» собрании учителей, съехавшихся со всех уездов губернии в Ярославль для выбора делегатов на Всероссийский съезд учителей, Менжинский выступил с речью, которую, как писал в своем докладе губернатору ярославский полицмейстер, закончил словами: «Долой царя! Долой самодержавие! Да здравствует республика!»

Все лето в Ярославле шли жаркие политические дискуссии большевиков с кадетами и эсерами. На первом же земском собрании Менжинский разоблачил пресмыкательство городской думы, ярославских кадетов перед царем, едко и остроумно высмеял земских деятелей-депутатов, «пугливо встретившихся с царем и не добившихся ничего вразумительного из своего посещения величайшей особы».

После речи Менжинского кадеты, по свидетельству современника, ходили как потерянные. На помощь им примчался глава кадетской партии П. Н. Милюков. По приезде в Ярославль он, как и другие лекторы из столиц, зашел в редакцию «Северного края», беседовал с сотрудниками редакции, кадетами и социал-демократами.

— Я удивляюсь тому, — говорил Милюков, — что здесь, в провинции, может существовать такая смелая газета, да еще при таком цензоре, как Рогович.

— Не только существуем, — отвечал ему Менжинский, — но и воюем.

— Воинственность социал-демократов мне известна. Ленин своей раскольнической тактикой срывает единство демократического фронта.

— Ленин не желает, участвовать в вашем приспособлении к подлости…

— А мне кажется, что социал-демократам надо запастись большей терпимостью, — язвительно проговорил Милюков.

— Терпимостью к чему, к самодержавному строю, который столь мил кадетскому сердцу? — парировал Менжинский.

— Я говорю о терпимости ко всем борющимся силам. Даже господин Плеханов обвиняет Ленина в бланкизме, заговорщичестве. Об этом я буду говорить завтра в своем реферате.

— Если не секрет, какова тема вашего реферата?

— Я буду читать о течениях среди русской социал-демократии и об отношении к ним нашей партии.

— Глава кадетов в роли мирового посредника, — резюмировал Менжинский.

Реферат Милюкова состоялся на следующий день.

На реферат собралась вся либерально-буржуазная интеллигенция Ярославля. Народу в тесный зал старинного особняка на волжском берегу набилось столько, что яблоку негде было упасть.

Чтение реферата Милюков начал не совсем уверенно. Может быть, сказалось отсутствие привычной университетской кафедры. Но постепенно разошелся, изложил историю возникновения и развития российской социал-демократии. Говоря о современных течениях среди социал-демократов, отдал предпочтение Плеханову. Большевиков же стремился всячески дискредитировать, ругал Ленина за его «раскольническую тактику, срывающую единство демократического фронта» в революции.

— Ошибаетесь, господин Милюков, — раздался в напряженной тишине зала спокойный голос Менжинского. — Разница между Плехановым и Лениным в том, что Ленин не идет и никогда не пойдет рядом, а тем более вместе с либеральной и монархической буржуазией, с их лидерами, какие бы сладенькие речи они ни говорили. А господин Плеханов уже сейчас готов идти и рядом и вместе с вами, господа кадеты.

Ленин и его последователи готовы в интересах революции идти рядом с революционной и республиканской демократией, не сливаясь с ней, против царизма. Но мы никогда не пойдем ни вместе, ни рядом с теми, кто продает интересы революции за чечевичную похлебку, будет ли это Милюков с Дружининым или Плеханов с Тан-Богоразом, который тоже, говорят, собирается приехать в Ярославль…

В зале поднялся шум. И лишь когда страсти улеглись, Милюков смог продолжать чтение реферата.

В качестве лектора-оппонента в Ярославль приезжал Н. А. Рожков. На лекцию Рожкова «О программе и тактике большевизма» ярославские большевики собрали много рабочих. На всех присутствующих, и интеллигентов и рабочих, лекция Рожкова произвела большое впечатление своим оптимизмом и верой в грядущую победу идеалов рабочего класса.

