Сибирские холода

Сибирские холода

О морозах я узко писал, но считаю необходимым написать пару слов о том, как заключенные лагерники переносили эти сибирские морозы. Рано утром отобрали 20 человек заключенных для погрузки железа. До моста предназначенных для нас работ нужно было пройти 8 километров. Снег поскрипывал под нашими сапогами. Со всех сторон мы были охраняемы конвоирами, которые были в валенках и тепло одеты. Морозный воздух мы легко переносили и то только потому, что мы шли довольно ускоренным шагом. Нам даже было тепло а некоторые из нас даже и вспотели. К месту мы пришли довольно быстро. Нас подгоняли не матерщина и выкрики конвоиров а сибирский мороз. Вошли мы во двор, в котором видны были большие кучи полезного лома земледельческих машин, прикрытые толстым слоем снега. Двор окружен высоким забором и часовыми.

Ждем грузовые машины, которые должны были прибыть к нашему приходу. Мороз начинает давать о себе знать. Старший конвоир нас успокаивает тем, что машины должны сейчас быть здесь. Ждем час, но дальше уже нот терпения: мороз донимает нас. Забираемся под наше убогое одеяние, которое только прикрывает нашу наготу, но не согревает. Добирается до нашего костяка, прикрытого только кожей а не мясом без малейшего количества жира. Сапоги мороз так заморозил, что нельзя их согнуть. Стучат как костяшки. Ноги деревенеют и начинают болеть. Слёзы от мороза начинают выступать. Все время приходится вытирать глаза и нос. Все начинают прыгать, бегать, стучать сапогами о мерзлую землю и железо, бить руками о свои бока и руку об руку.

Танцами и бегом на месте занимались до 3-х часов дня. Машины так и не пришли. Конвой приказал нам построиться. Окоченевшие и промерзшие построились с трудом. Чтобы, как можно скорее согреться, мы двинулись не шагом, а бегом. Тяжело было бежать с одеревеневшими сапогами и ногами. Это нас и спасло от простуды и др. заболеваний.

Рано утром, еще далеко до рассвета, нас подняли и приказали построиться в колонну и отвели к месту работ. На дворе темно и конвоиры боятся, чтобы кто из заключенных не воспользовался темнотой и не совершил побег. Конвоиры подвели нас к большому зданию Гес и приказали сесть на тротуаре у самой стены.

К нашему счастью кто то догадался выбить стекла из окна подвального помещения Геса, откуда валил горячий воздух. Вся бригада прилипла к стене у окна, чтобы не мерзнуть так, как мерзли вчера.

Если отойдешь от окна на 2–3 метра, то становится трудно дышать, до такой степени от мороза воздух разрежен от влаги. До наступления полного рассвета мы блаженствовали, но как только рассвело, нас уже ожидали кувалда, железные клинья, ломы и кирки.

Рядом с нами работали женщины, но этот тяжелый труд не для женщин да еще истощенных голодом. Земля от сильных и продолжительных морозов промерзла на целый метр. Она сделалась крепче камня. Только при помощи кувалды (большой молот), железных клиньев и лома можно откалывать небольшие куски. Рытье траншеи подвигалось очень медленно. Откалывая куски мерзлой земли и выбрасывая в сторону, мы выкапывали совершенно целые медные котлы, электрические провода и совершенно новый электрический мотор. Эта работа на сильном морозе и мерзлой земле многим из нас останется навсегда в памяти.

Теплая сибирская осень прошла довольно скоро, но снежная и суровая зима оставили о себе воспоминание на долгие и долгие годы. Наступила и весна 1949 года, которая всем нам принесла разочарование и очень нас опечалила. Большую семью офицеров старой эмиграции начали разбивать на небольшие группы и расселять по разным лагерям Сибири и другим окраинам СССР.

Нашу группу в 20 человек погрузили в две грузовых машины и под усиленным конвоем повезли в неизвестном нам направлении. Через несколько часов езды ми увидели населенный пункт. Это оказался городок Кисолобка. Объехав вокруг города, машины остановились у высоких ворот с таким же забором. Сразу же было видно, что нас привезли в лагерь. В проходную нас начали вызывать по списку. С неопределенным чувством ожидали чего то и не хотелось верить, что нам сообщат не особенно приятную новость, что ничего плохого нам здесь не сделают а может быть нас здесь обрадуют тем, что сообщат о нашем освобождении и отправке в то государство, где мы прожили годы нашей эмиграции и где остались наши семьи.

