11. Павло Скоропадский

Судьба и политический каприз, в годину полного развала русского государства, выдвинули его на историческую арену.

Потомок знатного малороссийского рода, кавалергард, блестящий свитский генерал, боевой кавалерийский начальник и, наконец, — ясновельможный пан гетман Всея Украины!..

Четыре месяца киевской жизни предоставили мне возможность достаточно близко приглядеться к этому лицу, восхваляемому одними, в качестве национального героя, травимому другими, как русского предателя и изменника.

Он канул ныне в историческую вечность и это дает право быть вполне откровенным…

Огромный полутемный кабинет гетманского дворца и электрическая лампа на письменном столе.

Статная фигура с орлиным профилем красивого, тонкого, породистого лица, с бритою головой и небольшими светлыми усами, в черной черкеске, с белым Георгиевским крестом на левой стороне груди.

Таков общий портрет, невольно импонирующий, невольно вызывающий в сознании какие-то смутные представления и образы далеких предков…

С Павлом Петровичем Скоропадским я не встречался уже два года, со времени командования им Первой гвардейской кавалерийской дивизией и армейским корпусом.

Он побледнел, осунулся, обрюзг. Кое-где уже видны морщины и серебром тронуты виски. Переживания войны и революции несомненно оставили след. Кроме того, не прошла даром тяжелая работа в этом котле политических хитросплетений и интриг.

Голос его звучит тихо и неуверенно. Как будто человек не взвесил сил и, очутившись на вершине власти, сознал свое бессилие, как будто почувствовал ложность путей и разгадал в близких приятелях — коварных врагов.

И в откровенной беседе звучит тоска, горечь, отчаяние:

— Проклятые немцы!

В самом деле, блестящий командир конной гвардии, начальник кавалерийской дивизии, с успехом состязавшийся в открытом бою, в Киеве он сидел пленником германского кайзера и оказался ничтожной величиной, как государственный деятель и политик.

Краткая история его возвышения такова.

Сломив сопротивление русского фронта, углубляя большевизмом разрушительную деятельность в центре России и подготовляя социалистическими опытами тучную ниву для будущих экономических захватов, германская дипломатия и Генеральный штаб учли необходимость создания на Украине иного метода действий.

Главнейшая задача, проводившаяся ими с неуклонной и строгой педантичностью на Украине, заключалась во-первых в том, чтобы оторвать цветущий юг от общей матери России и подчинить его немецкому влиянию, во-вторых, искоренив анархию, создать из Украины обширную материальную базу для продолжения войны.

Отсутствие сильной, организованной армии, страх перед большевицкой заразой, уже обдавшей своим ядовитым дыханием Украину, общая растерянность, а также растущее недовольство помещичьих, капиталистических и коммерческих кругов социалистической программой Рады, создало благоприятную почву для апрельского переворота.

Идея же гетманства, в вихре центростремительных явлений, вызванных русской революцией, была вполне естественна, как следствие общей болезни.

Таким образом, силою немецких штыков, не без наличия известной бутафории, свиты Его Величества генерал Скоропадский стал ясновельможным гетманом Украины…

Без всякого сомнения, он мог отказаться от этой высокой чести и отойти в сторону. Не будем разбираться в побуждениях, толкнувших его на этот весьма скользкий путь. Патриотизм, долг, честолюбие или тщеславие — каждое в отдельности и взятое вместе, может быть, сыграли здесь известную роль.

Едва ли, однако, этот лично вполне порядочный человек, богатый, независимый, знатный, своим рождением, воспитанием, семейным положением и продолжительной военной службой принадлежавший России, мог оборвать навсегда свои связи с нею и стать верным немецким вассалом.

Мне представляется, что высокий пост гетмана, генерал Скоропадский предполагал использовать иначе. Другими словами, временно подчиняясь единственной реальной силе немецких штыков, он стремился сохранить Украину от большевицкого разгрома и, в соответствующую минуту, на тех или других основаниях, вернуть ее законному хозяину — России.