Ярославская встреча Менжинского и Рожкова положила начало их дружбе. Эта дружба продолжалась и после Октября. Дружны были с Рожковым и сестры Менжинские, с которыми он познакомился на учительском съезде в Петербурге летом 1905 года, перед поездкой в Ярославль.

В борьбе против кадетов ярославские большевики выступали в союзе с эсерами, вместе с ними они встречали Веру Фигнер, приехавшую в Ярославль после многолетнего заключения в Шлиссельбургской крепости. Идя на этот союз с эсерами, ярославские большевики руководствовались решением III съезда партии, который счел, что временные боевые соглашения социал-демократов с организациями эсеров в целях борьбы с самодержавием могут быть в некоторых случаях полезными.

«…Совместная встреча Веры Фигнер, — вспоминает Л. С. Федорченко, — закрепила наши редакционные взаимоотношения. И это сказалось на ближайших же общих редакционных собраниях, когда кадеты вновь попытались судить меня и Менжинского за то, что мы зажимаем рот кадетам и не даем им проявить себя во всей их классовой красоте.

Помню, на этот раз эсеры сильно поддержали нас… и опять кадеты оказались разбитыми…»

6 августа 1905 года были утверждены Манифест и положение о выборах в Булыгинскую думу. Через десять дней Менжинский публикует передовую статью по поводу Булыгинской думы, в которой говорит, что учреждение это бесполезно, так как в его компетенцию «не входит почти ничего». «Заранее можно предвидеть, — писал Менжинский, — участь законопроекта, принятого думой с ее совещательным голосом вопреки мнению доверенного министра. Бюрократия может по-прежнему править и даже законодательствовать, несмотря на думу, при думе и без думы».

Размах и революционная, марксистская направленность агитации и пропаганды вызвали переполох у ярославского охранного отделения и ярославского губернатора.

В донесении от 31 июля 1905 года в Министерство внутренних дел губернатор Рогович указывал, что «наблюдается напряженное состояние агитации среди рабочего населения фабричной Ярославской губернии». В начале сентября Рогович сообщал в Петербург, что «за последнее время вообще замечается стремление к усиленному распространению среди народа изданий… по рабочему вопросу, аграрным движениям, по популяризации социалистических учений, по истории революции».

Но ярославские большевики уже не ограничивались агитацией и пропагандой: при Ярославском комитете была создана боевая группа. В июле она занималась организацией боевых дружин, их вооружением и обучением, распространила листовки с описанием способа приготовления бомб. Боевая дружина была создана и в типографии «Северного края». Дружина была вооружена револьверами и карабинами. Удалось достать даже пулемет, который и установили в редакции «Северного края».

В сентябре 1905 года партийные группы появились (они тогда назывались кружками) даже в Фанагорий-ском полку, расквартированном в Ярославле, и в гарнизоне Ростова-Ярославского.

Между тем революция в стране нарастала. Восьмого октября телеграф принес в Ярославль весть о начале стачки на железных дорогах московского узла. К исходу M октября бастовало уже 14 железных дорог. К забастовке присоединились рабочие станции и депо Ярославль. Призыв московских товарищей нашел немедленный отклик у ярославских большевиков. 12 октября в помещении Демидовского лицея они организовали большой митинг. «Председателем митинга по предложению одного из студентов был избран товарищ Вячеслав; ораторами были местные социал-демократы, говорившие о необходимости вооруженного восстания», — доносил полицейский шпик. 13 октября началась стачка ярославских рабочих, она сопровождалась митингами и демонстрациями. На улицах происходили вооруженные столкновения рабочих с полицией и казаками. Был образован общегородской стачечный комитет, которым руководил Ярославский комитет РСДРП. 17 октября, в день, когда рабочий класс заставил царя издать «манифест», в Ярославль приехал Е. М. Ярославский. В целях конспирации ярославские большевики «устроили» Ярославского на жительство в монастырь.

На следующий день в актовом зале Демидовского лицея состоялся массовый митинг, в нем приняло участие свыше трех тысяч рабочих и студентов. Митинг охранялся боевой: дружиной. На митинге выступили с речами Менжинский и Ярославский. Они дали большевистскую оценку манифесту 17 октября и призывали рабочих «не останавливаться на полпути борьбы, не удовлетворяться добытыми свободами, а требовать дальнейшего». На митинге разгорелся жаркий спор большевиков и кадетов.