На последнее у нас была, хотя и маленькая надежда и то потому, что советский суд отказался нас судить. Но каково было наше горькое разочарование, когда нас вызывали, как я уже писал, по одиночке и сообщали о «милостивом» пожаловании каждому из нас срока ого заключения в исправительном трудовом лагере в 25 лет.

Как я уже сказал выше, что советские не нашли возможным судить нас а вот «гениальнейшему» Ёське «пришла гениальная» мысль как покончить с белыми бандитами, как нас всегда называли в Советском союзе. Сталин приказал создать особое совещание, которое без всяких судов должно было «обтяпать» это дело.

Сказано — сделано. 22 сентября 1948 года наша судьба была уже решена, но от нас это тщательно скрывалось. Товарищи мои, после сообщения им «великой сталинской милости», были морально так убиты, что сделались молчаливыми и но хотели отвечать на вопросы.

Вызывают меня, читают постановление «ОСО» (Особое совещание от 22 сент. 1948 г., и «великодушно» дарят мне «целую катушку» т. е. 25 лет заключения. Я улыбаюсь саркастически и говорю: маловато! Исполнители воли «отца народов» переглянулись, а девушка из состава «исполнителей» посмотрела на меня и спросила: Почему маловато, неужели Вы такой большой преступник, что этого мало? В том то и дело, что я никакой не преступник, а вы так «щедро» разбрасываетесь четвертаками — полной катушкой.

Мне было смешно, что до какой степени дошел их идиотизм, что они забыли и меру своим наказаниям. Сделались не в меру расточителями жестокостей, к которым люди уже привыкли, сжились и не боятся их, а «преступность» в их прославленном коммунистическом социалистическом «земном раю» все растет и растет.

Когда нам были объявлены наши сроки наказаний, то нас ввели в лагерь. С этого момента мы стали «настоящими и полноправными» лагерниками и совершенно бесправными людьми, т. е. мы превратились в настоящих белых рабов. Мы не должны забывать, что мы являемся их бесправные и беззащитные враги и, как таковые, ни на что не имеем права претендовать и жаловаться.

Я чувствовал, что, попавши в лапы красных палачей, но ищи справедливости и милосердия. Но но сидел сложа руки, а пробовал протестовать и подал заявление о том, что если меня считают международным преступником, то пусть меня судит международный суд, потому что я не являюсь гражданином СССР, не воевал на Сов-территории и жил под покровительством Лиги Наций, Заявление мне было возвращено с резолюцией, что я осужден правильно о чем мне и было сообщено.

Из этого следует заключение, что мы не имеем права жаловаться а должны тянуть лямку пока работает твое сердце.

Состав заключенных этого лагеря состоял, главным образом, из казачьих офицеров, казаков и небольшого числа бывших советских офицеров. Урки с блатными и здесь кишели как черви, которые являются страшным бичом лагерников. Среди заключенных было несколько женщин (культ, кружка).

Одного дня я стоял вблизи землянки-барака и услыхал женский крик, который доносился из землянки. Я бросился в землянку. Землянка была пуста и только в тёмном углу землянки я увидел группу борющихся фигур. Подбегаю и вижу, как блатняки набросились на девушку лот 16-ти и пытаются ее изнасиловать. Со звериной ненавистью я заорал на них. От неожиданности эти выродки оторопели и выпустили из рук свою жертву. Несчастная девушка с быстротою серны выскочила из землянки.

Это в лагерях является вполне нормальным явлением потому, что оно проходит безнаказанно. Никто из лагерного начальства на это не обращает никакого внимания. Об этом случае я рассказал одному старому лагернику. Он посоветовал мне на это не обращать внимания и не защищать несчастных заключенных девушек. В противном случае могу я и поплатиться жизнью. Он, оказывается, был свидетелем подобного случая. Было это в одном смешанном лагере. Пригнали в лагерь трех монашек. Одна из них была пожилая, а две — молоденькие и довольно красивые. Блатные сразу же набросились на них среди лагеря и на глазах многих обитателей лагеря.