Присматриваясь к работе гетманского правительства, наблюдая закулисную жизнь и прислушиваясь к биению общественного пульса, нельзя было не разглядеть зловещие трещины в здании Украинской Державы.

Искусственно воздвигнутое на почве, хотя бы и черноземной, без прочного фундамента, не связанное необходимым цементом, это здание ласкало взоры игрою красивых линий, причудливостью орнаментов, капителей и прочих архитектурных украшений.

Но прочной постройки не представляло и рухнуло при первом порыве ветра.

Благие начинания гетмана и правительства натыкались на чье-то упорное сопротивление и не получали осуществления. Созыв Национального сейма, аграрная реформа, экономическая и внутренняя политика — затягивались, или оставались только в проекте, или велись неопытными руками, раздражая население и национально настроенные общественные круги.

Создание украинской армии, препятствуемое немецким командованием, свелось лишь к утверждению обширных штатов, организации огромного количества учреждений старого бюрократического типа, устройству самых незначительных кадров и разработке формы одежды.

Народное образование, хозяйство, торговля, финансы, юстиция, министерство сообщений, или «державных залианиц», министерство «мистецтв», или изящных искусств, копируясь по прежним, достаточно изжитым шаблонам, вертелись в заколдованном кругу. Недоставало лиц, способных возвыситься до требований момента и от теорий перейти к продиктованной обстановкой практике, недоставало кругозора, воли, размаха, добросовестных и достойных сотрудников.

А между тем, министерства переполнялись людьми. Все, с величайшею легкостью, устраивались на различные должности, с улыбкой изучали «мову», что-то болтали, что-то строчили и отдавали свою стряпню «урядовцам», для перевода на официальный язык.

Подобного тунеядства и легкомыслия, такой служебной вакханалии и синекур, не наблюдалось нигде, разве лишь в соседнем РСФСР…

Есть ряд оснований быть снисходительным к гетману и его правительству, стремившимся все-таки добросовестно заложить устои какой-то государственности, создать правовой порядок, организовать армию, провести неотложную аграрную реформу, наладить экономическую жизнь.

Но отсутствие здоровой национальной идеи и непримиримая борьба партий, бдительный контроль оккупационных немецких властей, общественная расхлябанность, продажность, оппортунизм и, наконец, может быть, самое главное — предчувствовавшаяся бесцельность всей этой украинской мелодрамы, созданной по немецкой указке, привели к тому, что работа власти представляла, в общем, драматическую феерию, с пышными декорациями и яркими бенгальскими огнями, оставившими, по окончании спектакля, лишь драный холст и чад.

Столица же напоминала огромный заезжий двор, куда стеклось, со всех концов России, запуганное и безвольное человеческое стадо, справлявшее веселый пир на кратере вулкана и лопнувшее вскоре, как гнойник, под жестким каблуком совдепа.

С невольной улыбкой я вспоминаю киевскую жизнь, мои наблюдения и откровенные беседы с представителями гетманской власти.

В конце концов, это был политический фарс, с необходимою игрою в самостийность, с борьбою политических комивояжеров, со сменами кабинетов, с невинным балаканьем на «мове», с державною «працей» в министерствах, с ясным сознанием непрочности всей затеи.

С горечью в душе, пришлось наблюдать попытки иноземных врагов и собственных ренегатов расколоть на части две сросшиеся ветви великого русского народа.

Скованный немецкими цепями, запутавшийся в клубке противоречий и придворных интриг, совершенно не разбираясь, по природной доверчивости и ординарности ума и воли, в окружавших его людях, гетман Павло Скоропадский, на своем тяжком посту, не проявил ни мудрости, ни гибкости, ни прозорливости государственного мужа.

Он не изменник, но конечно и не национальный герой.

Это самый обыкновенный человек, со всеми достоинствами и недостатками своей среды, по капризу исторического рока, оказавшийся на вершине призрачной власти в такую минуту и при такой обстановке, когда и гений Наполеона с талантами Талейрана и Фуше в придачу, без всякого сомнения, потерпел бы крушение…