Схватка с кадетами — издателями «Северного края» продолжалась в редакции газеты. «У нас в редакции, — вспоминает Л. С. Федорченко, — все говорили об ожидавшемся грядущем революционном перевороте, о том, кто станет у власти: буржуазия в лице кадетов или же революционная демократия. И не без злорадства при этом кадетствующие кидали в нашу сторону такие фразы: вы или мы? Вы нас будете арестовывать или же мы вас? Конечно, все это говорилось со смешком, несерьезно, но в этом было много политического смысла.

Помню, В. Р. Менжинский у меня на квартире развивал дальше этот редакционный разговор и тоже говорил, что, пожалуй, кадеты и правы, мы их не помилуем, а в случае чего, пожалуй, будем прибегать к робеспьеровским мерам… Да, если не мы их, то они нас… Такова диалектика революции».

Диалектика революции проявилась уже на следующий день. 19 октября в Ярославле состоялись две демонстрации: рабочих, главным образом железнодорожников, с красным знаменем, возглавляемая Подвойским, и черносотенцев с портретом царя и хоругвями. Обе демонстрации столкнулись у типографии «Северного края». Рабочая дружина, охранявшая типографию, дала несколько выстрелов, и черносотенцы разбежались.

На перекрестке Духовской и Романовской улиц дорогу демонстрантам преградили полицмейстер с нарядом полиции и губернатор Рогович, написавший накануне министру внутренних дел А. Г. Булыгину прошение об отставке: «Мои убеждения не позволяют мне оставаться на службе при наступивших обстоятельствах».

Свои «убеждения» губернатор проявил при встрече с демонстрантами. Подняв руку и напрягая старческий голос, он кричал:

— Господа, прошу вас убрать знамя и разойтись по домам! Не устраивайте беспорядков!

Из колонны раздался чей-то насмешливый голос:

— Поезжай сам домой да почитай царский манифест.

Рогович вновь повторил свою просьбу, на сей раз прозвучавшую как приказ. К нему подошли студенты Данилов и Рихтер и стали доказывать, что манифест 17 октября гарантирует свободу собраний.

— Вот я сейчас прикажу арестовать вас, тогда узнаете свободу собраний, — раздраженно ответил Рогович.

— Вы не имеете на это права, теперь личность неприкосновенна, — отпарировал Данилов.

Взбешенный Рогович крикнул:

— Взять их!

Черносотенцы, чувствуя поддержку губернатора и казаков с полицией, набросились на студентов, а затем на Подвойского, потребовавшего от губернатора прекратить избиение. На улице завязалась схватка. Часть черносотенцев бросилась к типографии и редакции «Северного края». Но, увидев, что редакция охраняется вооруженными дружинниками, черносотенцы немедленно отсюда ретировались и начали громить еврейские магазины и типографию.

После 17 октября бастовали все фабрики Ярославля: Большая Ярославская мануфактура Корзинкиных, на которой работало 14 тысяч рабочих, фабрики Дунаева и Вахрамеева, Смоляковская белильная мануфактура, железнодорожники.

Черносотенцы, подстрекаемые губернатором, вновь начали угрожать, что разгромят и редакцию и типографию «Северного края». Тогда Менжинский выступил с решительным заявлением: «Рабочие будут активно защищать редакцию вплоть до устройства баррикад».

25 октября вышел 248-й номер «Северного края». Как и предыдущий, он вышел без предварительной цензуры и был насыщен боевыми большевистскими материалами. В номере было опубликовано изложение речей социал-демократов на митинге в Москве, «выяснивших отношение крайних партий к Манифесту 17 октября». Статья эта, написанная, видимо, Менжинским, так и называлась «Речи социал-демократов». В статье высказывалось недоверие к манифесту, к царской власти, разоблачалось трусливое поведение либеральной буржуазии.