Монахини сразу стали на колени и с поднятыми руками к небу усердна молились Богу. Нападающие опешили и отхлынули. Свое нападение повторили и опять отступили и только за третьим разом разорвали эту несчастную тройку и, как дикие звери, поволокли свои жертвы в блатняцкие лагерные притоны, как это делалось еще в дикие времена, и никто но смел вступиться в защиту монахинь.

Лагерное начальство дало уркам и блатным (не официально) неограниченные права. Оно только тешилось такими гнусными и жестокими расправами над заключенными. На стони, вопли и протесты заключенных на проделки урок старалось не обращать внимания и делалось глухими. Начальство только было очень довольно, что и урки помогают им терроризировать, издеваться и даже уничтожать врагов коммунистической власти. Это только одно было в их красных отупелых мозгах.

Урки, блатные и «суки» — страшный бич лагерей. Лагерник не мог сносить приличную одежду или сапоги, чтобы у него не отобрали ее эти выродки, заменив старым тряпьем. Посылка или передача, направленная лагернику, попадает сначала в руки этих паразитов. Они ее делят между собою и будет очень хорошо, если хотя небольшая часть посылки попадет хозяину. Этот пострадавший лагерник, приобретает от урок покровительство, и защиту. Но все это, — мыльный пузырь.

Они, как я уже сказал, имели неограниченные права (неофициальную) над лагерниками, включительно до убийства, но и среди них но все было в порядке. Они поделились на две группы: урки (закоренелые и прославленные воры) со своими блатными, (еще не вполне настоящими ворами и не признанными их законом. Они еще являются учениками — ворами). Суки такие же паразиты, как и урки, но только они состояли на службе у начальников лагерей в качестве осведомителей, вот почему они и получили такое название.

Они не подчинялись ни уркам, ни блатным. Для заключенных они были очень опасными потому, что находились среди заключенных как шпионы, доносчики и даже провокаторы. Они очень часто назначались в помощь охранникам (внутри), помощниками бригадиров и на всякие тепленькие местечка в лагере. Среди них, а верное между урками, и суками, ведется страшная вражда, которая часто заканчивается поножовщиной и даже убийством.

По рассказам старых лагерников, прибывших из «Бухты Ванина», где была кровавая поножовщина между урками и суками, в результате которой на поле «брани» осталось около сорока человек зарезанных, а еще больше раненных, В лагере «Бухты Ванина», численный состав заключенных доходил до 10 000 человек.

Во время, моего пребывания в лагере гор. Киселевска была стычка между урками и суками, чему я был свидетелем. Во время драки несколько человек урок и суков было ранено и один оказался мертвым. Лагерное начальство на такие кровавые стычки смотрит сквозь пальцы. Мы, мол, об этом ничего не знаем, поспорили и поцарапались.

Бывали частые случаи, когда урки или блатные попадали в изолятор. Против этого они протестовали самым диким образом. Зашивали себе рты, пришивали к своему голому телу пуговицы, разукрашивали свое тело порезами и доходило даже до того, что сами себя кастрировали. Такими проделками лагерная шпана только тешилась, а урки заявляли, что они делают геройское дело среди своих товарищей. О таком героизме будет говорить весь воровской мир, как о больших героях. Дисциплина у этих преступников была очень строгая, а потому всех тех, кто не подчинялся их законам или таковые нарушал, не только очень строго наказывали, но и часто убивали.

В Киселевке мы прогнили лето с некоторыми приключениями. Насмотревшись лагерных ужасов, я решил бежать, что было делом очень трудным и опасным. Подумал я и о 25 летнем сроке своего лагерного заключения. Такой срок редко кто выдерживал. Так или иначе до окончания срока погибнешь. Среди подсоветских офицеров я нашел единомышленников. Усиленно стали готовиться и разрабатывать план к побегу. Наша группа состояла из семи человек. Предусмотрены были все плюсы и минусы. Осталось только мать подходящего случая. К сожалению лагерные власти нас опередили и не дали осуществить наш побег.

Долгое время заключенных не задерживали на одном месте, а в особенности подозрительных, что бы не дать им возможности ознакомиться с местностью, а в особенности с местными жителями, которые состояли из переселенных в Сибирь казаков. Последние очень часто помогали беглым, среди которых были исключительно казаки. Поэтому заключенных часто перегоняли из лагеря в лагерь. Так получилось и с нами. Осенью нас перевели в другое место.