«Один из ораторов, — писала газета, — высказал, что русский народ больше не может верить бюрократам, как бы ни были заманчивы их обещания. Отныне он верит только в свою силу, в свое победное шествие, которое в конечном итоге сметет с лица русской земли самовластие министров и установит разумную власть народа…

Русское освободительное движение показало, что бюрократия, как и наши славные полководцы на полях Маньчжурии, неизменно отступает «в полном пбрядке и с боем». Оставляемые ею позиции нам нужно занять, но не для успокоения, а для дальнейшего наступательного движения. Возвещение свободы собраний, союзов и слова мы должны осуществить фактически, чтобы нанести последний удар существующему режиму и установить на его развалинах демократическое государство».

Ссылаясь на слова московского оратора, газета разоблачала ложь либералов, приписывавших себе лавры победы в борьбе с самодержавием, и подчеркивала, что «все достигнутое в освободительном движении куплено ценою крови, обильно пролитой народом, ценою неимоверных народных страданий».

Получив свежий номер газеты, губернатор Рогович в тот же день, 25 октября, послал в Петербург министру, внутренних дел паническую телеграмму, требуя немедленного закрытия газеты, так как она «открыто провозглашает социалистическую программу и призывает к вооруженному восстанию». Ответ из Петербурга был краток: «Применение закона 28 мая считаю невозможным. Если есть признаки преступления — сообщите прокурору. Управляющий министерством П. Дурново».

Вице-губернатор Кисловский на основании этого указания Дурново 26 октября направил прокурору Ярославского окружного суда номера «Северного края», вышедшие 24 и 25 октября без предварительной цензуры, с просьбой возбудить уголовное дело за тенденциозный подбор статей, имеющих целью «возбудить в населении недоверие к высочайшему Манифесту 17 октября и озлобление против центральной власти, так и в особенности местной правительственной власти, полиции, войска и духовенства и тем самым вновь возбудить к беспорядкам низшие слои населения».

Поздно вечером, когда печатался очередной номер газеты, кадетско-буржуазные пайщики-издатели, не предупредив никого из социал-демократов, устроили тайное заседание, где постановили под предлогом тревожного положения в городе упразднить права редакционного комитета, в котором большевики были в большинстве, и установить в редакции единоличную власть редактора. Той же ночью редактор Михеев явился в типографию, куда, кстати сказать, ранее он почти никогда не заглядывал, и, обращаясь к выпускающему номер Федорченко и вызванному сюда же Менжинскому, заявил:

— Видите ли, собрание пайщиков передало мне все свои полномочия на единоличное ведение газеты… Поэтому ни одна строка в газете не может идти помимо меня.

И тут же попросил отложить статьи Менжинского и Федорченко.

Федорченко и Менжинский с этим предложением не согласились. Тогда Михеев, взяв газетный лист, начал вычеркивать из статей неугодные ему и его хозяевам места. Менжинский и Федорченко, не сказав ни слова редактору, покинули типографию.

Утром следующего дня Менжинский собрал сотруд-пиков-болыпевиков и рассказал им о сложившемся положении. На собрании, учитывая, что право на стороне пайщиков, было решено уйти из состава редакции, «отряхнуть прах от ног своих», как выразился Менжинский. Было также решено составить декларацию о выходе из редакции. Декларация под названием «Письмо в редакцию» была написана Менжинским при участии Федорченко. Это заявление было опубликовано в «Северном крае» 28 октября и позднее под заглавием «Открытое письмо» перепечатано в ленинской газете «Новая жизнь». Вот оно, это письмо.

«Письмо в редакцию господам членам хозяйственной комиссии и сотрудникам «Северного края» В. М. Михееву, В. Н. Эпштейну, В. Н. Ширяеву, П. А. Критскому, П. Я. Морозову и Н, П. Дружинину.

Мы бросаем газету из-за черной сотни.

О! Во время погромов мы не бросили редакции на произвол судьбы, не прятались по чужим квартирам, не ухаживали за вожаками громил, не отстаивали их участие в охране города. Нет! Между нашими товарищами есть раненые, в то время как они защищались с оружием в руках. Мы организовали защиту редакции и вооруженные ждали хулиганов. Они не пришли.